Инженер Петра Великого 6 (СИ)

— Хорошо, — после долгой паузы произнес он. — Расходы на испытания я утверждаю. Я верю в своего наставника.
В отличие от некоторых — словно бы не договорил царевич.
А ведь хорош мой ученик. А вот дуэт недоверия Магницкий-Нартов меня удивил, нужно будет потом уделить этому время. Или я дую на холодну. Воду?
На следующий же день по моему приказу за литейным цехом развернулась работа. Я организовал нечто, что про себя окрестил «лабораторией разрушений», — мы перешли от чистой математики к физическому эксперименту. Нартов и Федька, отложив все дела, с азартом включились в новую игру. Используя деревянные планки, они собирали масштабные модели различных ферменных конструкций. Затем мы ставили эти хлипкие на вид мостики на опоры и начинали их нагружать — чугунными чушками, мешками с песком, всем, что попадалось под руку.
  
Магницкий поначалу относился к этой «детской забаве» с иронией, однако постепенно втянулся. На его глазах математика впервые обретала плоть. С блокнотом и грифелем в руках он скрупулезно записывал: «Ферма типа „А“, угол 45 градусов. Разрушающая нагрузка — восемь пудов, четыре фунта. Разрушение узла в точке Б…» В этом хаосе он начал различать закономерность. Так чистый математик превращался в первого в России инженера-испытателя.
Кульминацией наших опытов стало главное испытание. По чертежам собрали одну полноразмерную, но короткую, всего в шесть метров, секцию будущего моста из настоящей стали. Ее установили над оврагом на территории завода. На это зрелище я созвал всех: Алексея, Морозовых, приказчика Демидова. Акционеры должны были видеть, на что потрачена их тысяча рублей.
На стальную ферму, медленно, с помощью лебедки, начали закатывать платформу с пушками. Конструкция чуть прогнулась. Одна пушка. Две. Три. Когда на мосту стояли четыре трехфунтовые пушки общим весом под двести пудов, приказчик Демидова не выдержал и перекрестился. Нагрузка уже многократно превышала ту, что выдержала бы сплошная чугунная балка того же веса.
— Хватит! — скомандовал я.
Ферма выдержала. В наступившей тишине Магницкий, не отрывая взгляда от моста, тихо произнес:
— Теперь… теперь я, кажется, понимаю.
То-то же, Фома неверующая. Я спрятал ухмылку.
Этот триумф переломил все. Вооруженный реальными данными, Магницкий заперся в кабинете и через три дня выдал первую в России эмпирическую формулу расчета прочности. Он все еще не мог объяснить, почему это работает, но теперь мог с высокой точностью предсказать, сколько выдержит конструкция. Я, усмехнувшись, назвал это «коэффициентом запаса прочности», а в разговоре с Нартовым — «поправкой на русского дурака». Мы решили, что реальные мосты должны строиться с трехкратным запасом от расчетной нагрузки.
На основе этих расчетов и опыта Нартова я продиктовал Алексею первый в истории России документ, который в будущем наверняка назовут строительным стандартом: «Устав о строении железных мостов и правилах их приемки». В нем было прописано все: вид стали, диаметр и шаг заклепок, а главное — технология сборки в полевых условиях с использованием временных деревянных шаблонов и лекал, решавшая ту самую проблему точности, о которой говорил Нартов.
Технологический тупик был пройден. На следующем совете «Казны» Алексей, уже без тени сомнения, поставил на голосование вопрос о выделении полной сметы на строительство мостов. Возражений не последовало. Путь для проекта был открыт.
Триумф после успешного испытания моста бодрил. За успехом, как водится, пришла рутина. Каждый день мой кабинет напоминал приемную: Федька прибегал согласовывать допуск на заклепки, Алексей приносил на визу кипы счетов от Морозовых, даже Нартов, мой гений, являлся с вопросами о марке стали (а мы пришли уже к тому, что стали маркировать сталь) для нового резца.
Механически решая их проблемы, ставя подписи и отдавая указания, я ловил себя на страшной мысли о том, что я превращался в самого эффективного в Империи бюрократа — того, кто не создает новое, а лишь администрирует созданное. Эта мысль разъедала изнутри. С другой стороны, я ведь именно этого добивался — создать систему и встать над ней.
