Плата за молчание

При столь внушительных научных доказательствах общественное мнение вынесло Марии Рорбах свой приговор еще прежде, чем начался судебный процесс. Газеты со всеми подробностями публиковали результаты исследований профессора Шпехта. Прокурор Розендаль, вопреки всем существующим правилам, уже за несколько дней до процесса передал репортерам выдержки из обвинительного заключения, основанного, в сущности, на тех же данных Шпехта. Более сотни свидетелей обвинения, знающие уже из газет, какое чудовищное преступление совершила подсудимая, переступили порог зала суда с твердым намерением внести свою лепту в дело возмездия.
19 апреля 1958 года мюнстерский суд присяжных под председательством советника окружного суда доктора Хойкампа вынес затравленной, неспособной больше сопротивляться Марии Рорбах желанный для всех приговор: виновна в мужеубийстве, осуждается к пожизненному заключению в каторжной тюрьме!
Однако уже тогда, хотя никто еще не подозревал о разыгравшемся за кулисами судебного процесса спектакле, в западногерманской печати раздавались отдельные голоса, озабоченные осуждением Марии Рорбах и наводившие на мысль, что дело здесь нечисто. Так, например, гамбургский «Шпигель» в статье «Искали и нашли» писал: «Суд присяжных под председательством Хойкампа, обязанный по закону трактовать все сомнения в пользу подсудимой, с самого начала обращался с пользующейся дурной репутацией Рорбах так, словно опубликованное еще до процесса обвинение было не гипотезой, подлежащей беспристрастной проверке, а теоремой, которую во что бы то ни стало необходимо доказать. На всем протяжении судебного следствия не выявилось ни одного сколько-нибудь убедительного мотива преступления, не было ни одного подлинного свидетеля если не самого убийства, то хотя бы приготовления к нему. Даже ни одной по-настоящему серьезной косвенной улики не было предъявлено суду. Вместо этого было множество всяких не относящихся к делу предположений и пересудов. Рорбах осудили потому, что в ней желали видеть убийцу, а не потому, что вина ее была доказана».
Практически судьба Марии Рорбах была решена. Западногерманский уголовный процесс не предусматривает апелляционной инстанции для приговоров суда присяжных. Признанные этим судом доказательства пересмотру не подлежат. Остается еще, правда, кассационная инстанция - судебная палата, однако поводом для кассации могут служить только формальные нарушения, допущенные в ходе процесса, либо неправильное толкование законов.
Адвокат доктор Гросс воспользовался все же своим правом кассации, но судебная палата Федеративной Республики отклонила его жалобу. Высшие судьи Западной Германии признали законным обвинительный приговор Марии Рорбах.
У осужденной и ее защитника оставался лишь один, ничтожно малый, шанс - возобновление дела по вновь открывшимся обстоятельствам. Этот шанс равен одной десятитысячной. До сих пор из десяти тысяч вынесенных судами ФРГ приговоров только один был отменен в связи с вновь открывшимися обстоятельствами. Решить, подлежит ли дело пересмотру, может лишь тот самый суд, который вынес оспариваемый приговор. Чтобы добиться положительного решения, доктор Гросс должен был доказать мюнстерскому суду присяжных, что установленные этим судом факты были неверными, например, что кто-то из свидетелей обвинения дал ложную присягу или эксперт представил ошибочное заключение.
Случай, на который никто не рассчитывал, пришел на помощь адвокату. В жаркое лето 1959 года пересохла оставшаяся от последней войны и заполненная водой траншея. На дне ее нашли человеческий череп, и судебные медики без труда установили, что это череп Германа Рорбаха. Рорбах дважды перенес челюстную операцию с частичной резекцией нижней челюсти. Рентгеновские снимки, сделанные после операции, оказались идентичными снимкам с найденного в траншее черепа.
Между тем профессор Вальтер Шпехт «с научной точностью» доказывал на процессе, что подсудимая сожгла голову убитого в своей кухонной плите. Следовательно, заключение, послужившее главным основанием обвинительного приговора, было ошибочным. Но для возобновления дела самого по себе этого факта было недостаточно. Гросс должен был с такой же научной четкостью, какой отличалось с виду заключение Шпехта, пункт за пунктом опровергнуть его - задача, достойная докторской диссертации.
