Плата за молчание

Немного помолчав, женщина решительно сказала:
- Если Тони умрет, мне все равно, что будет со мной. Я желаю только одного: чтобы убийца получил по заслугам.
Китинг не ответил. Он не хотел говорить ей, что от нее это не зависит. Даже если бы она присягнула перед судом, что муж назвал ей имя убийцы, это не могло бы служить доказательством: ведь сама она не видела, как Данн стрелял.
Имелась только одна возможность предъявить Данну обвинение в убийстве: Энтони Хинтц должен был дать официальные показания, предварительно подтвердив, что ему известно о его близкой кончине. Только в таком случае его заявление могло быть использовано в суде в качестве доказательственного материала, ибо закон требует: делая подобное заявление, свидетель должен быть убежден, что ложь не сулит ему личной выгоды.
Таким образом, чтобы использовать свой единственный шанс, Китинг должен был отнять у умирающего последнюю надежду. Прежде всего он должен был спросить Хинтца; знает ли тот, что ему недолго осталось жить.
Возле палаты Китингу повстречался врач, сказавший:
- Он еще жив, но надежды нет ни малейшей. В груди у него застряли две пули, извлечь которые мы не можем, так как это только ускорило бы его смерть.
Лишь после долгих уговоров врач разрешил Китингу пятиминутную беседу с раненым.
Мучить умирающего допросом было, конечно, варварством, но у Китинга не было другого выхода, если он хотел привлечь убийцу к ответу.
Энтони Хинтц неподвижно лежал на постели. Сквозь повязку на его голове проступала кровь. Широкоскулое лицо посерело, уже отмеченное печатью смерти. Жена с рыданиями склонилась над ним. Хинтц открыл глаза и долго, пристально вглядывался в нее, точно не узнавая.
- Тони, - всхлипывала миссис Хинтц, сжимая руки мужа, - это я, Мэйси.
Он кивнул. Губы его дрогнули, затем он едва слышно произнес:
- Я знаю, Мэйси. Хорошо, что ты пришла. Я умираю, Мэй…
Китинг с невольным облегчением вздохнул. Он был избавлен от необходимости задать умирающему бесчеловечный вопрос. Хинтц сам в присутствии двух свидетелей сказал, что знает о близкой кончине. Это уже могло служить доказательством. Если бы теперь Хинтц согласился еще подтвердить, что стрелял в него именно Данн, Китинг получил бы наконец возможность добраться до банды убийц, хозяйничавшей в порту.
Он подошел ближе и склонился над умирающим:
- Я прокурор Китинг. Я веду расследование вашего дела. Скажите мне, пожалуйста, кто в вас стрелял? Я уже знаю от вашей жены, что это был Джонни Данн, но мне необходимо, чтобы вы сами это подтвердили.
Собрав последние силы, раненый на миг приподнялся, но тут же снова упал на подушку и испуганно сказал:
- Нет, это неправда. Это не был Данн. Жена моя ни чего не видела. Я не знаю, кто это был…
Он уже не говорил, а хрипел. Пот градом катился по его лицу. Он невыносимо страдал, но был полон решимости защитить свою жену от мести портовых гангстеров и поэтому продолжал упорно твердить, что стрелял в него не Джонни Данн.
Молодой прокурор умолк. Он был потрясен. Как же ужасен должен быть террор, которым занимается преступный мир, если даже умирающий испытывал страх перед ним!
Врач запретил продолжать допрос, и Китинг тихонько вышел из палаты, не надеясь больше увидеть Хинтца живым.
Прямо из больницы Китинг поехал в порт к заместителю председателя профсоюза докеров. Полногрудую секретаршу как будто нисколько не удивило, что прокурор желает побеседовать с ее шефом. Молча открыв обитую кожей дверь, она хриплым шепотом объявила:
- Джонни, тут к тебе какой-то прокурор Китинг.
Джонни Данн, известный в гангстерских кругах также под кличкой Косой, был тщедушным молодым человеком, всячески, однако, стремившимся напустить на себя важность. Оттопыренные уши и грубые черты лица плохо вязались с солидным, сшитым на заказ костюмом. Не выпуская изо рта толстой сигары, он небрежным жестом указал прокурору на кресло и, точно приветствуя старого приятеля, произнес:
- Добрый день, Китинг. Что вас ко мне привело?
 
Китинг остался стоять.
