Я подарю тебе ребёнка (СИ)

  
25
 
Захар
— Можно вставать, — сдёргиваю перчатки и отправляю их в отходы, а потом подаю пациентке руку, помогая спуститься с кресла.
— Ну что там, доктор? — задаёт привычный мне вопрос, проходя к кушетке со своей одеждой.
— Там у вас всё в порядке, Оксана. Сейчас составлю консультативный лист и отпущу вас, дай Боже, на год.
— Как в порядке? — глаза женщины округляются. — А эрозия?
— Никакой эрозии у вас нет.
Она замолкает на пару минут, пока одевается за ширмой, а потом выходит к моему столу.
— Но мне на медкомиссии сказали, что есть, и её нужно прижигать. Я посмотрела по отзывам и выбрала вашу клинику и вас.
И молчала перед осмотром, решив проверить мою компетентность. Ну что ж, её право.
— У вас эктопия, — поясняю, развернув к ней монитор компьютера и включив картинку. — Это нормальное состояние здоровой шейки матки, где видна граница двух встречающихся эпителиев. Мало того, это даже хорошо, что она видна, это упрощает диагностику. Раньше считалось патологией, но медицина на месте не стоит, весь мир придерживается мнения, что это лечить не надо, потому как это норма.
— И что же мне делать, доктор? Я стюардесса. Медкомиссия меня к полетам не допускает, пока не разрешу вопрос.
А вот это идиотизм, и слышу о таком не впервые. У меня была пациентка из органов, которой тоже не подписывали медкомиссию и допуск к работе. И тоже из-за «эрозии». Да и коллеги делились подобными случаями. И какое отношение, даже если предположить, что такой дефект у пациентки есть, будет иметь к качеству её работы стюардессой?
Всё для людей, как говорится.
— Простите, я не знаю, что вам сказать, — пожимаю плечами. — Я не буду проводить травмирующую процедуру здоровому органу.
Женщина растерянно смотрит перед собой. Радость от того, что её тело в порядке, перекрывается страхом потерять работу. И её можно понять.
— Ну вы же можете написать, что сделали, а сами не делать?
— Нет, извините. Я могу лишь дать письменное заключение, что вы здоровы, со ссылкой на международный реестр болезней, среди которых вашей «эрозии» нет. Точнее есть, но это другое заболевание, встречающееся у двух процентов женщин, и вы в эти два процента, к счастью, не входите.
Я её проблему прекрасно понимаю. Иногда проще навредить себе, чем пройти круги бюрократического ада, доказывая, что ты не крокодил. Абсурд, конечно. Но мне уж точно чего не хватало сейчас, так это делать «липу». Ситуация и так дерьмовая дальше некуда.
Провожаю пациентку и обнаруживаю Кота, уже ждущим под кабинетом.
— Привет, Игорь, спасибо, что приехал, — жму другу руку. — Проходи в комнату отдыха, я сейчас.
Сопровождаю женщину к ресепшну, искренне желаю ей удачи в решении вопроса и напоминаю дежурным девчонкам, что у меня часовой перерыв.
Котовский уже ждёт, развалившись в кресле. По нему никогда не поймёшь, о чём он думает и насколько серьёзна ситуация. Моя — точно в заднице.
— Рассказывай, — наклоняется вперёд и ставит локти на колени.
— Меня вызывали в прокуратуру. Не поверишь, Игорь, одна девушка написала на меня заявление по обвинению в харассменте.
— Серьезно, — Кот напрягается, а я, вспоминая беседу со следователем прокуратуры, вздрагиваю от омерзения. — И?
— Закрыто. Там всё легко разъяснилось: её показания были точными едва ли не по минутам. Однако, клиника сразу предоставила по запросу моё расписание на тот день, приёма этой девушки у меня не было. Она и сама сдулась, признав, что что-то перепутала. Только я вполне понял, что так и было задумано.
Игорь поджимает губы, а потом взлохмачивает волосы. Не раз замечал за ним эту привычку, когда он напряженно думает над решением какой-то проблемы.
— Козёл тычет в тебя палочкой и наблюдает, — делает он вывод.
— Именно. И не только в меня. Вика скоро выйдет на работу, он же достанет её, а ей нервничать очень нежелательно.
Я рассказываю Коту о том, что бывший муж Вики дал взятку в клинике, в которой её обследовали и лечили от якобы бесплодия, чтобы диагноз стоял у неё, хотя по факту она здорова, в отличие от стерильного мужа. Делюсь размышлениями о том, что не понимаю, почему он тогда ушёл от неё. Ладно, допустим, стыдно было признать, и решил таким образом прикрыть это. Но ведь уже всем очевидно, что у Вики нет проблем.
 
