Операция «Транзит»

Именно ею, судя по гулким, далеко разносившимся командам, там в настоящий момент и занимались.
— Рррравняйсь! Пррравое плечо вперрёоод! На фланге ширрре шаааг! — орал луженый голос.
Тревожное чувство, не оставлявшее Алексея после странной сцены в министерстве, немного отступило. Штабс-капитан подозревал, что противный комиссар Нововведенский откомандировал его в какую-то особенно разложившуюся часть, возможно даже со смутьянским душком и особой ненавистью к офицерству (подобных островков анархии в армии, увы, становилось всё больше). Это объяснило бы злорадный смех штабных. Однако опасения не оправдались. Батальон, в котором на четвертом месяце революции проводятся строевые учения, мог считаться образцово-показательным. В большинстве частей по решению солдатских комитетов фрунт и маршировка были давно отменены как ненужное издевательство над нижними чинами.
Вдоль решетки плотно стояли зеваки. Должно быть, горожане успели отвыкнуть от вида строевых занятий. Непонятен был только смех, раскаты которого возникали то в одной, то в другой части толпы. Чего тут гоготать? Или это род коллективного помешательства, которым заразился весь Питер? В военном министерстве хохочут, веселятся на улице. Не город — балаган.
На воротах висел большой плакат с какой-то надписью витиеватыми славянскими буквами, но прочесть ее штабс-капитан не успел. Поверх голов впереди стоящих он посмотрел на плац и захлопал глазами. Взвод отрабатывал простой строевой маневр: поворот развернутой шеренгой, но была в этой картине некая странность, в которой Алексей не сразу разобрался.
Дело было не в исключительной неслаженности шеренги, которая изгибалась и ломалась, причем в центре солдаты сбивались с ноги, а крайние нелепо семенили, чтобы не отстать — ничего удивительного, если это новобранцы.
Что-то не так было с самими солдатами: низкорослыми, коротконогими и почему-то, как на подбор, широкими в бедрах.
Господи, да это женщины!
Романов затряс головой, ничего не понимая. Ошеломленно взглянул на плакат. Прочел:
 
«ЗАПИСЬ В ЖЕНСКІЙ УДАРНЫЙ БАТАЛІОНЪ СМЕРТИ».
 
— Что это?! — пробормотал штабс-капитан, беспомощно озираясь.
Ближайший сосед, по виду приказчик из средней руки магазина, со смехом объяснил:
— Бабье уму-разуму учат. Всех бы их, Евиных дочек, этак вот погонять. — И, глядя на ошеломленную физиономию офицера, тоже удивился. — Вы что, сударь, газет не читаете?
— Я только с фронта…
Его обступили со всех сторон, обрадовавшись благодарному слушателю. Заговорили наперебой.
Одни просто балагурили:
— Ну как же! Новое секретное оружие, ха-ха-ха! Женский стрелковый батальон. То-то немец напугается!
— Воинственные амазонки! Девы смерти!
Кто-то пытался объяснить приезжему человеку:
— Женщина — георгиевский кавалер, некто Бочарова, предложила военному министру создать воинскую часть из доброволок. Желающих очень много…
Однако шутников было больше.
— Я бы и сам записался! В баню сходить. Потри, браток, спинку!
— Га-га-га!
Господин в пенсне тонким голосом воскликнул:
— Стыдитесь! Плакать надо, а не смеяться! Довоевалась Россия! Только у женщин совесть и осталась! Не слушайте их, господин офицер. Когда прапорщик Бочарова призвала сестер к оружию, ей рукоплескала вся Россия!
Теперь Романов вспомнил, что некоторое время назад в газетах писали о какой-то женщине, произведенной за храбрость в офицерское звание. Тогда он решил, что это очередное революционное нововведение, демонстрирующее миру, какие мы стали передовые — и только. Но воинская часть из одних женщин?
С поля донесся жалобный, пронзительный звук. Это низкорослая пышногрудая барышня в гимнастерке и сползающей на лицо фуражке пыталась выдуть из горна какой-то сигнал.
— Зов чарующей Сирены, господа! Я изнемогаю! — крикнул остроумец, давеча пошутивший про амазонок.
— Утица закрякала, — подхватил остряк попроще. — Кря-кря! Щас яйцо снесет!
Все вокруг засмеялись, а печальный господин в пенсне процитировал из Иоаннова «Откровения»: «Первый Ангел вострубил, и сделались град и огонь, смешанные с кровью, и пали на землю…».
 
