Былые

Удалось. Талбот поддался и выпрямился.
— Прошу меня простить, мистер Уильямс, я не хотел вас огорчать. Похоже, я все усложняю более необходимого.
Измаил драматически отхлебнул кофе; полголовы колотило, зато он почуял победу. Отставил кружку и посмотрел здоровым глазом прямо на Талбота.
— Герр Талбот, извините меня за такую ранимость. Это не мое обычное состояние. Сказать по правде, я все еще изможден после времени в Ворре. Уверен, вам известно о последствиях затянутого пребывания в нем. И меня весьма опечалила участь Урса.
  
— Да-да, конечно, — сказал Талбот.
Тут Измаил припомнил еще перл — то, что совсем ускользнуло из памяти.
— Есть и другие трудности, о которых я не могу распространяться. Я утешаю Гертруду Тульп в очень трудное и травматическое время.
Разумеется, Талбот знал о похищении. Да наверняка об этом знала уже половина долбаного города. А если и нет, им все скажет один взгляд на унылый вид Гертруды.
— Да, конечно, и я уважаю вашу откровенность. Тогда позвольте перейти к сути, мистер Уильямс.
Наконец-то, подумал Измаил.
— Мы — гильдия и я — весьма впечатлены вашими действиями в Ворре и тем, как вы нашли раппорт с рабочей силой. Вы мастерски организовали их возвращение. И мы бы хотели предложить вам должность в компании.
Измаил поднялся на ноги — выше, чем когда-либо раньше. Улыбнулся Талботу.
— Мы бы хотели, чтобы вы приняли должность нового надсмотрщика лимбоя.
Теперь стук заполнил мозг и зазвенел в ушах. Должно быть, он ослышался. Измаил в изумлении уставился на Талбота.
— Надсмотрщик, — повторил он, и слово показалось во рту раковой опухолью.
— Да. Кажется, у вас с ними есть связь. Власть, которую они уважают.
— Лимбоя?
— Да. С вашей помощью мы бы в два счета вернули их к работе. Оклад обсудим позже, и я могу устроить для вас осмотр дома надсмотрщика.
— Гребаные лимбоя, хотите, чтобы я был их гребаным надсмотрщиком? И это все, что вы во мне видите?
Талбота заметно потрясло это возмутительное поведение. Он прошел на свою сторону стола.
— Кажется, вам нездоровится, — он нажал кнопку вызова на столе. — Пожалуй, отложим эту беседу на другой раз.
— Это все Сирена, ее рук дело. Она с вами говорила.
— Я не понимаю, о чем вы. Думаю, на этом…
— Я имею в виду… виновата эта сука, это она настроила вас против меня.
Талбот снова нажал кнопку.
— Вы мне задолжали намного больше! — кричал Измаил, пока из одного глаза струились слезы.
В дверях стояла секретарша, зажав рот рукой. Позади нее — два человека в форме.
— Это полиция, сэр, они хотят поговорить с мистером Уильямсом.
Они были бесцеремонны, необщительны и пришли с простой задачей — арестовать его. Когда Измаил выпорхнул из их хватки, они сжали железные кулаки на его побитых руках, и он вскрикнул и угас. Провалился внутрь себя, навстречу реву раскатистой головной боли.
В камере было узко и очень жарко. Он сидел на низкой жесткой скамье и ждал, когда комендант дочитает его документы.
— Ладно, — сказал тот, — знаете, за что вы здесь?
Измаил покачал головой и влажно прошептал:
— Жемчуг?
— Какой еще жемчуг? — переспросил нетерпеливый комендант.
— Жемчуг Сирены, это просто недопонимание, — произнес он как в тумане.
— Не знаю про какой жемчуг. Вы здесь из-за того, что обнаружили в доме Дройшей.
Измаил поднял взгляд.
— Что?
— Дом скорняков Дройшей.
Дошло далеко не сразу.
— А, гадость на постели Шоле. Это она вас вызвала. Я как раз собирался к ней.
— Неужто?
Измаил вытер лицо ладонью.
— Это был ужасный день, я хочу домой, вы можете меня отпустить?
В камере наступила тишина — рассевшаяся потная тишина, полная шероховатостей и комаров.
— Вы никуда не денетесь.
— Шоле здесь?
— Нет, но вы здесь из-за нее.
Измаил впадал в замешательство и гнев. Чувствовал запах собственного пота, лившего градом. Лицо ныло, в голове отдавалась боль, а комендант не обращал на это никакого внимания.
— Позовите Шоле, и мы узнаем, кто подбросил ей в комнату ту гадость.
— Непросто будет, — ответил комендант ехидно. — Та гадость и была Шоле.
Талбот всегда восхищался Сиреной Лор издалека. Даже — а возможно, особенно, — слепой. Как же теперь ей сказать, что ее друга — а он от всей души надеялся, что Измаил ей не более чем друг, — забрала полиция? Мало того, Талбота немало тревожило пугающее и отвратительное поведение, продемонстрированное ранее Измаилом. Как человек, даже не будучи в здравом уме, может говорить такие гадости о Сирене Лор? Талбот переживал за ее безопасность и счастье в обществе этого неотесанного изверга. Рассказать придется самолично. Подобные щепетильные дела не улаживают через гонца. Но сперва требовалась поддержка от доверенного человека, так что он послал за Антоном Флейшером.
Антон уже восстановился, и страшные воспоминания оттеснило его поражение и досадный триумф Измаила. В кабинете Талбота, зажав стакан воды обеими руками, он выглядел лишь частицей прежнего себя. Только что он пересказал свою версию событий через призму краха.
— Но, Антон, с самого начала это было твоей затеей, — казалось, доброта Талбота может сравниться только с его неколебимой верой. — Пусть в роскоши пришедшего поезда сидел этот самый Уильямс, но именно твое продуманное планирование вело экспедицию и подобрало его в проводники. То, что он перенес лишь пустяковые ранения, а все остальные погибли или ужасно пострадали, есть само по себе повод задуматься.
— Да, да, полагаю, вы правы.
— И что за человек-тень вас так угнетал? Не похоже на создание леса.
Флейшеру ни разу и в голову не приходило, что существо, которое отняло Урса и убрало всех остальных, после чего надругалось и унизило его, бросило нагим на дереве, — кто-то из его собственной партии.
Когда все это произошло? Далеко ли находился Измаил? Что за мотив был у чудовища?
— По-моему, при всем том, что становится известно после возвращения мистера Уильямса, стоит поостеречься раздавать лавры. А о его участии в деле с зарезанной проституткой нельзя говорить в гильдии или в присутствии чрезмерно щедрых друзей с тонкой конституцией, которыми он, к сожалению, пользуется. Пожалуй, пришло время превознести истинного организатора «Возвращения из Ворра», нежели неизвестного и неуважительного выскочку.
И тогда Талбот положил руку на плечи хрупкого молодого человека — жест, который он не имел в привычках ранее и не намеревался повторять впредь.
  
