Запах Вереска (СИ)
А в это время Кайрен сидел за столом и, опустошая уже четвертый бокал коньяка, не отрывал глаз от распечатанных черно-белых снимков белокурого дизайнера. В каком-то торговом центре, ресторане, книжном магазине, бутике мужской одежды, на работе. Везде: и даже ранним дождливым утром в Старбаксе. Сидящим за стойкой прямо перед стеклянной витриной. В одном кадре с опущенными глазами и мрачным взглядом, а уже в другом – смотрящим в упор.
В темных штанах, заправленных в высокие ботинки на шнуровке, кожаной куртке поверх черной водолазки и с капюшоном на голове. Из-под которого выбились пряди распущенных волос. Он обхватил белую кружку обеими руками, словно пытался согреть холодные пальцы и смотрел прямо в объектив камеры. Его взгляд не отпускал. Кайрен когтем прошел по белой скуле на снимке и одним глотком осушил бокал.
Шли десятые сутки... Без звонка...
В данную минуту цитадель крупной строительной империи «Амариллис» находилась в военном положении. Секретарши нервно изгрызли весь маникюрчик со своих ухоженных ноготков. Уборщики забаррикадировались у охранников и выставили тех живым щитом. Бухгалтерия перешла на режим «стелс». Юристы с ужасом попрятались по своим кабинетам, как тараканы в подплинтусной стране. Остальные работники учились ходить на цыпочках и виртуозно избегать появления на глаза руководства. Само же руководство в лице многоуважаемого Роберта Салливана заперлось в собственном кабинете и только чудом удержалось от пагубного для имиджа желания залезть под собственный стол и звонить в службу спасения.
В большом конференц-зале бушевал сам белый и отнюдь не пушистый писец. Апокалипсис и прочие природные катаклизмы даже рядом не стояли. Орать Алан начал еще час назад. Портовый мат, совершенно стыдный, чтобы даже в мыслях быть произнесенным, из него лился последние тридцать минут.
Дверь неожиданно открылась, и за попытавшимся уползти главным бухгалтером полетел кофейник. Мужчина побледнел и в ужасе пискнул, когда тот просвистел буквально в нескольких миллиметрах от его виска. И пока бледного мужика откачивали двое секретарш, в дверном проеме мелькнули еще более бледные лица заказчика и его двух юристов. Но вскоре обзор им закрыла источающая чистейший гнев мужская фигура с бешеным лицом.
- Съебались на хер отсюда, – сквозь зубы процедил белый от гнева Алан, – и если к концу этого дня я не получу всю, слышишь, Терри, ВСЮ финансовую отчетность по этому козлоебскому объекту, то тебе лучше писать завещание. Я тебя, блядь, огнетушителем выебу и кишками икебану себе в кабинете организую!
Дверь с грохотом закрылась, из-за чего стеклянная поверхность пошла трещинами, а бедный Терри, всхлипнув, попытался, не сходя с места (то бишь дубового паркета), отдать душу Богу. Старший же Салливан только покачал головой и разом опрокинул в себя целый стакан крепкого коньяка.
Шел одиннадцатый день их мук, а в Алане гнев распалялся все сильней. Но от чего? Никто ответ на этот вопрос не знал. А тот злился, но молчал. Только как-то странно смотрел на телефон и отводил глаза, до хруста сжимая пальцы. Кое-какие соображения у Роберта были, но он пока не вмешивался, справедливо рассудив, что сын все расскажет, когда посчитает нужным. Сын в принципе и не молчал, первые дни все время рассказывая о Валгири и об их замке. Только они с женой видели, что это не то, что на самом деле гложет их мальчика. Было еще что-то, а точнее кто-то, из-за кого Алан поздними ночами стоял и курил на балконе. Не отрывая глаз от луны. Роберт никогда не был дураком и потому понимал, что его мальчик злится не только из-за глупости «некоторых тупых лиц», а больше потому, что пришлось так спешно возвращаться в штаты. В Блодхарте остался кто-то волнующий его. Осталось только узнать, что за куколка смогла окрутить его циничного сына.
На самом деле, Роберт Салливан не знал ничего.
