Гость из будущего. Том 3 (СИ)
— Не надо в милицию, — пролепетала наша администратор, которая первая попадала под подозрение.
— Всё верно, — кивнул я, убрав руки от покрасневших глаз. — Обвинят невиновную Фрижету Гургеновну, ничего не докажут, но испортят репутацию и всю будущую карьеру. Поэтому поступим следующим образом: мы сейчас идём в буфет пить успокоительный кофейный напиток. А ты, дорогая Гургеновна, всё это замети и выброси. А кто спросит: «где мой детектив?», скажешь: «Феллини увёз на киностудию». Я подтвержу. Ничего, разберёмся, — улыбнулся я и подмигнул своим ошарашенным коллегам.
«Чуть не прокололся, ёкарный бабай, — проворчал я про себя, когда с Высоцким пошагал в буфет. — Чуть не заржал в голос, увидев пепел от киноплёнки. Да у меня этих копий три штуки. Как чувствовал, что нужно напечатать монтажную версию про запас. Спасибо, ангел дорогой, что вовремя надоумил. И вот теперь я этого неведомого злопыхателя возьму голыми руками и так припугну, что он на всю жизнь запомнит. А ещё лучше, если я его завербую. Коли на меня стали точить зуб наши мэтры Козинцев и Хейфиц, то непременно настанет тот час, когда им понадобятся шестёрки-исполнители мелких и неприятных поручений. К тому времени слух о том, кто сжёг плёнку, разрастётся нелепыми подробностями и расползётся по всему „Ленфильму“. И тогда у меня появится свой человек в неприятельском лагере».
— Что-то ты, Феллини, не выглядишь расстроенным и убитым? — ухмыльнулся Владимир Высоцкий, когда мы в практически пустой столовой сели пить кофе с бутербродами. — Другой на твоём месте давно бы волосы на голове рвал, а ты сидишь и улыбаешься. Как это понимать?
— А так и понимай, что уныние, Владимир Семёнович, — это смертный грех, — произнёс я, тут же сделав серьёзное лицо. — А ещё иногда на поверку всё кажется не таким, как есть на самом деле. Да что я тебе рассказываю, вчера в полночь наши разбойники тоже полагали, что они — охотники, а потом оказалось, что они — жертвы.
— То есть ты от этого происшествия остался ещё и в выигрыше? — удивился он.
— Да уж точно не в накладе, — буркнул я, но прежде чем улыбнуться, посмотрел по сторонам. — Лиходея я вычислю, Фружета Гургеновна — главный редактор Первого творческого объединения теперь во многом мне будет идти навстречу. И наконец, — прошептал я, — только между нами, сгорела одна из копий. Мы же отснялись быстро, плёнки осталось более чем достаточно. Вот я и напечатал копии.
— Ну, ты, Феллини, удивил, — проплетал Высоцкий. — А кричал, что это преступление против человечества, что это выстрел в Ленина и в Пушкина. Хотя чему я удивлюсь.
— Кстати, я от своих слов не отказываюсь, — ухмыльнулся я. — Ленин умер не от выстрела, а от возможного отравления и последующего инсульта. Да и Пушкин, скорее всего, после дуэли остался живее всех живых. Хоронили его тайно, отпевали в закрытом гробу, и тело великого поэта потом так и не нашли. А нет тела — нет дела. У нашего дорого Александра Сергеевича были серьёзные причины, чтобы исчезнуть и из России, и из истории: высокопоставленные враги, гигантские долги и предполагаемая неверность супруги.
— Куда исчезнуть? — уставился на меня будущий кумир миллионов.
— Учитывая, что для Александра Сергеевича родным языком являлся французский, то он мог спокойно переехать во Францию. И начать всё с чистого листа.
— Бред, — усмехнулся Высоцкий. — Ну, допустим, ему друзья помогли, допустим, в 19-ом веке подделать документы было проще простого. Но куда ты денешь натуру? Пушкин — это же глыба!
— Тише-тише, — зашептал я, — зачем так волноваться? С натурой ты попал в самую точку. Пушкин имел примесь африканских кровей, обладал необычайной работоспособностью, заводил десятки любовных романов на стороне и, живя на широкую ногу, находился в долгах, как в шелках. Точно таким же был и француз с африканскими корнями Александр Дюма: несколько десятков любовниц, невероятная творческая плодовитость и постоянные огромные долги. А ещё он, не зная русского, каким-то образом перевёл несколько произведений Пушкина на французский язык, а в одном из первых романов «Учитель фехтования» описал нравы, царящие в Санкт-Петербурге и будущих декабристов. Кстати, после смерти императора Николая Первого, Дюма посетил Россию и прокатился по Пушкинским местам. И это факт.
