Операция «Транзит»

Вернуться назад он не мог, не имел права.
А Саша надела фуражку, встала, подобрала карабин и побежала догонять подруг. Слава богу, ее, кажется, даже не ранило. Подполковник, наверное, погиб — иначе бы она его не бросила. Но подполковник — ладно…
— Ура! Вперед!
Не слыша свиста пуль, не обращая внимания на крики раненых, Романов вырвался вперед, к самой «колючке», возле которой деловито щелкали резаки.
— Теперь залечь! Всем залечь!
Сам он не ложился, бежал вдоль цепи и размахивал руками.
Ударницы легли, выставив вперед стволы карабинов. Легла и Саша.
Второй бомбометный залп был точнее.
— А-а-а-а!
— Мама-а-а!
— Ой, больно!
Далеко справа металась над лежащими и точно так же махала руками Бочка. Ее пронзительный голос прорывался через треск выстрелов и грохот разрывов:
— Гото-овсь! Гото-овсь!
Под огнем
С первого момента атаки Мария Бочарова ждала пули. Она была уверена, что ее убьет или ранит одну из первых. Она была невезучая. Два раза в жизни ходила в штыковую, и оба раза пробежала по полю недолго.
Как это происходит, Бочарова знала. Стукнет, будто железной палкой, и поначалу не больно даже, будто все тело занемело. Потом откуда ни возьмись прямо перед носом трава. Дальше, если повезет, провалишься. А не повезет — заорешь благим матом. Ей с первым ранением повезло, со вторым — нет.
Но секунды шли, Бочарова бежала перед цепью, а ничего. От этого Марии делалось всё радостней. Каждая лишняя секунда была вроде дорогого подарка. Может, свезет до самых германских окопов добечь и своими глазами увидеть, как немцы драпают?
— Вперед, девоньки! Подымайсь! — закричала она. Перерезанная проволока полопалась, обвисла на кольях.
— Быстрей вперед, быстрей!
Мария вдруг испугалась, что девочки не поднимутся. Трудно это — от земли оторваться, когда пули свистят, и многих уже положило, а ты еще живая, целая, и хочется вжаться поглубже в землю.
Но вскочила Голицына, всегда и во всем первая. Стряхнула, чистюля, пыль с колен. За нею стали подниматься другие.
— Ура-а! Ура-а! — махала револьвером Бочарова, стоя лицом к девчатам и спиною к немцу.
Ах! Упала Голицына. Всплеснула рукой, карабин выронила и повалилась. И рядом на землю швырнуло еще двух — одной и той же пулеметной очередью. Но это батальон остановить уже не могло.
— Ура! Ура-а! — прокатилось над полем. Обрадовалась Мария, развернулась к «колючке».
Здесь-то ее железным ломом и вдарило, даже не поймешь куда. А только онемело всё тело, и прямо перед носом оказался ковыль, и по стеблю полз черный, блестящий жук.
Повезло Марии, потеряла она сознание, не заорав, не успев ощутить боли.
Генерал Бжозовский увидел, как падает командир батальона, и понял, что сейчас главное — не допустить паники.
— Слушай мою команду! — крикнул он зычно, как в давние времена, когда был молодым капитаном и командовал ротой. — Беглый огонь на ходу! Вперед! Не останавливаться!
Удержал двух доброволок, схватил за руки, велел подобрать Бочарову и нести в тыл.
Побежал вперед, образцово прикладываясь к винтовке и посылая выстрел за выстрелом в сторону вражеской траншеи.
Пуля попала генералу в плечо, развернула его боком.
Верный адъютант, ни на шаг не отстававший от Иеронима Казимировича, закричал громче, чем раненый. Подхватил начальника под мышки.
— Санитары! Санитары!
— Беглый огонь по окопам! — сипло взывал Романов. — На ходу! На ходу!
Сейчас, с малой дистанции, нужно было как можно плотнее бить по окопам. Туда уже летели гранаты, вскидывалась земля. Если над головами у немногочисленных защитников густо зазвенят пули, дрогнут ландверовцы, отойдут.
— Офицеры! Унтер-офицеры! Выдвинуться!
Если не избежать рукопашной, нужно попасть в траншею раньше женщин.
Рядом, в пяти шагах, кто-то звонко, самозабвенно крикнул: «Ура-а-а!»
Это была Саша. Выставив штык, она бежала вперед, но смотрела не на врага, а на Алексея.
Он с силой толкнул ее в плечо — Шацкая упала.
 
