Киров (ЛП)
— На корабле?
— Ну а где же? И ты должен понимать, что здесь очень мало людей, смотрящих на мир собственными глазами.
Вольский помолчал какое-то время. Его лицо приобрело болезненное выражение, брови нахмурились, а взгляд устремился куда-то вдаль, словно он рассматривал что-то в далеком уголке своего ума.
— Я старею, Дмитрий, — угрюмо сказал он. — Я надеялся дожить свои последние годы дома, с внуками и красивым садом. А теперь я здесь, у меня на плечах лежит судьба мира, а того, что я считал домом, больше даже не существует, как ты только что сказал. И это понимает умом или душой каждый на этом корабле, а более молодые люди более деятельны. Они видят впереди возможность что-то изменить, чего-то добиться, а не найти покой и легкость. Они еще не жили достаточно, и они добиваются своего. А я? Я устал. Я хочу расположиться под пальмой с бокалом хорошего вина и почитать книгу. И тем не менее, я не думаю, что кто-либо из нас найдет твой остров с горячими полинезийками. Все приближается к точке кипения. Мы не можем просто плыть и стрелять в любой корабль, оказавшийся рядом с нами. В какой-то момент нужно будет принимать решение. И оно должно будет быть принято.
— Какое решение, Леонид? Что ты намерен делать?
— Иди в залив Арджентия на подписание Атлантической Хартии. Возможно, я смогу обеспечить варенье и мед и для России.
— Но как? Как ты собираешься пойти туда сам и высказать свое мнение Черчиллю и Рузвельту после всего, что сделал Карпов?
— Я все решил. Сталина туда не приглашали, но все они прибыли со своими генералами и адмиралами. Я гранд-адмирал Российского Северного флота. Ты сам сказал это.
— Да, я так сказал, но сможешь ли ты сказать это Черчиллю и Рузвельту? Это рискованно, Леонид. Допустим, ты сможешь убедить их в том, кто мы и что мы и откуда мы появились. Допустим, они поверят во все это. Разве тогда они не увидят в тебе ценное средство?
— Конечно. Я на это и рассчитываю.
— Но подумай… Если бы в наши дни шла война, а тут появился человек, который знает все, что должно будет случиться, каждый бой, каждую ошибку. Ты бы не попытался оставить его при себе?
— Думаешь, они попытаются захватить меня?
— Думаю, тебе стоит рассмотреть ситуацию, когда тебе будет нелегко вновь обрести свободу.
Адмирал обдумал это и кивнул.
— Я понял это некоторое время назад, — признал он. — Но хотел узнать, что думаешь об этом ты, и полагаю, что ты прав. Нанести визит Рузвельту и Черчиллю было бы заманчиво, даже интересно. Но в высшей степени неразумно. Я думал об этом долго, возможно, даже слишком долго.
— Не поэтому ли ты позволил вести корабль этим курсом? — Продолжил сеять сомнения Золкин. — Ты думал об участии в этой встрече? Боюсь, что у Карпова другие планы. Попомни мои слова, он намерен показать силу, и если Союзники ответят, он встретит огонь и только огонь. Так что, старик, если ты намерен когда-либо еще почитать под пальмой, лучше бы тебе оказаться на мостике. Я подтвержу, что ты здоров и дееспособен. Сейчас вахта Орлова. Карпов рыщет где-то внизу, но думаю, тебе стоит оказаться там как можно скорее.
Вольский вздохнул.
— Полагаю, ты прав. Я ощущаю себя намного лучше. Спасибо, Дмитрий.
— И, адмирал… — Если вам потребуется союзник, вы можете рассчитывать на меня. Я не шутил, когда говорил Карпову, что это мое дело — определять здоровье любого человека на борту, будь то здоровье физическое или психическое. Если Карпов станет проблемой…
Вольский снова кивнул.
— Будем надеяться, что не станет, — тихо сказал он.
* * *Холодное серое море продолжало набухать, а с ним назревали и проблемы. Роденко отправил Ка-40 для слежения за группой американских кораблей, приближающейся с юга. Они повернули на юго-запад на курс 230 градусов, который позволил бы им обогнуть Ньюфаундленд. Орлов, следуя указаниям Карпова, следовал параллельным курсом севернее. Ранее они обнаружили одиночный самолет вблизи Ньюфаундленда, но Орлов приказал отпустить его. Он не хотел объявлять боевую тревогу и сбивать самолет при помощи ЗРК. Кроме того, не нужно было давать адмиралу поводов вернуться на мостик.
