Дипломатия и войны русских князей

Но, увы, наше духовенство дрожало перед царем и упустило отличный шанс обвинить Ивана в ереси или даже объявить антихристом.
Надо заметить, что Андрей Курбский не ограничился словесными баталиями со своим недругом Иваном. В 1565 г. он был одним из воевод пятнадцатитысячного литовского войска, действовавшего под Великими Луками. Однако отбить город у московских воевод не удалось.
В 1575 г. Курбский ходил с литовской ратью на Волынь воевать с крымскими татарами.
В 1576—1579 гг. Курбский командовал большим литовским отрядом в армии нового польского короля Стефана Батория и участвовал во взятии крепостей Полоцк и Сокол.
В 1581 г. Стефан Баторий с еще большим войском двинулся в поход на Псков. Курбский по-прежнему был литовским воеводой, но на самой границе псковской земли князь серьезно занемог и был вынужден вернуться в свой Ковель.
Как видим, ратные успехи Курбского-изгнанника были не столь велики, но это связано не с его полководческим талантом, а с плохой организацией польских и литовских войск. Чтобы не быть голословным в приукрашивании полководческих талантов Андрея, процитирую официальное военное издание 1914 г.: «Князь Андрей Михайлович Курбский был, несомненно, одним из лучших боевых воевод Московского государства. Он соединял в себе талант военачальника, большой боевой опыт, хорошее образование и выдающееся личное мужество. Обладая к тому же сильным и суровым характером, он не поступался ни перед кем, держал себя гордо с польскими вельможами и нажил себе среди них много врагов, тем более что до конца жизни оставался горячим приверженцем всего русского и ярым защитником православия» [231].
Но все же в изгнании Курбский куда больше прославился как писатель. Самым известным его произведением стала «История о великом князе Московском». В ней автор пытается объяснить, каким образом «прежде добрый и нарочитый» царь превратился «в новоявленного зверя». Основная мысль «Истории...» заключается в том, что самодержец должен править государством не единолично, а с помощью добрых советников, то есть совместно с Боярской думой при совете с Земским собором «из всенародных человек».
С гуманистических позиций образованный русский князь критикует беззаконие и произвол царя, воевод, «судей неправедных», приказных людей. Он считает, что прочно лишь государство, основанное на законе, который чтут все, начиная с монарха.
По словам книговеда и историка М.В. Кукушкиной, Андрей Михайлович Курбский, этот интеллигент-одиночка, предпринял отчаянную попытку борьбы с бесправием и жестокостью.
Обвинения Грозного, изложенные в первом послании князя Курбского, поэтически и очень близко к тексту пересказал А.Н. Толстой в балладе «Василий Шибанов»:
 
 
Царю, прославляему древле от всех,
 
Но тонущу в сквернах обильных!
 
Ответствуй, безумный, каких ради грех 
 
Побил еси добрых и сильных?
 
Ответствуй, не ими ль, средь тяжкой войны,
 
Без счета твердыни врагов сражены?
 
Не их ли ты мужеством славен?
 
И кто им бысть верностью равен?
 
Безумный! Иль мнишись бессмертнее нас,
 
В небытную ересь прельщенный?
 
Внимай же! Приидет возмездия час,
 
Писанием нам предреченный,
 
И аз, иже кровь в непрестанных боях 
 
За тя, аки воду, лиях и лиях,
 
С тобой пред судьею предстану!
 
 
Как публицист Андрей Курбский продолжает традиции своего учителя святогорца Максима Грека, который настоятельно советовал писать так, чтобы «в кратких словесах много разум замыкающе», то есть писать кратко и содержательно. Курбский прекрасно справился с такой задачей.
 
