Хочу стать чудовищем (СИ)

Тётушка Ми оказалась очень похожа на Юру — проворная, худенькая, бойкая, с переливающимся голосом. Смотришь и не замечаешь, как летит время. Живая, приятная. У неё волосы вились, как у меня, и были красивые длинные уши. Острые, тонкие и с массивными серьгами с алыми кристаллами. Кристаллы напомнили о пламени, в котором сгорела овечка, и я нахмурился. Точно, надо найти новую Юси.
— Проходите-проходите, — махнула Ми.
— Привет!
Юру подлетела к нам, обняла всех по очереди и потащила Си внутрь.
— Привет, — запоздало ответила Си. — По… Поте… Юси.
Она замялась и потупилась. И я вдруг понял, что Юру говорит на том же языке, что и старик, и Си попыталась ответить на нем же, хотя обычно обычно общалась на том, что мы с Архой.
— Я потерял овечку. Извини, — объяснил я, и Си с благодарностью кивнула, качнув золотистыми локонами.
— А, я тоже постоянно их теряю. У меня ещё есть! — махнула рукой Юру, подлетела к прилавку, покопалась немного под ним и протянула Си кролика. — Вот, держи.
Си обняла его.
— Имя… — едва слышно произнесла Си на древнеэлькринском и покраснела — забыла, как сказать так, чтобы Юру поняла.
— Ась? — удивилась Юру.
— Как зовут кролика? — спросил я.
— М-м… Пока никак. Сегодня Нар принесла, я ещё не придумала. Назовешь сама?
Си кивнула и смущенно улыбнулась.
— Юру! Подержать надо, — позвала тётушка Ми.
— Помогу, — предложил я, не желая разлучать сестёр.
— Вот тут, — указала Ми. — Держи крепче.
Я сжал, и тонкая ткань треснула. Глаза Ми округлились. Она полыхнула гневом, отчаянием, горечью, ужасом, казалось, готова взорваться, но держалась. Это было бы красиво, если бы не было так страшно. Кажется, порвал очень важный кусок ткани.
— Иди-ка в подсобку, вредитель, — выдохнула она, и я понял, что лучше скрыться с глаз тётушки, пока она держит себя в руках.
Я оглянулся и понял, что старик с Ниром уже ушли. Действительно — замену овечке нашли, зачем оставаться? А меня спросить? Может, я хотел такую же, чтобы Юси «нашлась»? Но колокольчик на двери звякнул. Вошёл новый покупатель, обдав ледяным ветром, и сдул лишнюю досаду с меня. Я посмотрел на Си, прижавшую к себе кролика и уже забывшую, кажется, о Юси, на Юру, ловко подшивавшую что-то вместе с тётушкой Ми, и решил, что в тепле всё-таки лучше.
Да и в лавке столько всего! Я присмотрелся к вышивке на рубахе рядом, но почувствовал взгляд в спину, обернулся и увидел мимолётно показанный тётушкой кулак. Да, лучше в подсобку. Порву ещё что-нибудь.
========== Часть 20. Воплощение любви сраное ==========
Я сел в подсобке. Там тоже было много одежды, всякие свёртки, ткань, нитки, ножницы и ленты — всё для дела. Мне вдруг тоже захотелось помогать с настоящей работой, как Юру. Но к отцу не хотелось, а у старика не было лавки. Но у старика были бумажки, может, с ними получится? Буду как взрослый…
Представил, как подписываю бумаги оттиском стариковского перстня Главы, и сразу гордость взяла. Хоть я ему до груди ещё только дорос, но ведь в элькринах уже сейчас получше него разбираюсь. Почему бы и не забрать перстень, когда подрасту? Всё равно старика работа лишь тяготит, пусть травки свои растит. И вообще от роста разве что зависит? Вон Нир выше, и все равно бестолковый. Но сейчас ещё, наверное, становиться Главой рано. Для начала стоит начать ходить нормально и посмотреть, что там за бумаги такие, а потом уже узнать, как получить перстень.
От размышлений меня отвлекли тихие шаги по скрипучей лестнице. Я посмотрел и увидел дядюшку Гая. Узнал его сразу — это мог быть только он. Гай был огромным, даже выше старика, наверное. Мощный, рыжий и сутулый, как великан из книжек. Без капли интеллекта на массивном заросшем щетиной лице — живое подтверждение моей теории, что рост не главное. Он вёл себя странно — шёл, пошатываясь, будто голова кружилась. И эмоции у него нехорошие, спутанные и мутные. А уж перебродившими ягодами разило аж до меня. Я затих. Не сразу сфокусировав взгляд, Гай увидел меня в подсобке.
