Жена дуэлянта (ЛП)

Но она ошибалась в своих умозаключениях. Месье Бернадо, её муж, действительно встретил её мать в Люцерне и был направлен в Цуг подготовиться к их приезду. Он прибыл в отель "Хирш" ("Олень" — нем.), где через пару часов после своего появления получил от тёщи взволнованную телеграмму, что его жена пропала.
В тревоге он уже надумал ехать в Люцерн, когда на станции его взгляд упал на дорожный несессер, который он опознал как вещь своей жены. Ему сообщили, что сумку надобно доставить в "Цугерхоф", куда он стремглав отправился, чтобы получить известие, что дама, владелица этой сумки, прибыла туда этим утром в сопровождении некоего господина. Месье Бернадо, который был чрезвычайно ревнивой натурой, испытал приступ ярости. Ему сказали, что дама и её спутник ушли с намерением прокатиться на пароходе до Арта и обратно. И вот на пристани, разгневанный до белого каления, он дожидался, чтобы встретить их.
 
Гостиница "Цугерхоф". Справа — здание железнодорожного вокзала (Bahnhof).
 
Мадам Бернадо сидела в отдельном номере "Цугергофа" очень бледная и заплаканная, тогда как её хозяин и господин огромными шагами ходил по комнате из угла в угол, размахивал руками, как ветряная мельница, и говорил с устойчивой скоростью около трёхсот слов, — сто из которых были бранными, — в минуту.
Ламли, спокойный, безмятежный и учтивый, сидел на софе и ждал, пока француз от нехватки воздуха вынужден будет остановиться и позволит ему вставить пару слов. Для Ламли ситуация являла как юмористическую, так и трагическую сторону. К несчастью, он так и не назвал леди своего имени; на обстоятельстве её неведения и основывалось настоящее положение дел. Поверить в то, что жена действительно этого не знала, Бернадо не мог; он вполне естественно заключил, что она нарочно скрывает это.
Наконец француз драматическим жестом призвал поэта что-нибудь сказать.
— С удовольствием, — с обаятельной улыбкой сказал Ламли на французском языке, в котором не содержалось ни малейшего признака иностранного акцента. — Во-первых, месье, позвольте мне заметить, что вы ведёте себя самым смехотворным образом.
— Смехотворным?! — взревел Бернадо.
— Во-вторых, — продолжал поэт спокойно, — вы ведёте себя весьма недостойным образом и ставите эту высокочтимую леди, которая имеет несчастье быть вашей женой, в крайне и совершенно излишне мучительное положение.
— Месье имеет наглость перейти на шутливый тон? Я требую, чтобы вы объяснились.
— Требование является помехой, которая лишь служит к тому, чтобы задержать объяснение, — был учтивый ответ. — Я имел честь повстречаться с этой леди двадцать четыре часа назад в Лане.
И он начал рассказывать подробности их встречи en voiture (в вагоне поезда — франц.), о тех незначительных услугах, которые он имел счастье оказывать ей, и об ошибке, которая стала их кульминацией в то утро в Базеле.
— И, — вопросил Бернадо с усмешкой, — вы ожидаете, что я поверю в эту остроумную историю?
— Я привык говорить правду, сэр, — с достоинством сказал поэт.
— Ваши привычки, месье, меня нисколько не интересуют. Я не верю ни единому слову из того, что вы мне рассказали.
— Месье! — вскричал поэт, вставая.
— Объясните мне, если сможете, ошибку, благодаря которой я застаю вас катающимся на озёрном пароходе с моей женой.
— Это не было ошибкой. Требовалось убить время.
— Убить время, hein (вот как — франц.)? Действительно, у месье просто талант объяснять. Месье юрист по профессии?
— Месье!.. — начал Ламли гневно.
— О, не раздражайте его, ради всего святого! — взмолилась леди по-английски. — Он заядлый дуэлянт.
Эта информация, казалось, внезапно лишила поэта значительной части его апломба.
 