Автор «Истории...» обнаруживает прекрасное знание Библии и древних славянских книг. Упрекая Ивана IV в самовластии и отказе от традиционных форм правления совместно с Боярской думой, Курбский напоминает о Давиде, царе Иудеи и его внуке Ровоаме. Они не захотели прислушиваться к мнению старейших советников, что и послужило причиной многих бед в государстве. Писатель-публицист приводит пример из книги пророка Даниила о трех отроках, сохранивших верность вере своих отцов, использует первое послание Павла к солунянам: заимствует из Псалтыри образ оленя, стремящегося утолить свою жажду от источника; приводит цитату из Притч Соломоновых о жестокости царя: «Мудрый жалеет душу скотов своих, а глупый их бьет без пощады».
Хорошо знал Курбский и античную мифологию. К примеру, обличая лютую жестокость Ивана Грозного и его ближайших приспешников, Курбский сравнивает их с Кроносом — титаном, отцом Зевса, который, чтобы спастись от судьбы, живьем проглатывал своих детей.
Практически все авторы, описывавшие жизнь Курбского в русской Литве, поражаются энциклопедичности его знаний. Так, Е.Л. Немировский писал: «В своем имении Миляновичи Курбский собрал большую библиотеку латинских, греческих, славянских и польских книг. «Аз же те токмо Великого Василия всю книгу купих, — писал он ученику старца Артемия Марку Сырыгозину, — но иных некоторых учителей наших: все оперы книги Иоанна Златоуставы, Григория Богослова, Кирилла Александрийского, Иоанна Дамаскина и кронику неякую ново з грецка на латынске переложенную, зело потребную и премудрую...» Князь составил каталог своей библиотеки и послал его Сарыгозину, прося рекомендовать ему, какими еще книгами следовало пополнить собрание.
Были в библиотеке Курбского философские и естественнонаучные труды классиков античной литературы. В предисловии к переведенному им сборнику произведений Иоанна Златоуста, которому он дал название «Новый Маргарит», князь сообщил, что он «разумы высочайших древних мужей прохождах... прочитах рассмотрях физические (физика есть книга Аристотельская, коя в себе замыкает прирожденную або естественную философию и есть зело премудра) и обучахся и навыках еттических (также и этика, десять книг Аристотельски...)». Знал Курбский и злободневную в ту пору литературу реформационного движения — «Меленктона Филиппа и Лютора Мартина, и учеников его Цвинглияна, Кальвина и протчих». Ко всем этим сочинениям, как и к писаниям русских и польских «еретиков», князь относился отрицательно. Известна была ему и славянская рукописная и печатная традиция, в частности издания Франциска Скорины. «Книги обретаются в земли нашей Ветхаго и Новаго Завета и пророчески вси, — писал он старцу Васьяну, — а перевод Скорины Полотского, переведены не в даних летех, аки лет 50 или мало с сим».
С членами культурно-просветительских (православных. — А.Ш.) кружков белорусско-литовских и волынских магнатов князь Андрей Курбский постоянно переписывался; возможно, через него князь Константин Острожский и другие магнаты поддерживали связь с Артемием, жившим в Слуцке. География связей Курбского была широкой: он писал старцу Васьяну в Печерский монастырь и другу Ивана Федорова Семену Седляру во Львов, виленскому патрицию Кузьме Мамоничу, финансировавшему типографию Петра Мстиславца, и волынскому магнату Чапличу. Князю Константину Острожскому Курбский посылал свои переводы; при этом не обходилось без недоразумений. Так, перевод «Слов» Иоанна Златоуста Острожский дал перевести на польский язык («на польщизну приложите дал»). Курбский был возмущен. «Верь ми, ваша милость, — писал он Острожскому, — есть ли бы и не мало ученых сошлося, словенса языка кланяюще чины граматически при прелагающие в польскую барбарию, изложите текст в текст не возмогут». Защита А.М. Курбским славянского языка от проникновения «польской барбарии», которую украинские магнаты в быту предпочитали родному языку, может быть оценена только положительно. Деятельность эта объективно способствовала распространению изданий Ивана Федорова» [232].