— Я не хочу подставлять коллег из той клиники, поделившихся информацией. Дело проворачивали не они. Да и что с этим делать?
— А я думаю, есть что, — щёлкает пальцами Котовский. — Слушай, что мы откопали. У «Альфасинтфарм» есть инвесторы, Разумовский уже второй год обхаживает дочь одного из них. Девчонка там недалёкая мажорка, с деньгами обращаться не умеет, других детей в семье нет, а отец не сильно здоров, потому ищет толкового зятя. Так вот бывший твоей Вики уже окучил дурочку и даже сделал предложение. Сам понимаешь, что если будущий тесть узнает, что Разумовский стерильный, то к дочке его не подпустит. Такой на раз-два облапошит девчонку и оставит ни с чем, и бизнес даже к внукам не уйдёт в будущем. Вот тебе и козырь, Захар.
Эти грязные игры вызывают у меня отвращение, но если придурок первый начал, получит ответку. Письмо родителям ведь не просто так отправили, это намёк. Тем более, у отца недавно прединфарктное было. Да и вся эта фигня с домогательствами на рабочем месте изначально была слабой и безосновательной, учитывая, что проверить историю посещений не сложно. В клинике при входе в каждый кабинет и в фойе есть камеры, на которых данная пациентка зафиксирована не была. Цель этого спектакля была в другом — создать вонь вокруг. Во-первых, нервы потрепать, во-вторых комиссия в облздраве ещё рассматривает то московские дело, а тут такой грязный флёр с харассментом [2].
Кот прав, пора притормозить этого Разумовского. Я не могу рисковать Викой и ребёнком.
— Спасибо, Игорь, подумаю, как это использовать, — протягиваю руку другу.
Но Кот прищуривается в ответ и складывает руки на груди.
— Захар, я не понял, что значит ты подумаешь? Сколько раз тебе повторять, что необязательно всё тащить одному? Всё сделаем вместе, прижучим мудака.
На этот раз Котовский притягивает руку и привстаёт, чтобы хлопнуть меня по плечу. Я отвечаю ему тем же. На душе действительно становится светлее, когда понимаешь, что у тебя есть настоящие друзья.
В дверь раздаётся стук, и заглядывает Маша.
— Вы здесь? Лиза на ресепшне сказала, что Игорь приехал, — она вносит поднос с тремя покупными стаканами кофе и ставит на стол. — Перекусите? Я ещё рогалики купила.
Маша получает от мужа лёгкий шлепок, когда наклоняется поставить стаканы. Почти незаметный, ну и я, соответственно делаю вид, что внимания не обратил. Но она в ответ окатывает его сердитым взглядом, напоминая, что они не дома вообще-то. Кот, извиняясь, приподнимает ладони и берёт кофе.
— Давай так, Захар. Занимайся пока практикой, береги свою женщину, а я попробую решить вопрос спокойно. Через два дня состоится встреча определённого круга бизнесменов города, Разумовский вроде как тоже приглашён будущим тестем. Я пообщаюсь немного, расскажу о перспективах. Если не подействует, тогда уже прижмём сильнее.
Мне, конечно, неудобно, что основная работа будет взвалена на Игоря, но он настаивает и просит доверять ему.
Кому как не ему я ещё могу доверять.
  
26
 
Вика
Живот мой растёт как на дрожжах. На днях я ездила в торговый центр с сестрой Захара Катей, у которой почему-то прямо посреди учебного года был небольшой отпуск, за одеждой для беременных. Вот только Катя и смогла остановить меня, взывая к благоразумию и напоминая, что долго эту одежду носить мне не придётся. Потому что мне хотелось купить там всё! От халатиков до строгих деловых костюмов.
 
Платья с высокой талией и складками над животом, блузки-разлетайки, разные интересные кофточки — кайф! И животик так красиво эта одежда подчёркивает. Куртку тёплую тоже купила, в своё пальто уже не вмещаюсь. Ну и по мелочи: бельё для беременных, пару ночных сорочек, халат. И самое обалденное — подушка-червяк для беременных. Так смешно было подбирать подходящую форму, разлёгшись у них там на диванчике. Но подушка и правда классная, ничего удобнее я ещё не пробовала. Первую ночь я обнималась только с ней, Захар, кажется, даже немного обиделся.