Росстань

Разложили на холстине мерзлый калач, сало. Подвесили над костром набитый снегом котелок. Федька, подмигнув, достал спирт. От спирта никто отказываться не стал. Погреться надо.
Выпивка сделала лес уютным и свойским. Постепенно темнело. От костра уже не видно дальних деревьев. Ярко горит костер — темнее вокруг.
Когда парни смирились с мыслью, что придется ночевать у огня, лошади вдруг подняли головы, запрядали ушами.
— Кони беспокоятся. Надо бы отойти от света, — Северька потянул к себе винтовку.
— Не двигаться! — послышалось из серой темноты.
От неожиданности Федька круто повернулся, вскочил на ноги.
— Стрелять будем, — голос из темноты жесткий, решительный. Дернешься — и теперь уж, без сомнения, схлопочешь пулю.
— Кто такие? — спросил Федька.
Краем глаза он видел, как Северька осторожно, почти без движения, вытащил нож, спрятал его в рукаве.
— А сами кто такие?
Голос слышался один и тот же, но уже было понятно, что там, за темными соснами, затаился не один человек.
— Лесорубы мы, — ответил Федька. — А вы что мирных людей пугаете? Вылазьте на свет.
Темнота зашевелилась; проваливаясь в снег выше колен, показался человек. За его спиной замаячили тени. У человека винтовка наперевес.
— Не балуйте, стрелять буду, — еще раз предупредил из темноты уже другой голос и с другой стороны.
Человек остановился неподалеку и распорядился:
— А ну, зайдите с другой стороны огня, рассмотреть вас хочу. А ты, длинный, винтовку брось. Брось, кому говорю! Прямо в снег кидай.
Северька выронил винтовку, которую все еще держал за ствол, обошел костер.
Хоть и надеялись парни, что в этом лесу могут быть только партизаны, но на душе было зябко; всем существом они чувствовали, что из темноты на них через прорези винтовок глядят люди. Пальцы — на курках.
Незнакомый мужик и парни стояли, разделенные костром, разглядывали друг друга. На мужике — лохматая шапка, короткий полушубок. На ногах — что-то вроде унтов. Лицо у мужика красное, в грубых складках.
— Андрей… Дядя Андрей, — тут же поправился Северька.
Он первый признал родственника Крюковых.
— А, караульцы. Здорово!
Дядя Андрей опустил винтовку, заулыбался. Махнул своим в темноту: вылазьте.
— Вы стреляли?
— Мы, — довольно ответил Федька.
— А чего шумели?
— Партизан приманивали. А то где вас тут в потемках искать? Знал — прибежите.
— Дошлый ты.
Из-за темных деревьев вылезли к свету костра человек десять. Иные бородатые. У иных на лицах только легкий пушок, как у Лучки. Молодые совсем. Среди них оказались и знакомцы.
— Спиртишком балуетесь, — обрадовался дядя Андрей. — Угощаете?
— А как же. Можем и угостить.
— Командир за выпивку вас не строжит? — спросил Северька.
— Мы ему докладывать про это самое не будем.
Через полчаса на маленькой лесной поляне осталось только темное пятно кострища да окурки самокруток.
Парней назначили в сотню Николая Крюкова, их посельщика. Да и вообще в сотне Николая были сплошь караульцы. Поселились в землянке, где старшим был коротконогий Филя Зарубин.
— Теперь Тропин нас ни за что не достанет.
— Скоро мы его сами достанем, — пообещал Филя.
— Прошло то времечко, когда они за партизанами по лесам гонялись.
Партизанство Федьке представлялось каждодневными засадами, стрельбой. Но командир Осип Яковлевич рассудил по-своему: новеньких пока в дело не пускать, подучить малость. Партизаны из фронтовиков обучали молодежь стрельбе, рукопашному бою. Для станичной молодежи это не внове — с детства впитывали военную науку. Но среди партизан было немало и крестьянских парней, державших шашку неумело.
— Так ты своему коню или уши, или еще чего порубишь, — сердились учителя. — Да и для врагов ты страху не представляешь.
Но Федька и его друзья видели, что нередко небольшие группы партизан седлали коней и на несколько дней исчезали из отряда. Привозили с собой раненых. Ясно — в бою были. Но на просьбу парней отправить их в дело партизанский командир хмуро улыбался.
