Николай I Освободитель. Книга 7 (СИ)

— Вот суки, — ладони Муравьева непроизвольно сжались в кулаки. — Как думаешь, Петрович, местные поляки из этих как их…
— Из Бугаев, ваше благородие, — напомнил подофицер.
— Да, точно, из Бугаев. Как думаешь они в курсе произошедшего?
— Чего тут гадать-то — пожал плечами старый солдат. — Пожарище по виду уже с неделю стоит, да и этот покойник явно не со вчерашнего дня висел. Дорога тут одна, до деревни не больше пяти верст, ни в жисть не поверю, что местные поселяне не в курсе произошедшего.
— А учитывая, что тела соседей похоронить они не потрудились…
— Рупь за сто, они еще и поучаствовали. Небось скарб тутошний не солдаты растаскивали, к чему он им?
Обед прошел в мрачном ожидании. Быстро закидали в себя готовую снедь, собрались и вновь выступили, пока солнце было еще высоко. Благо дни стояли еще длинные, можно было не слишком торопиться.
Село Бугаи представляло собой типичный для этих мест образчик населенного пункта. Две перекрещивающиеся улицы, вдоль которых раскинулось несколько десятков достаточно бедно выглядящих домов, небольшая церквушка в центре и конечно же непременный — с держащим его местным жидом, конечно же — шинок, сейчас по смутному времени закрытый.
Хоть Привисленские губернии традиционно считались в Российской империи более богатыми, чем центральные и, тем более, северные, — видимо просто за счет ближайшего к Европе расположения и лучшего климата — на деле это было не совсем так. Действительно, такие города как Позен или Варшава, расположенные близ прусской границы и нанизанные на соединяющую две страны железную дорогу в последнее время совершили изрядный рывок в развитии. Как, собственно, и все территории, получившие доступ железнодорожной магистрали. Нормально чувствовали себя жители приграничья всегда имея возможность поживиться на мелкой контрабанде. А вот села и городки в глубине территории зачастую были гораздо беднее чем подобные населенные пункты условной Курской или, скажем Самарской губернии.
Во-первых, эта территория была исторически менее развита. Сначала тут властвовали сами поляки, при которых промышленность практически не развивалась, потом территория отошла Пруссии, для которых Польша была фактически сырьевой колонией, потом получила «независимость» и наконец отошла к России только в 1812 году. В процессе всех этих «переездов» по Польше туда-сюда не один десяток раз прокатывались армии, разрушая и грабя все, до чего могли дотянуться загребущие руки солдат.
Ну а уже при империи на территории четырех губерний — так «политкорректно» называли бывшее герцогство Варшавское дабы не упоминать старые топонимы — действовал специальный экономический режим. На развитие промышленности здесь государство банально не выделяло кредитов и субсидий. То есть хочешь построить мельницу здесь — пожалуйста, но сугубо за свои деньги. А если под Курском, то вот тебе льготный кредит на двадцать лет. Объяснялось это близостью к границе и опасностью потери этих земель в случае войны, мол нет смысла вкладывать государству в эти земли деньги.
Все это сказывалось на общем благополучии края, в том числе и на богатстве, вернее его отсутствии, вот таких мелких сел как это…
Едва на окраине показались русские солдаты, внутри села началось суматошное движение. Залаяли встревоженные собаки, начали разбегаться слоняющиеся по улицам дети.
В сами Бугаи уланы въезжать не стали, остановились на окраине, в двухстах шагах от крайнего дома. Просто на всякий случай, наученные уже, имели место случаи, когда вот так русские отряды, не осознавая, что передвигаются не по своей, а по вражеской территории, попадали в засады.
— Петрович, — Муравьев повернулся к своему заместителю, — пошли кого-то за старостой местным. Надо поспрошать его, кто это у них под носом зло творит невозбранно.
— Сделаем, ваше благородие, — решительный настрой корнета прапорщику явно понравился. Евсей Петрович Роднин, которого командир отряда, проявляя вежество называл по отчеству, поначалу к назначению совсем еще юного паренька своим командиром отнесся скептически. Однако корнет показал, что внутренний стержень имеет, мозга кой-какая между ушами у него водится, сопли наматывать на кулак не склонен, а в сложных ситуациях решения может принимать быстро. В общем, что из него, как из офицера, в будущем толк будет, если не сложит, конечно, голову по дурости молодецкой, ну, впрочем, от этого никто не застрахован, война вокруг, а не бал-маскарад, как ни крути.