- Я хотел только знать, где вы были сегодня утром между семью и девятью часами.
Заместитель председателя профсоюза спокойно положил сигару в пепельницу, снял телефонную трубку и набрал номер. Ожидая, пока его соединят, он пообещал:
- Минуточку, Китинг. Сейчас я вам точно сообщу.
Прокурор наконец сел. Он уже чувствовал, что сейчас произойдет: Данн представит ему неопровержимое алиби. Так оно и случилось. Данн позвонил одной из своих многочисленных любовниц и попросил ее подтвердить, что оставался у нее сегодня до девяти часов утра. А Хинтц был ранен около половины девятого.
- Ну, вы слышали, Китинг, до девяти я оставался у своей приятельницы, у которой ночевал, а затем поехал прямо сюда, - сказал Данн, кладя трубку на рычаг. - Дорога должна была отнять у меня минут двадцать - при таком движении быстрее не добраться. Следовательно, минут в двадцать десятого я должен был быть здесь, но, если вы хотите знать точно, я спрошу у моей секретарши.
Но Китинг махнул рукой. Он не сомневался, что секретарша с точностью до секунды назовет требуемое Данну время так же, как особа, с которой только что беседовал Данн, в любой момент присягнет, что Джонни провел у нее ночь и оставался ровно до девяти часов утра. Китинг уже сердился на себя за то, что вообще задал этот простой вопрос.
- Скажите, Данн, - продолжал он, - знаете вы Хинтца?
- Хинтца? Возможно. Он работает в порту?
- Он работал в порту. На 51-м пирсе, вербовщиком.
Джонни Данн сделал вид, что не заметил, как прокурор подчеркнул слово «работал».
- А-а, да, теперь я знаю, кого вы имеете в виду. Тони Хинтц. Довольно строптивый парень, но работник хороший. Что с ним? Он что-нибудь натворил?
- Кто-то сегодня утром стрелял в него, мистер Данн, - после короткой паузы сказал Китинг.
Джонни Данн весело рассмеялся:
- Ах, теперь понимаю. Вот почему вы спросили, где я был утром. Вечно одна и та же песня; что бы ни случилось в порту, виноват профсоюз. Но что и вы попадетесь на эту удочку, Китинг… - Он снисходительно покачал головой и миролюбиво прибавил: - Не тратьте понапрасну драгоценное время на подобные бабьи сказки.
- Хинтц, однако, не умер, мистер Данн. Он еще жив, и я хотел бы представить вас ему, чтобы он мог подтвердить, что это не вы в него стреляли.
Впервые за время беседы Джонни Данн утратил свое хладнокровие.
- Нет, - нервно возразил он. - Это не годится.
- Почему же? - насмешливо удивился Китинг. - Чего вам бояться, если вы не имеете отношения к этому делу?
Данн принялся взволнованно расхаживать по комнате.
- Нет, ни в коем случае. Человек в таком состоянии не может рассуждать здраво. Он начнет фантазировать, и нельзя знать, что ему придет в голову.
Китинг громко рассмеялся:
- Но чего вы боитесь, имея такое алиби?
Однако Джонни Данн не был больше расположен к шуткам.
- Я считаю разговор оконченным, мистер Китинг. Дальнейшие беседы с вами я буду вести только в присутствии моего адвоката, - неожиданно объявил он и направился к выходу.
Прокурор тоже встал, но у двери снова остановился.
- Только один вопрос, Данн. Есть у вас судимости?
- Да, из-за пустяка. Подрался в баре.
- И сколько же вам дали за этот пустяк?
- Девятнадцать месяцев. У вас в прокуратуре имеются сведения.
- Да-да, вспоминаю. А другого разве ничего не было?
Вместо ответа Джонни Данн открыл дверь. Китинг, неторопливо переступая порог, сказал:
- Разве вы не отсидели пять лет в Синг-Синге за торговлю наркотиками?
Джонни Данн с такой яростью хлопнул дверью, что едва не ударил Китинга по спине.
По существу, Китинг ничего не добился. Он и раньше знал, что Джонни Данн - многократно судимый гангстер, которого Вито Дженовезе вытащил из каторжной тюрьмы, чтобы иметь своего человека в портовом профсоюзе. Но это еще не доказывало, что Данн повинен и в убийстве Энтони Хинтца. Пока Хинтц не признался, что стрелял в него именно Данн, тот оставался недосягаемым для Китинга.