— И вы успеете.
Вообще-то, в первые дни друзья не скучали. Ходили в гости в соседние землянки — много знакомых в отряде, вели веселые разговоры. Вроде уж всех партизан перевидели, но нет-нет, да и вывернется старый приятель.
  
— Здорово! — и расплывется в улыбке.
У Северьки в отряде своя радость: Устя здесь. В первый вечер не удалось встретить, хоть Филя Зарубин и рассказал, как ее найти.
— Она при нашем лазарете работает. Там и живет.
Северька отправился к просторной землянке, из окон которой пробивался слабый свет. У порога встретил рослую бабу.
— Кого тебе? — недовольно спросила баба. — Приятеля пришел проведать?
— Не. Устю мне надо увидеть.
Баба уткнула руки в бока.
— А ну, проваливай отседова. На дворе ночь, а он в гости. Много вас тут шляется. Проваливай, проваливай, кобель бесстыжий.
Северька хотел что-то сказать, объяснить, но баба стала кричать громче, и пришлось парню уйти.
«Много вас тут шляется». Смысл этих слов дошел до Северьки, лишь когда он вернулся в свою землянку. Там Федька справлял новоселье и шумно допивал с посельщиками остатки спирта. Опоздай Северька, и не видать бы ему сегодня выпивки. Северька выхватил у рыжего друга кружку. Тот было заартачился, но, взглянув на парня, смолк.
Потом Федька вытащил Северьку на улицу.
— Ты чего такой квелый?
Незнакомо и глухо вздыхали вершины сосен. Сыпало колючим снегом на разгоряченные спиртом и жарой землянки головы. Федька зябко повел плечами.
— Пустое, — сказал он успокоительно. — Не такая она девка, чтоб куры строить. А насчет того, что крутится около нее кто, так это позволь мне разобраться, ты не встревай.
Встретились Северька с Устей назавтра. Утром Филя послал парня к общему котлу за кашей для всей землянки. Северька хотел было одеться, но ему сказали: беги так.
Обжигая пальцы — котелок подсунули без дужки, а Северька не надел даже рукавицы, — парень спешил по широкой тропинке и неожиданно столкнулся с Устей.
— Северька, и ты уже здесь! — в голосе девки была такая радость, что Северька разом забыл свои страхи.
Он поставил котелок в снег и протянул Усте руку.
— Когда приехали? Ночью, поди?
— Вчера вечером.
— И меня не нашел? — в голосе Усти обида. Северька развеселился.
— Был я вчера у вашего лазарета. Там меня такая бой-баба встретила, что ночью приснится — испугаешься. И дала от ворот поворот. И налаяла еще.
Засмеялась и Устя.
— Тетка Дарья такая. Никому спуску не дает. И меня оберегает. Ты, говорит, у меня заместо дочери. Не она, так эти ухажеры совсем проходу бы не дали.
— А ты командиру скажи.
— Совестно с такими пустяками лезти. Потом вы ведь, мужики, так судите: сама девка виновата… Так ты приходи сегодня. Тетку не бойся. Иди, иди. Замерз весь. Раздетый.
Кашу Северька принес холодную. Партизаны, подсунувшие парню котелок без дужки, разочарованно свистнули. Не удалось увидеть, как пляшет новичок, обжигая пальцы.
— Тебя за смертью только посылать, — сказали они недовольно.
Друзья вживались в новое место. Постепенно человеческий муравейник в лесу перестал быть для них толчеей людей, лабиринтом троп и беспорядочным скопищем землянок. Незаметно, исподволь они увидели и почувствовали в этом муравейнике какой-то порядок.
Колька Крюков с радостью взял парней в свою сотню. Хоть и не закадычные дружки прибежали, а все ж свои люди, которым головой довериться можно.
— А я чувствовал, что недолго вы на заимке просидите. Ждал вас.
Через неделю Колька сказал, что парни от учебы освобождаются.
— Других надо учить, а вы в этом деле сами мастаки. А потом — надо в кузнице кому-то работать. Пойдете?
— Все лучше, чем затвор винтовочный разбирать да собирать, — ответил за всех Федька. — А в дело когда пойдем?
— Командир об этом сам скажет.
— Чудно. Почему у нас командир, а не атаман? Не по-казацки как-то.