90-е: Шоу должно продолжаться (СИ)

— Совесть проснулась, — фыркнул я, толкнув локтем в бок открывшего, было, рот Астарота.
— Поздновато что-то она у вас проснулась, — язвительно проговорила женщина и взялась за вилку. «Ясно, — подумал я. — Никакого спасибо мы не дождемся». В сущности, мне было все равно, поблагодарит она меня вслух или нет. Было и так видно, что ей вкусно, и что она сбита с толку. Но относится она к тому классу людей, у которых при попытке сказать спасибо, наступает лицевой паралич.
— Ты газеты из ящика достал? — требовательно спросила она у Астарота, гоняя по тарелке последний кусочек картохи.
— Нет, сейчас принесу, — буркнул Астарот и торопливо выскочил в коридор. Хлопнула входная дверь.
— А там не осталось ещё чего-нибудь поесть? — спросил Бегемот. — А то у меня же малокровие, мне нельзя голодным сидеть…
— Ну что ты выдумываешь, какое ещё малокровие? — скривилась Татьяна Анатольевна.
— Давайте тарелку, я помою, — я забрал грязную посуду и ушел на кухню. Бегемот увязался за мной.
— Ну мне правда надо… — занял он и потянул руку к сковородке.
— Цыц! — я отбросил его пухлую грабку в сторону. — Дома пожрешь, сказал.
Снова хлопнула дверь. Это Астарот вернулся и газеты приволок. Газеты. Я прямо как в параллельной реальности какой-то. Кто вообще в наше время читает газеты? Хотя… Для кого-то же стоят ларьки роспечати.
Я вытолкал Бегемота из кухни и прикрыл дверь. Нельзя толстяка наедине с едой оставлять. Иначе у хозяйки этого убогого жилища будет нечем позавтракать. Ну, в смысле потом, когда она проснется.
Астарот молча, многозначительно потряхивая нечесаными пегими патлами, положил перед матерью на стол стопку газет. И один журнал.
Сначала я посмотрел мельком. Потом уставился более внимательно, ещё не веря своим глазам.
Потом схватил верхнюю газету. «Известия». Но главное было не это.
Дата, черт бы ее побрал!
15 октября 1991 года.
 Глава 3 
Вот тут меня, что называется, проняло. Даже руки затряслись так, что пришлось газету по-быстрому вернуть на стол. Октябрь девяносто первого. И не просто октябрь, а именно пятнадцатое. Знаковая дата. Именно в этот день я вместе с еще парой десятков восемнадцатилетних обалдуев стоял на плацу, переминаясь с ноги на ногу и уже мысленно примеряя на бритый череп голубой берет.
Почему-то не возникло ни единого сомнения в реальности происходящего. Я вдруг точно понял, что никакой это не сон. И не видения в коме. Вот это все вокруг — доподлинная стопроцентная реальность. Только отброшенная на тридцать два года назад. В самое начало тех самых пресловутых девяностых, которые я пропустил.
Смешно…
Я задумчиво отошел к окну и отодвинул занавеску. Там было хмурое октябрьское утро. Мокрый асфальт и серое небо. Но дождя нет, был, да весь вышел еще ночью. Пятиэтажка Астарота стояла к проспекту под острым углом, на стене дома на противоположной стороне красовался баннер с черно-зелеными буквами «МММ». А выше него, на бортике крыши — здоровенные грязно-красные буквы «Новокиневск — город высокой культуры».
Магазин «Овощи-фрукты». Бетонная автобусная остановка. Вывеска «Кооперативный магазин».
Девяностые, надо же… Я жадно вглядывался в хмурый окружающий мир разрушенной эпохи, еще не успевший обернуться в блестящий фантик капитализма.
Возможно, кто-то другой на моем месте отчаянно бы тер глаза и трагично восклицал, что этого всего не может быть! Потому что… Потому что что? Потому что кто-то когда-то наплел, что на том свете обязательно должен быть туннель, в конце которого свет и седой дядька с добрыми глазами в кресле? Ну и всякие там нимбы, арфы и порхание в облаках?
Кто я такой, чтобы точно знать, как должно быть на самом деле? Может быть, в тот момент, когда на вопрос военкома «В каких войсках я хотел бы служить?» я решительно выпалил: «В ВДВ!», я на самом деле незаметно нажал на кнопку «Save game». А когда взорвалась эта злополучная граната, сохраненка сработала, и вот я здесь. Не во сне, не в коме. Глазами вижу. Ноздри все еще тревожит запах омлета с картохой и ливерной колбасой. В животе урчит от голода. Боль под черепом уже вроде успокоилась, но нет-нет, да напоминает о том, что вчерашний портвейн, или что там за шмурдяк был в тех бутылках, вливать в себя совершенно не стоило. Спина вот еще чешется, кажется, мне давно пора в душ. Куда уж реальнее-то? Ну, разве что теперь я тощий длинноволосый говнарь с незнакомым лицом. И, кажется, должен уметь играть на гитаре.