 
Месяц за месяцем доктор Гросс изучал в свободное время медицинскую литературу, чтобы приобрести необходимые специальные знания, а потом несколько недель вел переписку с полицейскими властями, добиваясь выдачи черепа для направления на экспертизу. Когда же, преодолев все бюрократические рогатки, он наконец добился этого, висбаденская уголовная полиция отказала ему в производстве экспертизы. Прежде необходимо было получить судебное определение, вынести которое мог только мюнстерский суд присяжных, рассматривавший дело Рорбах. Но председатель этого суда доктор Хойкамп отклонил ходатайство адвоката: суд не вынес решения о возобновлении дела, а следовательно, не может также выносить никаких определений по поводу новых исследований.
Много месяцев вертелся доктор Гросс по этому замкнутому кругу и в конце концов обратился к боннскому министру юстиции. Однако от личной беседы с ним министр уклонился и написал ему в ответ пять строчек, рекомендуя действовать в установленном законом порядке. Но ведь именно этого Гросс столько времени добивался, безуспешно пытаясь сломить сопротивление судебно-след-ственных органов, всеми силами препятствующих пересмотру дела Марии Рорбах.
Прошло почти полтора года, прежде чем Гроссу удалось заинтересовать этим делом, и в первую очередь оспариваемым экспертным заключением, видных и независимых, т. е. не состоящих на государственной службе, ученых. Это было нелегкой задачей, так как все имущество осужденной - квартирная обстановка - было уже заложено для уплаты судебных издержек, связанных с первым процессом, и, конечно, она не могла предложить светилам науки четырехзначных гонораров, подобных тому, какой уплатила профессору Шпехту прокуратура. Но главная трудность заключалась в том, чтобы убедить этих светил преодолеть страх перед судебным процессом, на котором их знания будут противопоставлены интересам прокуратуры, а значит, интересам правительства Аденауэра. О хваленой свободе науки и личности большинство из них было весьма невысокого мнения. Они опасались репрессий и помех в своей профессиональной деятельности. Один из них написал доктору Гроссу: «Глубокоуважаемый господин адвокат! Я приветствую Ваши цели и желаю Вам всяческого успеха, чрезвычайно сожалея о невозможности быть Вам полезным. Не думаю, чтобы я был подходящим для такого дела лицом. Как руководителю научно-исследовательской лаборатории, получающей субсидию от правительства, мне едва ли подобает участвовать в процессе, исход которого с моей помощью может быть только один - дезавуирование судопроизводства в нашем государстве».
Все же несгибаемое упорство доктора Гросса было вознаграждено. Он сумел в конце концов найти человека, который благодаря своей мировой славе ученого мог не опасаться репрессий правительства и обладал достаточным мужеством, чтобы выступить против незаконных махинаций судебного и полицейского аппаратов. Это был 52-летний руководитель дортмундского института спектрохимии и прикладной спектроскопии профессор Генрих Кайзер. Уже в своем предварительном экспертном заключении он опроверг выдвинутую Шпехтом версию о происхождении сульфата таллия в печной трубе рорбаховской кухни. Не прибегая ни к каким сенсационным приемам, Кайзер попросту объяснил, что сульфат таллия содержится в угле, которым отапливаются печи, и что поэтому его можно обнаружить в каждой печной трубе, если исследовать осевшую там сажу.
Доктор Гросс решил дополнительно подтвердить это положение примерами из практики и через трубочистов раздобыл сажу из 120 различных дымоходов, проявив при этом отличное чувство юмора: среди 120 взятых проб была сажа из каминов профессора Шпехта, председателя суда присяжных Хойкампа и прокурора Розендаля. Результаты оказались убийственными! Таллий был обнаружен во всех пробах, а в саже из камина Шпехта его было в четыре раза больше, чем в печной трубе рорбаховской кухни!