Немедленно назад, в министерство, сказал себе Романов. Сказать этому клоуну: я не классная дама, дайте мне другое назначение. Однако ведь слово офицера…
Новый взрыв хохота — это одна из доброволок упала, поскользнувшись на траве.
— Гли, гли, умора!
— Домой ступай, дура! К папе с мамой!
Парень, что крякал уткой, теперь засвистел в два пальца — прямо в ухо. Романов в холодной ярости двинул свистуна локтем под ребра. Растолкал передних и, мрачнее тучи, пошел к воротам, за которыми, боязливо отставив от себя винтовку с примкнутым штыком, стояла тетка в новехонькой, с еще несмявшимися складками форме.
На плацу
— Эй, унтер-офицер! — издали хрипло заорал Романов. — Отставить занятия! Ко мне!
Неряшливый вислопузый дядька (еще и с цигаркой во рту, это на учении-то!) обернулся на незнакомого штабс-капитана.
— Девоньки-теточки, постоять-оправиться!
Вразвалочку подошел, но все же откозырял.
Его водевильное воинство немедленно разбилось на несколько кучек. Кто-то стал с любопытством разглядывать Алексея, другие о чем-то затарахтели.
— Начальник плац-команды Сидорук, — доложил унтер, немного подумал и принял довольно неубедительную стойку «смирно». Почувствовал по взгляду офицера, что так будет лучше.
— Где командир батальона? — рявкнул Алексей.
— Бочка-то? В штабе. — Начальник строевой команды кивнул на институтский корпус.
— Какая еще «бочка»?
— Все ее так зовут, господин штабс-капитан. Потому фамилия у ей Бочарова.
— У ей? Батальоном командует… женщина?!
Невероятно! Со слов чувствительного господина в пенсне Алексей решил, что прапорщик Бочарова состоит при батальоне чем-то вроде комиссара или «святой девы-вдохновительницы» — как Жанна д’Арк при капитане Дюнуа.
— Так точно. Она боевая. Две ранении, полный георгиевский бант. — Сидорук понизил голос, перешел на доверительный тон. — Да всё одно — баба есть баба. А вы к нам что ли назначены? Ох, набедуетесь.
Алексей помолчал, переваривая информацию. Ну и скотина же комиссар Нововведенский! Деваться однако некуда.
— Во-первых, застегнуть ворот, — проскрипел Романов. — Во-вторых, сапоги чтоб сверкали. Вы — строевик, должны подавать пример, а похожи на обозного. В-третьих: командира батальона «Бочкой» и тем более «бабой» не называть. Ясно?
В женском институте
Стиснув зубы шел Алексей по длинному и широкому коридору, где еще недавно парами разгуливали институтки в белых фартуках. Сейчас вдоль стены выстроилась очередь: женщины и девушки, по преимуществу совсем молодые, по-разному одетые, с саквояжами, чемоданчиками и просто узелками. Те, что стояли ближе к лестнице, выглядели оживленными и шумно разговаривали, но по мере приближения к рекреационному залу болтовня звучала тише, а лица делались напряженнее.
В просторном прямоугольном помещении была устроена парикмахерская. Щелкали ножницы, трещали машинки, состригали под ноль и пышные куафюры, и девичьи косы, и модные прически «а-ля гарсон». Весь пол вокруг шести стульев был будто покрыт жухлой травой светлого, темного, рыжего оттенка. Шесть парикмахеров исполняли свою работу с одинаково траурными физиономиями. Мальчик-подмастерье ползал на корточках, отбирая самые пышные и длинные волосы — пригодятся на парики и шиньоны.
Романов замер от такого зрелища и не скоро тронулся с места. Много всякого повидал он на войне, бывал и под артобстрелом, и в атаке, и в окружении, но никогда еще не попадал в атмосферу столь всеохватного ужаса. Ужас застыл на лицах женщин, чья очередь стричься еще не подошла; ужасом были перекошены лица страдалиц, сидевших на стульях. Вот одна зарыдала в голос, схватившись за наполовину обритую голову. Плач был немедленно подхвачен еще двумя, уже остриженными — они обнялись, жалостно стукнувшись голыми лбами.