Трофей Степного Хана

– Не сейчас. Выждать, высмотреть. Меркула не трогать. Этих, – он показал на десятку даулетских всадников. – Брать и резать ремни из спин, пока не скажут все. Хану пока ни слова.
Два преданных молчаливых воина из личной тысячи его тумена* поклонились, сцепив руки на груди. Потом полководец развернул коня, а своим людям приказал:
– Господина сопроводить до шатра, чтобы с ним, не дай небо, ничего не случилось.
И ускакал.
***
Велика была власть Угэ-хана, практически безгранична. Выше только небо.
И все же истинная власть была сосредоточена не в ханских руках, а в руках Забу-Дэ. Однако старый темник никогда не посягал на власть и молчаливо поддерживал все начинания Угэ. А тот считал что держит в руке поводок от войска и владеет зверем. Опасное заблуждение.
Как если бы человеку вздумалось накинуть поводок на спящего дракона и думать, что он им владеет. Пока дракон спит, можно считать, что он покорен. Если же дракон вдруг проснется, руку, держащую поводок, он откусит первой.  Но пока Забу-Дэ устраивало это положение, сохранялось равновесие.
На самом деле, ханский темник контролировал все. И если не вмешивался, значит, считал происходящее целесообразным в данный момент.
Например, Забу-Дэ не вмешался, когда Угэ, став ханом, вырезал всю семью Сохраба, своего ближайшего соратника, потому что считал это уместным. Чужак был слишком силен и честолюбив, мог захотеть большего. Не вмешался он и когда Угэ оставил в живых мальчонку. Это было ошибкой, но в тот момент никак не могло повлиять ни на что. Жизнь длинная, решил Забу-Дэ, сколько мальчишек не доживает до возраста воина?
А этот дожил. И когда Тэмир появился в ханском войске, Забу-Дэ его заметил. А бой за трофей привлек внимание старого темника.
Все дело было в приеме, которым Тэмир свалил Дер-Чи, Забу-Дэ видел его однажды в далекой молодости. Тогда два великих багатура дрались перед войском. Воин, применивший этот прием, убил соперника на месте, но и сам умер через несколько часов. А этот – ничего, даже ран серьезных не было.
Сумевший выжить уже дважды, там, где должен был умереть. Теперь узкие серебристые как у степного волка глаза старого темника наблюдали за жизнью «умного» ханского десятника особо.  Потому что он ему был интересен.
Что же касается девушки…
Слишком многое тут казалось странным.
Место, где ее нашли, одежда. Чужеземный говор.
И никто не задался вопросом, как могла попасть туда девушка со светлыми волосами и белой кожей? Такими не наводнена степь. Белокожих рабынь привозят из далеких стран, они очень редки и стоят столько, что вооружить на эти деньги можно не одну сотню воинов. Однако рядом не было ни работорговцев, ни купцов. Она как будто свалилась с неба.
Однако старый Угэ и не утруждал себя мыслями на этот счет. Просто нашли красивую рабыню рядом со становищем, доложили ему, потому что все лучшее должно принадлежать хану. А он увидел в рабыне ценный товар и решил использовать этот товар по-своему. И тут Забу-Дэ был с ханом согласен. Видишь, как можно использовать что-то принадлежащее тебе для достижения свей цели, сделай это.
Несогласен он был только со способом использования.
Старость это ведь не только немощь, это еще и опыт. Конечно, до немощи Забу-Дэ было далеко, но он давно уже понял, что женщина опасна, а красивая женщина опасна вдвойне. Но в головах молодых мужчин жажда обладания перекрывает все. Он видел, как Угэ с помощью этой рабыни держит старшего сына на коротком поводке. Или думает, что держит.
Глядя на это все Забу-Дэ предвидел большие перемены.
***
Впервые они проснулись вместе в этом маленьком мирке за занавеской.
Аля спокойно проспала всю ночь и сейчас еще прижималась к его плечу доверчиво. Особенно была благодарна ему, что он вчера ее не тронул. Ведь не объяснишь, что она такая всегда была старомодная и до сих пор еще девушка. И ей просто страшно было перейти эту черту. А он как-то сам понял, довел до края, но не перешел.
 
Но долго лежать рядом не пришлось.
Снаружи что-то прокричали, Тэмир ответил, а там уже кричали что-то еще.
Аля видела, как он напрягся, и  нервно подкинулась.
