Николай I Освободитель. Книга 7 (СИ)
— Папа, а почему мы здесь, а не в штабе? — Саша с такой же подзорной трубой стоял рядом со мной на вынесенном в сторону наблюдательном пункте.
— Потому что не нужно мешать людям делать свою работу, — не отрывая взгляда от происходящего на поле боя пробормотал я. Под прикрытием артиллерии построившись цепями вперед пошла русская пехота. Благо австрийская дульнозарядная артиллерия представляла реальную угрозу только при стрельбе картечью в упор. — Ты разбираешься в том, как нужно командовать армией?
— Не особо, — уверенности в голосе наследника слышно не было. Нет, он конечно, как и любой молодой человек имел собственное крайне важное мнение по любому вопросу, однако был все же достаточно разумным, чтобы понимать, когда с ним не нужно лезть в первые ряды. Изначально Саша естественно хотел принять в бою непосредственное участие на передовой, но на эту идею я наложил свое вето.
— Ну вот и я — не особо. Так какой смысл путаться у профессионалов под ногами, — я щелчком сложил трубу и повернулся к сыну. В воздухе пахло сгоревшим порохом поднимая из глубин памяти воспоминания о кампании 1812 года. — Все, что от нас требовалось, мы сделали. Проехались по полкам, подняли бойцам дух перед сражением. Дали генералам боеспособную армию, теперь их очередь работать.
— А как же твоя история с атакой измайловцев во время Бородинской битвы? Тогда ты считал по-другому, — с легкой ехидцей в голове спросил сын.
— Я был молодой и глупый, — я качнул головой и опять разложив трубу принялся разглядывать происходящее на поле битвы. Там первые цепи какого-то русского — с такого расстояния было трудно разобрать принадлежность — пехотного полка ворвались в передовые траншеи австрияков и принялись устраивать там геноцид. — Совсем не обязательно повторять мои ошибки.
Первую атаку австрияки все же сумели отбить, вовремя контратаковав, но увлекшись подставились под обстрел русских пушек и, понеся существенные потери, были вынуждены вновь отступить.
В это же время 17 пехотный корпус под командованием великого князя Михаила Павловича совершил глубокий обход австрийской армии с юга и ударил по ее левому флангу, заставив Радецкого бросать на отражение угрозы свои резервы в составе 7 резервного корпуса фон Гайнау. Прорваться мимо австрияка у Михаила в итоге так и не вышло до самого конца сражения, однако постоянная угроза на фланге явно сковывала действия австрийского фельдмаршала, не давая ему адекватно реагировать на происходящее на главном направлении.
Вообще, если смотреть с точки зрения развития военного искусства, то именно Дьорская битва стала классическим примером реализации идеи концентрического наступления, когда большие массы войск выступают из разных мест по разным направлениям с тем, чтобы подойти к месту сражения одновременно и одновременно же нанести удар с нескольких сторон.
В случае Дьора подобное концентрическое наступление было несколько ограничено самой географией этой части Австрийской империи, что с другой стороны не помешало русским генералам вести полки в наступление сразу по нескольким направлениям.
Более того кроме сухопутных путей — что логично и понятно без дополнительных объяснений — в качестве важной логистической трассы достаточно активно использовался Дунай. Контроль за дельтой этой великой реки, полученный еще после русско-турецкой войны 1821−22 годов позволил сформировать там достаточно мощную речную флотилию, вооруженную — пришлось даже пожертвовать перевооружением части старых парусных линкоров, которые, к счастью, вводить в бой в итоге и не понадобилось — современной артиллерией и установить плотный контроль над рекой.
Полностью помещать переправке вражеских войск с одного берега на другой это конечно не могло — все же Дунай — не речка-вонючка, чтобы полностью «закрыть» три тысячи километров реки нужны совсем другие силы — но вот перебрасывать собственные силы по воде русские генералы могли совершенно невозбранно.
