Орда встречного ветра

— Ну так что, Тальвег?
— Значит, мы находимся менее чем в пяти лье от ближайшего поселения…
— Я не хотел вам раньше говорить, чтоб зазря не обрадовать, — добавил Степп, — но я со вчерашнего дня вижу в снятых пробах зерна крупинки пшеницы и ячменя… Этому может быть только одно объяснение: значит, где-то совсем рядом злаковые поля…
 ) 
 Бесконтрольная всеобщая эйфория обуяла нас в ту же секунду! Нас охватили радость, поднимающаяся откуда-то из самого живота, и немыслимое облегчение, мы бросились друг другу в объятия. Гимн Орды вдруг зазвучал как будто сам, под дирижерством Караколя, гремел Голгот, орал Клинок, эхом подпевали остальные члены Пака под вклинивающиеся аккорды ликующего Силамфра.
Караколь мудро дождался, пока эйфория спадет, и затем прервал нашу песню и остановил музыку. Раскаты смеха было слышно еще пару мгновений, но затем начались перешептывания, и лицо Караколя выразило самую что ни на есть внезапную серьезность:
— Не в моем обыкновении, простите за вмешательство, затеивать экспромты просто так, занудствовать, смутьянить и брюзжать, но все же в этот столь исключительный вечер я должен поступиться своими привычными
392
манерами, как бы они ни были прекрасны, и кое-что вам рассказать, один раз не в счет, с приоткрытым и кровоточащим сердцем…
— Ну что ты там еще нам приготовил? — засмеялся Силамфр.
— Итак, мы с вами вместе вот уже пять лет, и ни один из вас не знает ни кто я, ни откуда. Никто не ведает моих возможностей, реальных или нереальных, проворных иль притворных, я и сам их для себя открываю по мере того, как создаю, и не всегда их понимаю, и очень часто о них просто забываю… За пять прошедших лет я привязался к вам столь глубоко, что сам едва ли мог себе вообразить. Мне открылся смысл слов «дружба», «другопорука» и «дружбовь», я понял, какую боль может причинить разлука, уход, отсутствие. Смерть. До встречи с вами я все это забывал как прилежный Фреолец. Я шел вперед, свободен, легок от всего. Теперь же я страдаю после смерти Карста, Свезьеста и Барбака.
— Мы тоже, Карак. Мы здесь все страдаем после их ухода…
— Но я страдаю, потому что они не мертвы. Потому что они все еще здесь, среди нас. И никто из вас, как я смотрю, не ощущает этого, как я; и никто из вас им не помогает…
— Что ты имеешь в виду? — спросила Аои.
— То, что их вихри еще здесь.
— Их вихри?
— Да, здесь, вокруг нас, вместе с нами. Но они как сироты.
Караколь встал. Не могу сказать, где именно пребывали наши чувства, цеплялись ли они во что бы то ни стало за эйфорию или же их уже отбросило назад, туда, к оградительной дамбе. Наверняка они раскачивались где-то между этих двух натянутых струн, подпитывая наше
391
жаждущее любопытство. Караколь вошел в воду и пронзительным криком позвал выдру, которая тотчас же подплыла. Трубадур взял ее на руки и вышел вместе с ней из пруда. Он опустился на колени, положил животное на спину и раздвинул ей задние лапки; выдра слегка задергалась.
— Благородная аудитория, то, что я вам покажу, не фокус. То, чего вы не почувствовали сами, я не смогу вам доказать путем рассудка. А потому предпочитаю показать и ничего не говорить. Смотрите же внимательно…
Караколь раздвинул шерстку и предъявил нам относительно гладкий участок кожи на животе у выдры, освещенный светом костра. Животное замерло. И мы увидели темно-зеленую татуировку, простой, но очень четкий символ: «√». Это был блазон Свезьеста. Тогда выдра сама перевернулась на лапки и тихонько подошла к Каллирое. Ее мордочка зарылась в шею нашей крепко обнявшей ее огницы. Каллироя заплакала.
 
— Я знала, Карак, — в конце концов сказала она.
— Знала и не знала одновременно.