Мозг, привыкший штурмовать невозможное, задыхался в тисках повседневности. День за днем повторялось одно и то же. Я входил в какой-то «день сурка».
И вот, в один из промозглых февральских вечеров, глядя, как рабочие волокут по глубокому снегу тяжелую балку на широких деревянных полозьях, я решил. Кажется я понял причину своей хандры.
На следующий день я собрал свой «внутренний круг». Они ждали новых задач, но мои слова упали в тишину, а затем грянул шторм.
— Господа, — начал я без предисловий, — созданная нами система работает. И теперь ей предстоит сдать главный экзамен — на прочность. Я на время отхожу от дел.
Лица моих товарищей надо было видеть.
Первым взорвался Нартов.
— Петр Алексеич, как же так⁈ — он вскочил, едва не опрокинув чернильницу. — У нас «Шквал» еще сырой! «Бурлак» требует переделки! Без тебя мы увязнем! Это… это побег!
— Твой уход в разгар войны будет воспринят как раскол в верхах, — холодно вторил ему де ла Серда, который всегда молчал, а здесь встрепенулся. — Меншиков и его свора тут же воспользуются этим, чтобы сожрать «Казну» с потрохами.
Даже Алексей, в глазах которого на миг вспыхнул азарт от предвкушения власти, тут же испуганно его потушил.
— Отец не поймет… — растерянно пробормотал он. — Нас обвинят в бездействии, если что-то пойдет не так без тебя.
Их доводы я отражал с улыбкой, каждому по отдельности.
— Андрей, — я посмотрел на Нартова, — пока я здесь, ты всегда будешь моим лучшим исполнителем, но никогда не станешь главным конструктором. Ты должен научиться принимать решения сам, а не бегать ко мне за одобрением. — Затем я повернулся к Алексею: — А вы, ваше высочество, должны стать настоящим главой этого дела, а не моим адъютантом быть. Учитесь отражать удары Меншикова сами. — Я обвел их всех взглядом. — Пора перерезать эту пуповину. Я хочу, чтобы вы научились нести полную ответственность.
Они замолчали. Моя логика им была понятна, хотя и не принималась.
— И куда же вы намерены отправиться, бригадир? — сухо спросил де ла Серда.
— Проветрить голову. А заодно проведать Государя. Отвезу ему последние чертежи и отчеты «Казны». Думаю, ему будет интересно узнать, как его сын управляется с делами.
Все покосились на растерявшегося Алексея.
Для своего «отпуска» я забрал то, что стало причиной стольких бед и одновременно — нашего с Алексеем союза: прототип «Бурлака». Только это был уже не тот неуклюжий тягач. За последнюю неделю, запершись с Нартовым в мастерской, мы его переродили. Глядя на рабочих с их полозьями, у меня родилась интересная идея. Вместо колес мы дали ему «бесконечный полоз». Из самой вязкой стали выковали десятки траков — широких металлических пластин с мощными грунтозацепами, — соединив их выточенными вручную закаленными пальцами в две гусеничные ленты. Настоящим произведением искусства Нартова стали ведущие колеса-звездочки и хитроумная система натяжения с винтовым механизмом, не дававшая гусенице соскочить на поворотах. «Бурлак» стал чуть длиннее. Мы превратили неуклюжий тягач в первого в мире зверя, способного идти туда, где отступала любая конница. Мой козырь, который я собирался лично предъявить Императору.
Это решение спровоцировало контратаку де ла Серды.
— Одиночное путешествие? Через сотни верст заснеженных лесов? Безумие! — гремел он. — Я настаиваю на эскорте. Сотня моих лучших драгун из «Охранного полка».
— Капитан, какой же это отпуск в окружении целого полка? — отрезал я. — Я еду отдохнуть. И потом, на этом, — я кивнул на стоявшего во дворе монстра, — меня вряд ли кто догонит.
  
Тупик, в который зашел наш спор, разрешила Изабелла. Поздно вечером она скользнула в мой кабинет.
— Петр Алексеевич, простите… Я проанализировала донесения наших людей. В лесах по вашему маршруту действуют разбойники. Отец принял меры, но я считаю, что этого недостаточно. Вот, — она развернула карту, — я отметила наиболее опасные участки и возможные пути обхода.