Собственно, именно десант в составе 1 гвардейской дивизии — преображенцам и семеновцам пришлось вспомнить свое «морское» прошлое, когда они шведские корабли во время Северной войны брали за разные мягкие места — в тыл построению австрийской армии в итоге и решил исход сражения. Радецкий был вынужден снимать часть сил со своего левого фланга формируя силы прикрытия в тылу после чего именно туда пришелся главный нокаутирующий удар русской конницы.
Мне же сражение у Дьора запомнилась совсем другим эпизодом.
В полдень в сторону штаба корпуса мимо нас — наблюдательный пункт находился на небольшой лысой возвышенности, с трех сторон окруженной лесом плюс сквозь этот небольшой пятачок земли проходило как минимум две относительно наезженные дороги — попытался проскочить какой-то военный, который, судя по всему совсем не ожидал увидеть тут сборище высокопоставленных офицеров.
Моя охрана на таких вот «летунов» реагировала достаточно нервно, поэтому ничего удивительного, что военного тормознули «для проверки документов» не было. Спустя уже пару минут командир конвоя с явным неудовольствием докладывал мне полученную информацию. Новости были не из приятных — воспользовавшись тем, что построение русской армии было не столь плотным как хотелось бы, некоторое количество конных противника просочилось козьими тропами в тыл 13 гренадерской дивизии, стоящей чуть левее от нас, рассеяла тыловиков и теперь угрожала дивизионному медбату. А никаких конных резервов способных перехватить врага прямо здесь и сейчас по рукой у командира дивизии не было. Собственно именно сейчас на него с фронта накатывала саксонская пехота, поэтому далеко не факт, что у генерала Обручева вообще было время заниматься вылавливанием блох в своем тылу.
Решение было принято мгновенно.
— По коням, господа! Наш долг спасти раненных воинов. Поспешим, — командир конвоя только скривился будто надкусил лимон. Рисковать охраняемой особой ему явно не хотелось, впрочем я сам двинув к привязанным чуть поодаль лошадям выбора ему не оставил.
— В бой⁈ — Рядом восторженно и нетерпеливо пристроился наследник. Ему в свои двадцать лет страсть как хотелось поучаствовать в какой-нибудь заварухе.
— Типа того, — кивнул я, не поясняя, что конечно рисковать своей и его жизнью я в любом случае не собираюсь. — Вперед! Марш!
Самый странный кавалерийский «полк», состоящий по большей части из генералов и старших офицеров лишь немного разбавленный казаками конвоя и полуэскадроном кавалергардов, несших дежурную повинность при монархе, выдвинулась вперед.
Интерлюдия 7
— Этого под дерево, — судя по здоровенной дыре в животе, из которой толчками выходила темная почти черна кровь, жить бедолаге в форме кексгольмского гренадерского полка оставалось совсем не долго, и помочь ему работающим за спиной поручика медицинской службы Антофьва хирургам было просто невозможно. С такими ранами — это к священникам, а не к лекарям, к сожалению, чудеса проходят по другому ведомству, тут же в палатке с большим красным крестом на крыше пытались спасать тех, кого это было еще возможно. Жестоко, но что поделать. — Этого в третью палатку на ампутацию.
— Какую ампутацию? — Сквозь боль попытался ухватить врача здоровой рукой подтащенный санитарами на носилках молоденький прапорщик, явно произведенный в чин в юнкерском училище досрочно по военному времени. Таким сейчас массово вешали на погон одну звезду и отправляли «доучиваться» прямо в войска. Конкретно этому парню военная карьера уже совершенно точно в будущем не светила никак. — Доктор, я не смогу без руки, лучше убейте, только не отрезайте руку. Не отрезайте руку!
Столько было отчаяния в голосе молодого парня, что даже уже много повидавшего врача пробрало до самой печени как первый раз. Впрочем, эмоции уже давно не могли повлиять на работу медицинского поручика, поэтому он только прикрикнул на замешкавшихся санитаров.
— Чего встали? Вперед! — Не нужно было быть гениальным хирургом, чтобы понять, что спасти конечность подпоручику совершенно точно не удастся. Нет, может быть, в мирное время под присмотром целого консилиума опытных хирургов, по новейшим методикам…