Алан чертовски устал от всего. Ему все больше кажется, что он попал в какое-то отвратительное болото, которое с каждым днем все больше всасывает его. Он постоянно лжет. Отцу, матери, окружающим и самому себе. Причем, себе он лжет старательней. Получается очень хорошо. Так что, он в первый же день своего прилета домой не вспоминает о Блодхарте. Он не думает о Кайрене и о том, что тот перестанет возвращаться домой. Он не вспоминает лица знакомых из Волчьего Двора. Ему не снятся лунные ночи и охота вместе со стаей. Всего этого нет. Не мерещится тихий голос, шепчущий за спиной его имя. Он никогда не оборачивается, чтобы, забывшись, не позвать того, кого рядом быть не может. Нет, он не думает о том, что златоглазый альфа совершенно точно забьет на сон и устроит тотальный конец света вампирам и совету.
Он не вспоминает, не воссоздает в памяти чужое лицо. Каждый шрам и каждую морщинку на нем. Не чувствует под пальцами шелк полуседых волос, не видит желтых сияющих глаз, не чувствует запаха крепкого мужского тела, не прокручивает перед глазами видение легкой улыбки и не слышит пробирающий до самого нутра голос с хрипотцой. Его кожа не горит от запретных мыслей о сильных руках и сухих обветренных губах, скользящих по шее.
Алан великолепно спит по ночам и никогда не встречает раздражающие рассветы над Нью-Йорком. Он не курит, обжигая пальцы и зло глядя на собственное отражение в высоких окнах своей квартиры. Не бесится каждый день, сосредоточено закапываясь в авральный заказ их фирмы. Самокопанием он уж точно не занимается. Он тихо не психует из-за того, что с каждым днем все больше во снах появляется один конкретный мужчина и сводит его с ума. Своим голосом, прикосновениями и жарким взглядом. Этого нет, потому что это не так! Он не думает, не скучает и не сжимает до хруста пальцы, каждый раз бросая взгляд на телефон. Отлично зная, что хватит одного лишь звонка, чтобы сорваться.
А еще точно не знает о том, что за ним следят. Каждый день, каждую минуту. Он не чувствует на себе чужой спокойный и уверенный взгляд, точно зная, кто именно приказал. Совершенно не догадывается о загадочных трупах, найденных в мусорных контейнерах в квартале от дома его родителей, без документов и изуродованных настолько, что невозможно опознать. Алан не улыбается украдкой, зная, что его охраняют. Он не смотрит дразняще в объектив камеры, легко вычислив сегодняшнего своего секьюрити. Думая о том, что уже через несколько минут эту самую фотографию будет рассматривать Валгири. Всего этого нет, и Алан великолепно умеет лгать самому себе.
Работы идут в скоростном режиме, главбух ходит невыебанный, отец доволен и счастлив, как телепузик под героином. От него до сих пор шарахаются сотрудники фирмы, недавно влетело главе конкурирующей фирмы. А нечего было лезть под руку, когда он пять суток не спал и только закончил еще один разнос группы рабочих на объекте. Сдача проекта затягивается еще на несколько дней, и кто-то точно получит по своей виноватой харе. Гор с энтузиазмом рассказывает последние вести из Блодхарта, пока его парни выносят из его двора клацающего на него пастью какого-то вампира. Алан не спрашивает о НЕМ, но Гор пожимает плечами и, опустив голову, тихо вздыхает:
- Херово, – после он уходит вместе со своими волками.
Салливан поднимается к себе в квартиру, снимает верхнюю одежду, врубает Depeche Mode и идет готовить кофе. У кофе нет вкуса, и белая аккуратная чашка летит в раковину, разбившись на мелкие осколки. В этом ебаном городе он уже восемнадцатые сутки.
Когда ему, наконец, удается закончить со всем этим заказом, нависшим над «Амариллис» судебными тяжбами, идет двадцать третий день его пребывания в штатах. Как ни удивительно, но все относительно живы и здоровы. Однако на консультацию к психологу после Алана записывается чуть ли не половина головного офиса. Роберт задумывается о том, что пора бы завести собственного штатного психолога, а то слишком дорого ему обходятся сеансы его сотрудников. И еще о том, что в Шотландии его сын встретил не просто какую-то девицу. Этот кто-то особенный для него. Настолько, что всегда холодный и не умеющий влюбляться Алан буквально сходит с ума. Тихо и как-то болезненно. В таком состоянии своего мальчика он видел впервые, что наталкивало на определенные мысли. Опровергнуть или подтвердить их мог только Кристофер. Тот в последнее время знал о своем крестнике больше, чем другие.