Когда Карпов вернулся, Орлов сдал вахту с удовлетворением. Ему нравилось быть вторым, и он не был слишком уверен в себе в части тактики и боевых действий на море. Если что-то случилось бы, он мог бы полагаться на Самсонова, но Карпов не был капитаном просто так. Он знал, куда какой курс занять, куда стрелять и как быстро двигаться.
Карпов оценил ситуацию и скомандовал увеличить ход до тридцати узлов. Его сердце колотилось в такт машинам корабля. Как скоро Вольский попытается проникнуть сюда? Когда следующий дурной матрос сунется в лазарет и обнаружит, что люк опечатан? Внутренний голос все еще пищал ему, жалобно и страшно, словно мышь, что они все еще мог все изменить. Он мог помчаться вниз, лично открыть запоры и обвинить во всем неведомого заговорщика. Он мог начать разбирательство лично, делая вид, что он друг и союзник Вольского. Только Орлов знал, а он будет держать язык за зубами, верно? Он мог отрицать разговор с Мартыновым, или же предварительно разъяснить тому, что он дорого заплатит, если откроет рот. Сколько времени еще у него было?
Доклад Роденко заставил его напрячься и вернуться к непосредственным проблемам. Обзорный радар показывал нечто, напоминающее еще один грозовой фронт на юге. Множество кораблей сосредоточились в оперативные группы и медленно шли на север, надвигаясь на них.
— Сколько кораблей? — Быстро спросил Карпов.
— Эти семь кораблей — американская оперативная группа. Они отступали, но теперь повернули обратно. Следуют на север. Еще восемь кораблей вот здесь, малоразмерные цели. Думаю, это эсминцы, вроде того, что мы встретили у Ян-Майена. И вот эти восемь кораблей смешанная группа, вероятно англичане. Я полагаю, что среди них имеются тяжелые корабли, вероятно те же, что подверглись нашему удару ранее.
— Выстроились в цель и намерены двигаться на север, чтобы поймать нас, словно сетью, — Карпов быстро оценивал обстановку. — Федоров, можете сказать, что это за корабли?
Ответа не последовало. Вместо него ответил Орлов.
— Федорова здесь нет, капитан. За него Товарищ.
— Разумеется, — Карпов почесал подбородок.
— Дистанция до кораблей? — Капитан повернулся к Роденко, занятому слежением за своими экранами.
— От ста пятидесяти до двухсот километров, — ответил тот. — Первая группа несколько ближе. Это малоразмерные цели, вероятно, американские эсминцы.
— И все движутся на север?
— Так точно.
Орлов посмотрел на него, подняв брови, ожидая его решения. Карпов становился напряжен, словно тетива, которую удерживали натянутой слишком долго. Напряжение начинало выводить из строя и его. Он посмотрел на Орлова с опустошенным выражением.
— Ваши соображения, Орлов? — Сказал он достаточно громко, чтобы его слышала основная часть присутствующих на мостике. Он словно хотел услышать чей-то голос, голос кого-то, кто поддержит его решение и не даст его голове закипеть окончательно. Орлов знал, что это было для вида. Капитан точно знал, что хотел сделать. Он просто прикрывал задницу, вот и все.
— Они превосходят нас, капитан, и идут прямо на нас. В данный момент мы идем вдоль побережья Ньюфаундленда. Если они оттеснят нас на северо-запад, то загонят в Лабрадорское море, и мы оба знаем, что северо-западного прохода сейчас нет.
— Я не собираюсь быть куда-либо загнанным, — насмешливо сказал Карпов.
В этот момент Тарасов дернулся в своем кресле. Он напрягся, широко раскрыв глаза, словно не мог поверить в то, что слышал в наушниках.
— Говорит пост ПЛО. Торпедная атака!
Карпов повернулся к нему с выражением шока и гнева на лице.
— Где?
— Пеленг… ноль-девять-пять и приближается!
— Боевая тревога! Рулевой, полный вперед. Маневр влево! — Немедленно прокричал он приказ начать маневр уклонения.
— К противодействию готов! — Доложил Тарасов.