— Ты! — завопил он и указал подрагивающим пальцем на меня. — П-шли со мно-ай!
 
Тётушка сделала вид, что не заметила — видимо, боялась, что Гай распугает покупателей. Я вспомнил её кулак и сглотнул. Хотелось сбежать, но привести странного Гая в лавку, наверное, даже хуже, чем порвать что-то. Его взгляд не сулил ничего хорошего, а уж запах… Я не хотел идти. Но спорить с дядюшкой в таком состоянии было себе дороже. Взвесив всё, я всё-таки решил рискнуть и поднялся в дом следом. На кухне непереносимо пахло перебродившими ягодами, даже хуже, чем от Гая. Горела золотым лампа на столе. В центре, в луже красного морса, стоял портрет Нелари, прислонённый к бутылке. Перед ним лежал странный нож с алым лезвием.
Я вздохнул, но всё-таки сел. Нельзя бояться. Надо наблюдать. Это же не отец, в конце-то концов!
Дядюшка сел и налил морс в кружки. От вони замутило.
— За свободу! — выдал он и ударил по кружке, что стояла ближе ко мне.
Она пошатнулась, и испорченный морс выплеснулся на стол.
— Бери, ты что, не мужчина? За мать!
— Морс забродил, — возразил я, с сомнением поглядывая на содержимое кружки.
— За мать можно!
Я был в этом не уверен, но кружку взял. Родственников не выбирают. Но некоторых всё-таки лучше не знать. Например, дядю или отца. Гай ударил по кружке снова и выпил. Я сделал вид, что глотнул.
— Пей до дна!
«Он что, серьёзно?!». Желудок скрутило от одной мысли, что эту бурду придётся выпить. Дядя не чует, что ли, что морс испорчен?
— Я тебе расскажу правду о матери! Покажу!
Сердце забилось быстрее. Правду узнать хотелось. Старик ничего не говорил о Неле, кроме добра. А Арха и Кон твердили, что она забыла его и Си, потому и не приходит. Спрашивать у отца о матери я не решался — он всегда называл её бесполезной и непутевой.
Всего-то выпить морс. Вот только запах… Я сморщился, но опустошил кружку. Получилось на удивление легко. Оказалось даже вкусно — сладко и чуть горько. По телу разошлось тепло. «Вроде бы нормально, только запах странный».
— Во, как мужчина! — дядюшка ободряюще хлопнул по плечу.
Он взял Неирн и посмотрел мне в глаза.
— Этим ножом принесли в жертву твою мать.
Сердце забилось.
— Отец? — спросил я пересохшими губами.
— Да! Смотри.
Руки дяди вспыхнули рыжим, и он прижался к моему лбу своим, обдав тошнотворным ароматом настойки.
В голову полились воспоминания, от которых замутило сильнее. Связанную Нелари — очень похожую на Ни — резали, начиняли кристаллами, из ран лилась кровь, много… Я сжал рубаху дядюшки, но не отстранился. Нелари кричала, умоляла, отец что-то отвечал ей, но было слышно плохо. Зато хорошо видно, как лезвие скользило по трепещущему телу и вскрывало каналы, полные золотой энергии. Отец вонзил Неирн ей в грудь, вскрыв Источник. Вокруг золотого ядра полыхал алый ореол. «У неё ядро от Источника отца?». Сквозь Неирн в Источник Нелари полилось что-то тягучее и однородное, не имевшее цвета.
Нелари забилась. Отец крикнул что-то про любовь, но было не разобрать.
Я сжал кулаки и заплакал.
— Смотри. Может, не станешь таким чудовищем, как отец!
И я смотрел. Смотрел, как переполняется Источник Нелари, как растягивается, как она трепещет, как рвутся и скручиваются ее энергетические каналы, как она вся обращается в единый сосуд, полный сущности создателей погибшего мира.
Вспомнились ощущения, когда долго не делаешь упражнения, и когда полыхают от энергии руки, и я поежился. Больно. Больно и плохо. Очень.
Наконец отец извлёк Неирн из раны и отложил на стол. Он отвязал Нелари и перевернул, уложив на край стола. Руки и ноги висели. С них текла кровь. Она плакала. Я видел. Видел и ничего не мог сделать. Отец спустил штаны и толкнулся в неё сзади.
Дядюшка Гай больно сжал плечи. Стало очень страшно.
К счастью, отец уже взял Нелари на руки и сел в кресло рядом с ножом.
— Назовем Эйрин, — сказал отец.