— Лежи! Ради бога лежи!
Чегой-то это…
На соседнем, левом участке фронта солдаты, высыпавшие на бруствер, давно уже перестали острить и гоготать. С насыпи — даже без бинокля — было видно, что поле покрыто телами. Поредевшие цепи были уже близ самых немецких окопов. Там грохотала частая стрельба, несся несмолкаемый визг.
Лица у зрителей были одинаково хмурые, напряженные.
Унтер Пахомов, георгиевский кавалер, встал в полный рост, сдернул фуражку. К нему повернулись.
— Чегой-то это… — сказал Пахомов. — Не того… А-а, мать вашу…
Он длинно выругался, подхватил винтовку и один побежал вперед, по кочковатому болотистому лугу.
За ним молча поднялась вся рота, чавкая сапогами по мокрой земле. Двинулись и соседи.
— Ура-а-а! — грянул над лугом мощный, мужской рык. — Ура-а-а!
Почти в ту же минуту поднялся в атаку сибирский полк, что занимал позицию справа от ударниц.
Рукопашная
Алексей спрыгнул в траншею первым. На бегу он не потратил ни одной пули. Все семь понадобятся в ближнем бою.
Бруствер у немцев был капитальный, поверху накрытый бревном с желобами-бойницами. Романов перемахнул через преграду и приземлился не на дно, как ожидал, а на живого человека. Человек завизжал. Судя по фуражке это был офицер. Стрелять в него было не с руки, Алексей двинул германца рукояткой в переносицу. А там уж пришлось уворачиваться от удара кинжалом — кинулся сбоку фельдфебель с подкрученными усами, похожий на кайзера Вильгельма.
Левой рукой Романов схватил усатого под запястье, чтоб снова не полоснул клинком. Но и немец, здоровенный, багровомордый, тоже не растерялся — вцепился в правую руку, где «браунинг». Так и затоптались, будто в неуклюжем танце. Хрипели, били друг друга ногами и не чувствовали боли.
В жизни не видывал Алексей рожи гнуснее, чем у этого усатого. Ощеренный, будто бульдог, изо рта брызги слюны, и несет перегаром.
Легко, словно балерина, в окоп спрыгнула Саша.
— С этим я сам! Этого! — сдавленно крикнул Романов, мотнув головой в сторону оглушенного офицера.
Тот сидел на дне траншеи, держась за голову.
Саша направила на немца карабин.
— Ergeben Sie sich! [4] — сказала она прерывающимся голосом.
Немец посмотрел на девушку и потянулся за упавшим на землю пистолетом.
Ствол карабина заходил ходуном.
— Крыса! Крыса! Стреляй! — заорал Алексей, пытаясь вырвать правую руку.
— Ergeben Sie sich, bitte… — повторила Шацкая и зажмурилась.
Романов ударил усатого лбом в нос — так, что хрустнуло. Высвободился, развернулся, вскинул «браунинг».
Два пистолетных выстрела грянули одновременно.
  
ПОБЕДА
 
Поле скорби
Бой завершился триумфально, выше самых оптимистичных ожиданий. Когда атака женского батальона не получила поддержки соседей, немцы срочно перебросили с флангов подкрепления в поддержку ландсверной роты. Именно в этот момент русские и перешли в наступление силами двух полков. Германцам, застигнутым на полпути со старой позиции на новую, пришлось не только очистить все три линии окопов, но и отойти на несколько километров за естественный рубеж, реку Кпыч.
Впервые за все месяцы революции наступательная операция русских увенчалась таким явным успехом. Были захвачены пленные, несколько пулеметов и бомбометная батарея, которая в азарте боя выдвинулась слишком далеко вперед.
Начальник дивизии, героически смотревшийся в окровавленных бинтах, показывал корреспондентам поле сражения.
— …Ударный батальон потерял примерно четверть личного состава. Имя каждой из этих женщин будет навечно высечено золотыми буквами на скрижалях истории, — говорил Бжозовский, сверкая глазами. Иеронима Казимировича лихорадило и немного мутило, но он чувствовал подъем после перенесенной опасности и, черт подери, победы. — Прапорщик Бочарова ранена. Я представлю ее к ордену Святого Георгия. Возможно позднее вы сможете взять у нее интервью — если позволят доктора.