– Ят, – сказал он и сжал ее за плечи. – Лежи.
И тут же резко поднялся встал, зацепил свое оружие и доспех и вышел, а она осталась одна в шатре.
Без него сразу стало пусто и дискомфортно.
Тэмир хоть и сказал, но как после этого было лежать? Она и глаз теперь сомкнуть бы не смогла. Аля встала и начала стелить постель. А снаружи снова послышался шум, и почти сразу вслед за этим в шатер влетела Цэцэг. Стала звать ее:
– Алия? Ай, Алия? Чи хаана байна?* (где ты?)
О! У Али глаза на лоб полезли и руки затряслись от страха. Кинулась скорей все поправлять, а девушка поставила миски с едой на стол и прямиком к ней за нанавеску. И, конечно же, все увидела. Сделала круглые лукавые глаза и давай приставать:
– Ээ? Э? Э?
Сейчас Аля готова была сквозь землю провалиться, а та все не унималась, заглядывала ей в лицо, хихикала и спрашивала:
– Э?
– Я не понимаю, – проговорила Аля отчаянно краснея.
Как раз потому что очень хорошо поняла. Но объяснять что-то, делиться впечатлениями? Нет уж, увольте. Хоть режьте, Аля ни слова бы не сказала. Но Цэцэг это не смущало, она наоборот, выглядела довольной и смеялась. А потом и вовсе вскинула вверх круглую ладошку и заявила:
– Бекле*! (постой)
Велела Але встать в сторонку и опять развила бурную деятельность. Во-первых, она отцепила край занавески и натянула веревку заново так, что теперь отгораживалась  почти треть шатра. И главное, из-за чего Аля снова покраснела как рак, девушка деловито перетащила все, что оставалось от постели Тэмира, и соорудила из всего этого одну общую постель.
Так, конечно, будет удобнее и мягче спать. Но теперь же каждый, кто войдет в шатер, будет знать, что они спят вместе… Аля закрыла лицо рукой и отвернулась. Потом подумала, ведь тут все видели, как ее привели к Тэмиру в шатер, и наверняка были уверены, в том, что он спит с ней с самого начала. Так чего ей теперь строить из себя?
Это новая реальность. Хотела изменить жизнь?
«Сделал – не сожалей».
Ох и угораздило же ее ввязаться… Аля задрала рукав и непроизвольным жестом потерла тату. Цэцэг как раз в тот момент повернулась, увидела голову дракона на ее запястье и замерла, открыв рот. А после приблизилась и сказала:
– Мин узне*? (я посмотрю?) Уу*? (можно?)
– Что?
Она показала на руку и повторила:
– Мин узне.
– Ах это… да, конечно, – Аля подняла рукав выше и вытянула руку.
Цэцэг смотрела на ее тату так, будто это какой-то артефакт. Потом быстро протараторила что-то, и убежала. Аля из ее слов поняла только «ждать» и «быстро», но это неточно. Озадаченно замерла, а потом выбралась из-за занавески и хотела начать наводить порядок. Только поправила плетенный столик и куски войлока вокруг него, как снаружи снова раздались женские голоса, и в шатер вошли.
На этот раз двое. Цэцэг привела какую-то старуху в халате и странном головном уборе. Темное морщинистое лицо, узенькие щелки глаз, заскорузлые руки. Но девушка обращалась с этой старухой очень уважительно, и Аля на всякий случай тоже поклонилась и сказала:
– Здрасьте. Проходите, пожалуйста, – и показала на место у плетеного столика.
Вежливость еще никогда и никому не вредила.
Старуха кивнула, молча прошла и села на войлок. А Цэцэг сделала Але знак, чтобы тоже садилась, и уселась рядом сама. Теперь они втроем сидели, подобрав под себя ноги. Повисло густое, тяжелое молчание, и в этом молчании старуха разглядывала ее одним прищуренным глазом. Аля чувствовала себя как букашка под микроскопом, а главное, совершенно не понимала, что происходит.
Наконец старуха шумно выдохнула и перевела взгляд с Алиного лица на левую руку. А Цэцэг незаметно толкнула ее в бок, мол, покажи. Ну… Показала. Бабка уставилась на ее тату, смотрела пристально, потом что-то бросила Цэцэг, и та мгновенно умчалась. Аля невольно проводила ее взглядом, и вдруг замерла.