Все переглянулись в изумлении, пораженные.
— Это что… правда Свезьест? — спросила дрожащим голосом Аои.
— Свезьест погиб в сифоне, ручеек. Но что-то в нем все-таки выжило. Благодаря или через эту выдру…
— Но как он…
— Не знаю, помните ли вы, сколько выдр засосало в сифон? Сколько их упало в пропасть? Для меня очевидно, что в самом центре воронки сифон обладает немыслимой скоростью ротации… все, что падает на дно, попадает в центрифугу, в нечто похожее на сверхжидкое тесто, в котором редкие комочки тела и выдры были тотчас растворены… Ему удалось деформировать все, вплоть до течения времени, помните?
390
— Да, и что? Какая связь?
— Я думаю, что существует скорость, которой могут достичь только хроны, при которой возможно слияние вихрей…
— Насколько мне известно, соединить воедино вихри невозможно, — возразила Ороси.
— Насколько тебе известно, Ороси, но твое знание лишь теория.
Ороси отреагировала совершенным спокойствием на этот комментарий. И ответила ясным голосом:
— Вихрь — это наиболее индивидуальная сила каждого. Он происходит от нефеша, жизненного ветра, что проходит в нас, который делает нас, кем мы есть. Ничто не может с ним смешаться. Он чист, неделим и самодвижущ. Он может рассеяться, если его скорость уменьшится, может присоединиться к другому вихрю, но не может с ним слиться…
— Моя гипотеза состоит в том, что вихри в обычное время не сливаются, потому что у них несовместимые скорости вращения. Сродство главным образом, если не единственным, заключается в скорости. Но в сифоне скорости превосходят биологические, они попадают в циклонические узлы. Они гармонизированы сверху!
— Правда в том, что мы ничего не знаем о вихре, — отрезал я. — Мы знаем — или думаем, что знаем, — что в некоторых редких случаях он может пережить смерть животного, человека или растения. Как и почему? Мы понятия не имеем. Мы знаем, или думаем, что знаем, что он есть самая сильная и живая часть — ветер, дыхание, дух, у всех этих слов один фундамент. Многочисленные религии подветренников пытались сделать из него душу, ограничивая его весьма абстрактными духовными размерами, но это полная бессмыслица, ерунда для крытней! Вихрь
389
материален, он существует. Он настолько же реален, как и стеш. Ничто так не реально, как вихрь…
— Да, Сов. Только скорость делает его неуловимым для замедленности, в который вы живете, чувствуете, думаете! Он превышает человеческие ритмы, пусть даже интеллектуальные… Он действует в необитаемой длительности. Он слишком скор для вашего восприятия!
— А для твоего не слишком скор, трубадур? — заметила Ороси.
— Частица Свеза живет теперь в этой выдре, это все, что я хотел сказать. А частица Барбака летает вокруг нас, вкручиваясь в воздух, наподобие того, как винт продолжает крутиться после преодоления препятствия. Он пытается пережить осевое течение потока, он ищет укрытие, пишу, в которой может заключиться, где он мог бы продолжать крутить свою спираль вне хаоса ветров, что не дают ему покоя. Вы разве этого не чувствуете?
На несколько секунд воцарилось тяжелое от замешательства молчание, но затем произошло одно совершенно невообразимое событие, которое прибило нас не месте. Голгот встал и заявил прямиком, без преамбул:
— Я чувствую. Я в состоянии вихрь унюхать, чтоб тебе известно было, шут ты болотный. Ты мне Норску не открыл. У меня в утробе часть вихря моего брательника.
— …
— Рек! Поуспокоились, а? Мне пять было, когда его на моих глазах ярветром сшабрило, когда его искромсало этой дрянью-волной, набитой кварцем. С него ветром шкуру содрало, как с кролика на вертеле, а мой папаша мне голову держал в форточку, лицом меня в стекло вжимал, «Смотри, — говорил мне, — смотри хорошенько!», и я смотрел, до самого конца смотрел. Я глаза не закрывал. Я хотел знать. Не знаю, как он это сделал, такой смертью подохнув,