Орда встречного ветра

Осколки стекла, которые мы потом находили еще целых два дня к верховью, были одной из сотен форм воды, которые она может принять под влиянием времени. Я знал про иней и про лед. Теперь знал и про стекло. При особой вязкости в протекающем времени вода превращается в стекло, вот так вот. Леарх думает, что стекло — высшая точка кристаллизации времени, то есть воплощенная память. Я думаю, что память, скорее, как слитки в его горне, как ковкий податливый металл, способный принять
424
любую форму, что она не неподвижна, а напротив, бесконечно пластична, она растягивается, сжимается и плавится в зависимости от нужд рассудка. Стекло же — просто застывшее, недвижное время. Оно больше не может течь, а потому находится вне времени. Это скопление отдельных моментов, отрезанных от прошлого и будущего. Застой, стазис. Стекло хранит, но не имеет памяти. Помнить может только то, что может двигаться, струиться. И я помню Свезьеста.
 π 
 Голгот объявил официальный день отдыха. Эрг каким-то чудом позаботился даже о том, чтобы спасти нашу платформу, и мы установили ее над водой, на относительном мелководье. Под нашим весом опоры моментально вошли в ил. На полу не хватало реек, но никто на это не жаловался. У Каллирои были сломаны обе ноги — таранная кость, как сказала Альма. Она попросила меня подвесить куполовидные жаровни под платформой. Я закрепил их под четырьмя вырезанными в полу квадратными отверстиями, разложил по жаровням древесину и полил ее маслом. Снизу прикрепил вентиляционные винты. Наша огница подползла на коленях, завела свою инерционную мельничку, дала ей раскрутиться на ветру и развела с ее помощью все четыре огня. Ороси поместила ветряки обратного движения и направила теплопроводящие трубки. Затем развесила перед ними промокшую одежду. Каллироя приготовила праздничный обед. Она была потрясена случившимся и вместе с тем очень рада. Она сама еще до конца не верила в то, что выжила.
Идея с платформой, которой мы были обязаны Силамфру, спасла нас от изнеможения в центральной зоне. Она была нашей гаванью покоя каждый вечер. Нашим складным и передвижным островком. Ороси и Каллироя
423
смастерили сушилки для белья, и это во многом решало вопрос неудобства из-за влаги. Спальные мешки и комбинезоны, которыми снабдили нас Фреольцы, были исключительного качества. Что касается еды, то ее оказалось достаточно, и была она весьма разнообразна. К тому же оставалась охота. В частности, птичники приносили немало добычи. Рыбалка тоже шла хорошо: карп, плотва, ближе к вечеру — линь. Даже пара угрей, благодаря Ларко. А с неба он раздобыл пригоршню вкуснейших птичек. Степп и Аои добавили крахмал с корней тростника. Напекли из него хлебцев и наварили похлебок. Голгот проглатывал все, как никогда. И он был не один такой…
Мы не говорили о сифоне несколько дней. Затем не покидающая нас тема всплыла снова. Ночь была непривычно ясная и безоблачная. Две небольших луны бросали сиреневые отблески по кромкам волн. В нашей группке ночных болтунов Караколь и Сов разогревали свое воображение:
— Так-так, трубадур… Ты нам до сих пор так и не рассказал, что видел в пропасти. Ты уже в который раз увиливаешь… — настаивала Ороси.
 x 
 На несколько секунд воцарилось молчание. Нелегкий выбор между очередной уверткой или ложью? Между приодетой правдой или нагой? Волны потихоньку стихли, слышно было, как они мягко ударяются о бамбуковые опоры.
 
— Я видел то же, что и вы, друзья мои.
— Твое будущее?
— Нет. Я видел то же, что и вы. Будьте любезны включить ветряки в ушах и слушать повнимательнее… Я видел ваши собственные видения.
— Наши? Одно за другим?
422
— Нет, все вместе сразу, наложенные одно на другое, как если бы я все их проживал, распластавшись в разных слоях времени, и тем не менее… И все же так они лились на меня одновременно…
— Ты ерунду какую-то говоришь, — оборвал его сокольник, тайком слушавший наш разговор.
— Да что ты, ну тогда послушай, Дарбон Неверующий! Раз так, то я могу сказать, что ты один из нас слукавил. Ты нам свое видение не целиком рассказал, хулиган ты этакий! Ты сказал про своего сокола, как он не мог пройти через стену ветра, это правда. Но ты же скрыл от нас, что было потом. Иль будешь утверждать, что я не прав?
— Ничего потом не было!
— А потом ты своего сокола съел. Проглотил живьем. И отравился.
— Да что ты опять несешь! — взорвался Дарбон в полном замешательстве. — Пойду лучше спать лягу, у меня уже в печенках твое шутовство бесконечное!
— Ты и так уже лежишь… Проглоти оскомину и сиди себе тихо, — осадил его ястребник.
 ) 
 Караколь оценил колкость и ограничился тем, что запустил свой бумеранг… лежа. Бум вернулся ему в руку. Я взял слово:
— Если вкратце изложить твою теорию, Караколь, то ты утверждаешь, что сифон способен заключать в себе сегменты будущего? Что он в каком-то смысле память будущего? И что он выпустил в нашем присутствии то будущее, которое ждет каждого из нас?
— Як!
— Лично меня от этой мысли в дрожь бросает… Значит, все написано заранее? — вмешался Пьетро.
421
— Почему бы и нет? Вот, например, эта сцена, которую мы сейчас проживаем, она уже существовала. Все уже существовало ранее и все будет существовать однажды заново. Все вернется нетронутым, как есть. Хрон сам ничего не придумывает, он только прокручивает на полном ходу витки времени, из которых состоит, он просто-напросто маршрут циркулярной памяти, плотной до невозможности. Все, что его наполняет, по сути — только прошлое. С определенной точки зрения. С той разницей, что для нас это прошлое — будущее, потому что мы ползем ему навстречу, как ничтожные улиточки на крохотном отрезке пути. Наш разум выловил сцены, которые ему интересны, он на лету перебрал все варианты. Но только я не знаю, как он это сделал, и не спрашивайте, и все же, как бы то ни было, все это так!
— Ты сам понимаешь, что говоришь? Ты опять нас за нос водишь?
— Ну я скорее надеялся за буек вас потянуть…
— Ни у кого другой теории нет, пусть даже ерундовой? А то от этой… — вздохнул Силамфр.
— Я могу поделиться своей, — отозвался я. — Для меня то, что мы видели в пропасти, — не будущее. Вернее, это была только одна из возможных версий будущего, одна из вероятностей, которые кроются в нас.
— И почему мы тогда видели именно эту?
— Я думаю, потому что речь идет об осевом будущем, о прямой трассе.
— В смысле?
— Это доминирующее будущее, наиболее вероятное, то, которое нам предстоит, если все наши внутренние тенденции будут развиваться нормально и подтвердятся. Я не считаю, что хрон — это память. Он есть мерцание наших вихрей, форма психического эхо, отзвук сил, что нас
420
формируют, он обладает способностью передавать это посредством воды. То, что он нам показал, — это своего рода конкретизация того, чем мы потенциально являемся.
— Наше становление?
— Да, наше основное становление.
— То есть для тебя, Сов, ничто не предрешено?