 
Остальным своим подчинённым корнет приказал немного рассредоточиться, как бы охватывая край деревни.
— И будьте начеку, барабаннки держите под рукой, кажется мне, что тут нам не сильно рады, — добавил Муравьев пытаясь просветить взглядом ближайшие деревенские дома.
Еще через несколько минут вернулся десяток уланов, посланных за старостой. Судя по расплывавшемуся на лице полноватого лет пятидесяти мужчины фингалу, изначально идти на встречу армейцам он не пожелал, пришлось стимулировать тумаками.
— Чего вы робыте? — Поляк хоть и говорил с явным местным акцентом, путая русские и польские слова, но в целом понять его было вполне возможно. — Потворы! Рази можна так с людьми трактовач?
— Как тебя зовут, болезный? — Не обратив внимания на все возмущения спросил корнет. Поляк было попробовал опять начать поливать всех вокруг матом, однако был мгновенно прерван. По кивку Муравьева сидящий рядом в седле улан достаточно ловко ткнул старосту пяткой копья куда-то в спину. Тот тут же замолчал, раскрыв рот, отдышался пару секунд и представился.
— Назвам се Казимеж Орловский. Я, как се… Староста Бугаев.
— Рассказывай Казимир, кто сжег хутор в получасе езды отсюда, есть ли в селе бунтовщики, все ли мужики на месте али кто-то сбег к Хлопицкому? Чтоб, значит, русских людей убивать?
— Я не знаю, — от волнения, кажется, староста парадоксальным образом заговорил на русском более чисто. Видимо, мозг включил усиленный режим работы.
— Что ты не знаешь, Казимир, — Муравьев взял в руки притороченную к седлу плетку и многозначительно ей помахал в воздухе, недвусмысленно намекая, на то, что простым «я не знаю» поляк отделаться не сможет. — Кто хутор сжег? Кто над людьми издевался?
— Я не знаю, пане офицере, — неожиданно проникся уважением к русскому староста. — Мы простые селяне, далеко не ходим, новостями не интересуемся.
— То есть здесь, по единственной дороге никто не проходил мимо вас неделю назад, никакие отряды бунтовщиков или еще какие-то посторонние люди? — В голосе корнета послышалось прорывающееся наружу удовлетворение, однако поляк не успел вовремя его считать.
— Никак нет, пане офицере, никого не было, только свои. Но наши все тут, никуда не уходили.
— Прекрасно, — кивнул Муравьев, — раз по единственной тут дороге не проходил никто чужой, значит хутор спалили жители села. Петрович, не проиграл веревку еще в карты?
— Как можно, ваше благородие, для дела всегда найдем, — усмехнулся в усы прапорщик.
— Ну тогда бери этого кабанчика и вон к тому суку его пристраивай на просушку. Всяко без его ведома такие вещи тут произойти не могли.
— Будет сделано, — кивнул Роднин и дал отмашку своим бойцам. Те, не обращая внимания на крики поляка, споро потащили брыкающееся тело к указанному офицером дереву.
Естественно, просто так устраивать расправу на пустом месте Муравьев не собирался, но и затягивать проведение розыскных мероприятий у него тоже не было никакого желания. Отправили его полуэскадрон в этот район не просто так, а после сообщения об оперировании тут небольшой в пару десятков голов банды бунтовщиков. Где у них была главная база, узнать пока не удалось, но в том, что местные жители им помогают — едой и «глазами» — сомнений в общем-то не было. Да и сгоревший хутор подтверждал это как нельзя лучше.
В общем, для ускорения дела нужна была хорошая провокация, и представление с повешением старосты подходило на эту роль как нельзя лучше.
— Не! Не! Проше перестань! — От крайнего дома на улицу выскочила женщина и бросилась в сторону солдат. За ней побежали какие-то дети, а там наружу начали выползать и прочие жители деревни. Некоторые в руках держали вилы и косы, что при желании уже само по себе можно было трактовать как бунт.