 
— Вова, с тобой все в порядке? — тревожным вопросом вклинилась в мои размышления Татьяна Анатольевна.
— Просто задумался, — ответил я и отлип от окна. Хрен с ней, с гитарой, вот что. Проблемы нужно решать по мере поступления.
* * *
Где-то через час наша патлатая компания оказалась на улице. Астарот порывался уйти раньше, но в Татьяне Анатольевне вдруг взыграли материнские инстинкты пополам с благодарностью, так что она буквально заставила нас выхлебать по чашке чая с печеньем под застольные разговоры на актуальные темы. Волновали маму Астарота вещи самые разнообразные — начиная от рецепта салата из зеленых помидор от главбухши Зинаиды Степановны, заканчивая убийством Талькова. Которое как раз случилось чуть больше недели назад. Что было особенно трогательно, что волновала смерть звезды ее в том контексте, что сынуля тоже думает, что он музыкант. А это, оказывается, может быть делом таким вот опасным. И что «может за ум возьмешься, Саша, и в институте восстановишься? Я с Григорием Ивановичем поговорю»…
Астарот промычал невнятное, и все мы принялись спешно собираться, чтобы замять неловкость этого завтрака.
Печеньки с чаем слегка притупили голод. Когда мы одевались, методом исключения я понял, что мои вещи — это почти новенькие армейские берцы и куртка, сшитая из кусочков черной кожи. В правом кармане — связка ключей с брелоком из красной стекляшки, обмотанной медной проволокой. А в левом звенела металлическая мелочь и шуршала пара бумажек. Надо же, говнарь, отзывающийся на кличку «Велиал» вчера умудрился пропить не все до копейки!
— Слушай, Саша, то есть, тьфу, Астарот, в смысле, — торопливо трещал Бельфегор, размахивая руками. — А давай сегодня сыграем «Бей, Сатана, бей!» вместо «Тяжелой поступи ада», а?
— Мы вчера об этом говорили, — недовольно буркнул Астарот.
— Ну, пожалуйста! — заныл Бельфегор. — Хорошая же песня получилась…
— Мы договорились, что музыку и тексты пишу я, — набычился наш фронтмен. — А ты все равно…
— Ну давай, если хочешь, скажем, что это ты написал, — рыжий посмотрел на Астарота глазами котика из Шрека. — Только давай сыграем, а? А я попрошу у мамы, чтобы она с работы еще одну коробку грима принесла.
— Слушайте… про грим, — насупился Бегемот. — Может давайте без грима? У меня на него того… вся рожа коростой покрывается.
— Да нет же! — Бельфегор толкнул толстого в плечо. — Без грима совсем не круто! Мы же демонов изображаем!
— Вообще-то насчет грима… — задумчиво проговорил Астарот. — Мы ведь самовыражаемся через музыку. И зрители могут и без всякого грима понять те идеи, которые мы хотим им донести. А грим — это получается какая-то клоунада… Смешно выглядим.
— Это значит, группе «Кисс» в гриме выступать не западло, а нам западло, да? — завелся Бельфегор.
— «Коррозия металла» не красится на концертах, и ничего… — пробурчал Абаддон, которого я все еще про себя продолжал называть Бегемотом.
Дальше они принялись сыпать названиями незнакомых групп и спорить. А я отвлекся. Во-первых, был ни хрена не в теме, а во-вторых, пытался сориентироваться. По буквам на доме я уже понял, что город я не поменял, вокруг все еще Новокиневск. С районом, как только мы вышли на улицу, тоже стало все ясно. Выше по улице над домами торчал скучный параллелепипед гостиницы «Новокиневск», напротив — красная пафосная сталинка с концептуальными кубическими часами на крыше. Значит, там привокзальная площадь. Но направлялись мы в противоположную сторону, к зажатой между двух улиц промзоне. Новокиневский завод механических агрегатов. К двухтысячному году в этом месте были сплошные развалины, а к двадцать третьему на месте бывшего завода уже давно построили квартал элитного жилья. А сейчас там даже вроде какая-то жизнь теплится. На крыше главного здания — пыльные буквы НЗМА. И стекла целые.