— Бред и теория заговора, — прорычал Владимир Высоцкий, допив остывший кофе. — Ты ещё скажи, что в «Графе Монте-Кристо» главный герой Эдмонд Дантес назван в честь Жоржа Дантеса? И вообще-то, по воспоминаниям современников Дюма был очень высокого роста, а Пушкин, извини, ниже меня — штыбзик.
— Учитывая, что Дантеса осудили за преступление, которое он не совершал, то совпадение неслучайно, — буркнул я, встав из-а стола. — А что касается роста Александра Дюма, то есть его реальные фотографии с балериной Адой Менкен. Рост балерины — 155–157, и наш Дюма выше её всего на каких-то 10 см. И хватит лясы точить, пошли работать, а то в моём сценарии конь не валялся.
— И ты во всё это веришь? — Владимир Семёнович схватил меня за рукав рубашки.
— Я верю фактам, — проворчал я. — Останков поэта нет, внешнее сходство имеет место быть, характер и письменные почерки совпадают. А как оно было на самом деле знает только Творец небесный и секретные архивы России 19-го века, которые пока никто раскрывать не спешит. Хорошо, допустим, что Пушкин после дуэли погиб. Тогда почему родная жена не была на похоронах и приехала на могилу дорого и любимого мужа только спустя два года?
— Либо не любила, либо знала, что гроб пустой, — задумчиво кивнул Высоцкий. — Подожди, а кто Ленина отравил?
— Давай я тебе лучше про замечательную сказку «Конёк-Горбунок» расскажу, которую Ершов написал совместно с Александром Сергеевичем, — протараторил я уже в коридоре «Дома творчества» и тут же прочитал небольшой отрывок:
У старинушки три сына:
Старший умный был детина,
Средний сын и так и сяк,
Младший вовсе был дурак.
— Вопрос, — хохотнул я, — как звали старинушку и его сыновей?
— Никак не звали, это сказка, — прорычал недовольный Владимир Высоцкий. — И не увиливай от ответа.
— А я и не увиливаю, — пробурчал я уже на крыльце, вдохнув свежего наполненного приятной влагой воздуха посёлка Комарова. — Старинушка — это старик Державин, старший и средний сыновья — это друзья Пушкина: Иван Пущин и Антон Дельвиг. А младший дурак — это сам Александр Сергеевич.
— Это почему же Пушкин — дурак? — с таким видом зарычал будущий кумир миллионов, что ещё немного, и он бросился бы в драку.
— Потому что не надо было поднимать золотое перо жар птицы, — улыбнулся я, примирительно подняв две руки вверх. — Так как нет ничего хуже, чем участь придворного поэта, который вынужден выполнять разные царские хотелки. Я же говорю, сказка с большим смыслом. А что касается Ленина, то ты вроде уже взрослый мужчина и сам должен находить ответы на простейшие вопросы.
— Ладно, пойдём работать, — мгновенно успокоился Владимир Высоцкий.
* * *Тем же поздним вечером традиционные посиделки на даче начались с хвастливого рассказа Савелия Крамарова о том, как он выступил перед передовиками производства, которых в кинотеатре «Ленинград» собралось более тысячи человек.
— Приехали мы значит вовремя, тютелька в тютельку, народу тьма, — тараторил Сава, пока остальные пили чай, кофе и разливное молодое вино, подаренное кем-то из зрителей. — Сначала Кеша Смоктуновский прочитал что-то из «Гамлета», затем Владимир Павлович Басов рассказал, как надо снимать кино, потом вышел Сергей Фёдорович Бондарчук и коротенечко минут так на пятнадцать-двадцать поведал о «Войне и мире». Я смотрю, люди хоть и хлопают, но кое-где кое-кто уже стал клевать носом. Ещё чуть-чуть и в зале раздастся храп. Ха-ха.
— И тут на сцену выходишь ты, надежда всего нашего советского кинематографа, — буркнул я, чем вызвал смех среди всей компании дачников и немногочисленных гостей.