Глава тридцать восьмая
 
Как муравьи пробрались вниз, он так и не спросил. Боль выбелила все детали, кроме того, что ему говорили. Он сидел изможденным, придерживая руку, перевязанную лоскутами рваного платья Модесты, пока муравьи питались посланием, какое ему было не понять. Питались сытно, ведь его кровь, примешанная в сахарную воду, дарила насыщенное и вкусное питание. В дальнем конце пещеры Модеста поставила прямоугольный деревянный ящик. Тот походил на пенал, но в три раза крупнее. Слизнув чернила, муравьи набились в ящик, все до единого. Его она закрыла и запечатала крышку, затем вернула внимание к Тимоти. Уж отвалился ноготь, уж торчала кость, но она так и не позволяла остановиться, покуда не было завершено послание и совершенно не обнажилась первая фаланга указательного пальца.
— Скоро залечится, — сказала она, присев рядом. — Ты должен быть сильным для путешествия.
Он едва ли ее слышал; рука гудела в такт волнам под ногами, а перевязанный палец торчал наверх, к лестнице и гаснущему квадрату света в потолке.
  
Взяв его за вторую руку, она протянула выпить остатки чернил. Ее теплота ослепила, и он взглянул на ее красоту. По венам побежало что-то сродни меду, с которым он экспериментировал ранее; боль унялась, а разум раскрылся.
— Куда я отправлюсь?
— К Морским Людям, — она глубоко заглянула в него. — К моему отцу.