Аргонавты Времени (сборник)

Он почувствовал, что бледнеет и при попытке заговорить у него перехватывает дыхание. Он сидел на стуле у окна – креслом завладел новоявленный гость.
– Воскре-сенье! – предостерегающе произнес мистер Кумбс, повернув голову. – Вос-кре-сенье! – Тон был, что называется, «зловещий».
Дженни продолжала играть, но миссис Кумбс, которая просматривала кипу нотных листов, лежавших на крышке фортепьяно, воззрилась на мужа.
– Сейчас-то что не так? – спросила она. – Людям нельзя поразвлечься?
– Я не против разумных развлечений, – ответил маленький Кумбс, – но не намерен слушать в своем доме легкомысленные пьески в воскресный день.
– А что не так с моими пьесами? – поинтересовалась Дженни, перестав играть, и крутанулась на вертящемся табурете, чудовищно шурша оборками платья.
Кумбс увидел, что назревает ссора, и, как это обычно бывает с нервными, неуверенными в себе людьми, пошел ва-банк.
– Поосторожнее с табуретом, – предупредил он. – Он не рассчитан на большой вес.
– Вес тут ни при чем, – негодующе произнесла Дженни. – Что вы там говорили у меня за спиной насчет моей игры?
– Вы, конечно же, не имели в виду, что возражаете против толики музыки в воскресный день, мистер Кумбс? – спросил новый гость, откинувшись в кресле и выпуская облачко сигаретного дыма, и снисходительно улыбнулся.
Миссис Кумбс тем временем говорила подруге:
– Не обращай на него внимания, Дженни, продолжай.
– Именно это я и имел в виду, – ответил мистер Кумбс, обращаясь к новому гостю.
– Могу я узнать почему? – спросил собеседник, явно наслаждаясь как сигаретой, так и предвкушением скандала. Это был худощавый молодой щеголь в броском желто-коричневом костюме и при белом галстуке, на котором красовалась серебряная булавка с жемчужиной. «Он выказал бы больше вкуса, надев черный костюм», – подумалось мистеру Кумбсу.
– Потому что меня это не устраивает, – ответствовал он. – Я деловой человек. Я должен считаться со своими клиентами. Разумные развлечения…
– Его клиенты! – фыркнула миссис Кумбс. – Только это он и твердит. Нужно делать это, нужно делать то…
– Если ты не готова считаться с моей клиентурой, – парировал мистер Кумбс, – зачем ты вышла за меня замуж?
– Любопытно, – бросила Дженни и снова повернулась к фортепьяно.
– В жизни не видывала таких, как ты, – сказала миссис Кумбс. – С тех пор как мы поженились, ты совершенно переменился. Прежде…
Дженни опять забарабанила по клавишам: тум-тум-тум.
– Послушайте! – вставая со стула, возвысил голос мистер Кумбс, решившийся наконец дать отпор. – Говорю вам, я этого не потерплю. – Даже сюртук его вздулся от негодования.
– Только без рукоприкладства, – сказал худощавый щеголь, поднимаясь с кресла.
– Да вы-то, черт побери, кто такой? – яростно осведомился мистер Кумбс.
Тут все заговорили разом. Новый гость сообщил, что он «суженый» Дженни и намерен защищать ее, а мистер Кумбс ответил на это, что тот волен защищать ее где угодно, но только не в его, мистера Кумбса, доме; меж тем миссис Кумбс сказала, что ему должно быть стыдно оскорблять гостей и что он (как я уже упоминал) превращается в натурального червяка; перепалка завершилась требованием мистера Кумбса, чтобы гости убирались прочь, и их отказом, после чего он заявил, что тогда уйдет сам. С пылающим лицом и со слезами на глазах, он устремился в коридор, где некоторое время боролся с пальто (рукава его сюртука упрямо собирались «гармошкой») и смахивал пыль с цилиндра под возобновившееся нахальное бренчание Дженни, которое сопровождало его до самого порога. Тум-тум-тум. Он хлопнул входной дверью лавки с такой силой, что весь дом вздрогнул. Вот, вкратце, непосредственная причина его прескверного настроения. Думаю, теперь вы понимаете, почему он испытывал отвращение к жизни.