— Мне кажется, он сам себя раздражает, — сказал поэт с непринуждённостью, которой сам далеко не ощущал.
— Que dites-vous? (Что вы говорите? — франц.) — вопросил муж, для которого этот обмен словами на иностранном языке сильно отдавал сговором.
— Может быть, месье, — вежливо сказал поэт, — вы разрешите мне удалиться, с тем чтобы прекратить довольно неудачную беседу?
— Удалиться?! — прорычал Бернадо, оскалившись. — За кого вы меня принимаете, месье? Неужели вы думаете, что я такой человек, который позволит втоптать в грязь свою честь, а затем разрешит обидчику удалиться? Месье, я требую удовлетворения.
— Я уже предоставил вам всё возможное в моих силах удовлетворение. Если вы не находите его достаточным, то вина, месье, должна лежать на вас.
Бернадо противно ухмыльнулся.
— Есть удовлетворение иного рода, месье, которое вы мне непременно обеспечите.
Сердце поэта упало. Он провёл очень приятный день с мадам Бернадо, но быть убитым за это, по его мнению, было довольно высокой ценой.
— Мне бы хотелось, чтобы месье заметил, — сказал он, — что резкость ваших выражений пугает леди.
Бернадо был весьма груб в своей ответной реплике, которую завершил повторением того, что ему должны предоставить удовлетворение.
Поэт покачал головой.
— То, чего вы требуете, невозможно, месье. Я заклинаю вас обдумать это спокойно.
— Месье предполагает, что в настоящее время я отнюдь не спокоен?! — взревел тот.
— Я лишь предлагаю вам, месье, всё обдумать. Обсудите это с мадам. Я уверен, что, поразмыслив, вы окажетесь в состоянии увидеть дело так, как я его изложил.
— Может, вы правы, а может, и нет, но мне не нравится принятый вами тон. На каждом шагу я замечал некую шутливую нотку, которую считаю особенно оскорбительной. Вы использовали выражения, которые я не могу простить.
— Постарайтесь забыть их, — предложил поэт.
— Я так и сделаю, когда отомщу за них.
Поэт содрогнулся.
— Месье, я с готовностью прошу меня извинить за эти выражения.
— Ба!
— Я беру эти выражения назад, месье.
— Вот моя визитка! — вскричал Бернадо. — Если вы соблаговолите предоставить мне свою, то я найду друга, который будет ждать вас завтра. Что до остального, за пять часов мы сможем добраться до Франции.
Поэт оказался перед выбором из двух зол. Отказ был бы трусливым поступком, который он не желал совершать в присутствии леди. Самым простым решением показалось дать Бернадо свою визитку и рвануть в Англию на первом же поезде. Поэтому он вытащил из кармана визитницу, а оттуда карточку, которую и вручил Бернадо.
— Вот, месье, раз уж вы настаиваете; но, надеюсь, вы поймёте, что поединок будет крайне неудобен.
Француз взял карточку, и, когда он взглянул на неё, выражение его лица вдруг на удивление изменилось. Его тон сразу же стал чрезвычайно уважительным.
— Месье, вы очень великодушны, — сказал он. — Поверю вам на слово и приму извинения, от которых минуту назад отказался, возможно и грубовато.
— Ну тогда, — вскричал поэт с удивлением, смешанным с радостью, — больше ни о чём не нужно и говорить!
Он распрощался, изысканно выразив сожаление по поводу недоразумения, которое ему, по несчастью, случилось вызвать, а Бернадо даже дошёл до того, что сам заклинал его больше ничего не говорить.
Бернадо и его жена отбыли в отель "Хирш", и Ламли их не увидел снова. На следующий день он уехал в Париж.
На утро после прибытия во французскую столицу ему пришло в голову нанести визит Фурнаю не только в качестве друга, но также и ученика, ибо поэт вдруг осознал, что знание фехтования может быть желательным и полезным.
Он достал свою визитницу и опустошил её, пытаясь найти карточку Фурная. Но тщетно; он потерял её. Затем вдруг он вспомнил крутую перемену в манерах Бернадо и внезапно понял её смысл.
Он отдал Бернадо визитную карточку Фурная, и не было ничего неестественного в том, что Бернадо уклонился от сурового испытания поединком с мастером фехтования.