Шагая по грязной тропинке под елками (стоял конец октября, и в усыпанных ворохами хвои канавах выросли семейки грибов), он перебирал в памяти грустную историю своего брака. Это была короткая и вполне заурядная история. Теперь он начал довольно ясно сознавать, что жена вышла за него из природного любопытства и желания избежать тягот трудовой жизни, полной забот и неопределенности; и, как большинство женщин ее класса, она была слишком глупа, чтобы понять, что ее долг – помогать ему в его деле. Она была падка на развлечения, болтлива, общительна – и явно ощутила разочарование, обнаружив, что по-прежнему находится в плену бедности. Хлопоты мужа раздражали ее, и при малейшей попытке контролировать ее поступки она обвиняла его в «брюзжании». Почему он не может быть таким же душкой, как раньше? А Кумбс был безобидный маленький человек, воспитанный на идеях книги «Помоги себе сам» [90], которым двигала скромная амбиция обрести «достаток» посредством самоограничения и конкурентной борьбы. Потом возникла Дженни, этот Мефистофель в юбке, не умолкая тараторившая о своих ухажерах, вечно тащившая его жену в театр и «тому подобное». Вдобавок у жены имелись тетки, двоюродные братья и сестры, которые пожирали его капитал, оскорбляли его самого, расстраивали его деловые начинания, досаждали лучшим его клиентам и вообще всячески отравляли ему существование. Это был уже не первый раз, когда мистер Кумбс в ярости, негодовании и каком-то страхе сбегал из дому, истово и громко клялся, что больше этого не потерпит, и так мало-помалу растрачивал свой пыл впустую. Но никогда прежде он не испытывал такого отвращения к жизни, как в этот день. Вероятно, в этом были повинны и воскресный обед, и пасмурное небо над головой. А возможно, он начал наконец понимать, что его прискорбные неудачи в делах – это следствие его женитьбы. В скором времени ему предстояло банкротство, ну а дальше… Быть может, она раскается, когда будет слишком поздно. А меж тем судьба, как я уже вскользь упоминал, обсадила лесную тропинку зловонными грибами, обсадила обильно и густо, и с правой, и с левой стороны дороги.
 
Печальна участь мелкого лавочника, если ему досталась ненадежная спутница жизни. Весь его капитал был вложен в дело, и оставить жену означало бы для него пополнить ряды безработных в каком-нибудь отдаленном уголке мира. Такую роскошь, как развод, он не мог себе позволить. Так что он был безжалостно связан по рукам и ногам старой доброй традицией нерасторжимого брака, который нередко заканчивается трагически. Каменщики до полусмерти избивают своих жен, а герцоги изменяют своим супругам; но именно в среде мелких клерков и лавочников ныне все чаще происходят случаи кровавых убийств. Посему не приходится удивляться – и вы должны отнестись к этому как можно снисходительнее, – что мысли мистера Кумбса на некоторое время обратились к столь блистательному финалу его разбитых надежд и ему стали мерещиться бритвы, пистолеты, кухонные ножи и проникновенные письма к коронеру [91], в которых он поименно изобличал своих врагов и смиренно молил о прощении. Затем его свирепость сменилась меланхолией. На венчании он был в этом же пальто, надетом поверх этого же самого сюртука – первого и единственного, которым он обзавелся. Мистер Кумбс припомнил, как в пору его ухаживаний они гуляли по этой тропинке, припомнил годы жесткой экономии с целью скопить капитал и радужные надежды медового месяца. И вот к чему все в итоге пришло! Неужели Провидение повсюду так жестоко к человеку? И его вновь стали одолевать мысли о смерти.
Он подумал о канале, над которым недавно шагал по мосту, и засомневался, достаточно ли там глубоко – даже посредине, – чтобы уйти под воду с головой. Как раз в разгар раздумий об утоплении его взгляд упал на пурпурную шляпку гриба. С мгновение мистер Кумбс машинально смотрел на нее, потом остановился и нагнулся, приняв этот предмет за обычный маленький кожаный кошелек. Тут он различил, что это шляпка гриба необычного ядовито-красного цвета – блестящая, липкая, источающая кисловатый запах. Его рука нерешительно замерла в дюйме от гриба, а в голове мелькнула мысль о яде. Тогда он сорвал гриб и выпрямился, держа его между пальцами.