Былые

На следующее утро, прорубая перед собой тропинку, он уловил перемену атмосферы… напряжение в воздухе, и в ответ пробудилась его частичка. Развернулась, нисколько при этом не тревожа. Он остановился и огляделся в поисках другого. Уставился через ширмы листвы, хранившие миллион форм жизни, кипящей и влачащей свое существование без раздумий. Он восхищался природой, ее неустанной страстью, свободной от сдержанности или сомнений. Во многом это шло в параллель с его собственной верой и ее моралью, подчиненной праведному направлению. Потому он сейчас и остановился, чтобы поискать причину жутковатого притяжения. Вперился глазами через деревья и висящие лозы. Перед ним стоял низкий пригорок. Нахохлившийся силуэт на исцарапанной поляне. Здесь деревья были другими. Они казались настороже, на карауле. Сидрус аккуратно ступил вперед, проталкиваясь меж древних стволов. За века курган порос змеистыми корнями. Одна корчащаяся масса наползала на другую. И теперь сетка из живых, мертвых и ископаемых лиан описывала узлистую клетку. Изначальная форма пригорка стала призраком, негативом того, что здесь некогда находилось. Сидрус наклонился всмотреться через плетеный невод. Пока его новые блестящие глаза всматривались поглубже, на него нахлынуло нарастающее удивление. Он обогнул эту массу и нашел вход. Внутрь вела расселина. Он снял с себя рюкзак и оружейный пояс и попробовал проползти. Но оказался слишком велик. Какое бы существо ни обитало здесь раньше, было оно меньше и стройнее. Он решил хотя бы заглянуть. Останавливала только ширина плеч, не размер головы. Так что он снова вполз, втискиваясь боком.
  
Внутрь он сумел просунуть три четверти головы. Здесь было идеально защищенное жилье. Невероятно съеженное в сравнении с первоначальной постройкой — должно быть, прямоугольной. Внутри стоял отчетливо обезьяний запах. Почва казалась усталой и непричесанной, словно бы непотревоженной на протяжении месяцев или, возможно, лет. Что бы здесь ни жило, оно давно ушло. Он с удовольствием ломал голову над этими загадками, а солнечный свет, клетчась через переплетенные корни, становился мягким, с раздробленной силой. Сидрус позволил мышцам расслабиться и повернул голову, чтобы найти еще следы прошлого жилища. Рядом с лицом попались остатки белых волос, длинных и тонких, скорее выдернутых из бороды библейского пророка, нежели из зада чешущегося бабуина. Корни фильтровали даже птичью песнь. Возможно, что-то в неустанно движущихся питательных веществах высасывало непосредственность из их задорных голосов, делая те слабыми, мягкими и далекими. Он снова повернул голову, царапнув подбородком землю. Ненароком перевернул щепку коры — или же кожи?
Тут он учуял. Корица и морские ракушки. Запах не потревожил передние доли, но скакнул и бросился прямиком в старый мозг, в рептилий разум, разгоняя лимбическую систему, словно мчащиеся кольца Сатурна. Он заставил себя лежать неподвижно и не дергаться. Как бы чудесно ни было это место, застрять здесь не хотелось бы. Он снова сосредоточился на найденном клочке и с силой принюхался глубже. Былые. Они побывали здесь, но жилье построили не они; на такое они неспособны. Сюда они приходили посторонними. Былые жили в земляных норах и в полых стволах, а здесь налицо доказательство, что они кукушками подселились в чужое обиталище. С каждым годом каждого века они нарушали все больше и больше сакральных правил.
Некоторые пытались сношаться с людьми; о других говорили, что они сбежали и даже покинули континент. Некоторые вернулись — и не было ничего хуже, ведь они несли на себе заразу от человечества в самое сердце леса. Подобных созданий должно останавливать и уничтожать. Это труд не для обычных людей. Потребна строгая и безжалостная решимость, чтобы жечь бывших ангелов самого Бога. Большинство не знало об этом ни сном ни духом.
В Эссенвальде для подобного только у него и Лютхена хватало знаний и отваги. У них двоих не было ничего общего, кроме неприязни к духовным взглядам друг друга. Но это казалось нюансами в сравнении с прозаичной неправильностью того, что Былые выходят из леса по желанию. Охваченный паникой молодой священник обнаружил, что двое Былых тревожат часовню Пустынных Отцов. Их привлекли висящие внутри картины. Это были ренегаты. Вновь пробужденные, что впадали в слишком глубокую спячку, из-за чего переплелись завитки и остатки снов. Снов о том, чтобы снова стать ангелами — или хуже того, людьми. Сидрус с Лютхеном изловили их и сожгли живьем, разворошив потом подергивающиеся останки в прах. Затем вспомнилось «пробуждение». До той затянувшейся ночи Сидрус переживал его лишь раз. Очень редко покидавшие Ворр Былые сшелушивали в процессе свою видимость. Это они делали с помощью темпорального отделения. Каким-то образом разлучали свой зрительный ориентир от телесного существования, которое натягивалось за ними. Поэтому той ночью Былые могли трогать и передвигать предметы в часовне, не будучи увиденными. Удлиненная, вытянутая часть их видимой формы прибыла бы часы спустя и оставалась совершенно безразличной к обстоятельствам и своему эффекту на обычных смертных. А когда видимая часть прибывала в растущий шок от кончины сознательного «я», это называлось «пробуждением». Послушника тогда отослали прочь. Явления отвратительного видения дожидались они на пару с Лютхеном. Стали ему невольными свидетелями, и веки или повязки ничем бы не помогли. Теперь, в мирной хижине, Сидрус передернулся и увидел фрагмент приливной волны, когда-то промчавшейся через его голову. Пытался больше не принюхиваться и начал пятиться из впадины. Сел снаружи в лютом свете, задаваясь вопросом, что все это значит и как стыкуется между собой. Былые не живут в замкнутых пространствах. Должно быть, этот мусор натащила обитавшая здесь тварь. Но чего ради?
Здесь было не место для костра, так что, приготовив себе постель, он сидел в сумерках и жевал корку сушеного мяса. Когда солнце пропало, деревья и земля еще несколько секунд удерживали свечение, когда то словно сгустилось в гнезде из корней, и на миг Сидрус узрел предыдущие его измерения. Словно этот интерьер никогда раньше не видели, а теперь, потревоженный, он отправлял вибрацию или заряд по линии интереса, в зрение наблюдателя, тараня оптический нерв, прямиком в вытаращенный мозг. Его ошеломило знание о том, что здесь находилось, пошатнуло. Жесткое мясо перестало жеваться и одеревенело, разлеглось в слюнявом недвижном рту. Форма, некогда занимавшая эту поляну, была рукотворной. Первая форма, когда-либо созданная божьим орудием на земле — человеческой рукой. Однажды здесь был дом Адама в раю.
Остаток дня Сидрус молился, благодаря своего дикого Бога за столь судьбоносный знак. Подтверждение его преображения, его мести и его оставшейся неумолимой жизни.
Перед сном он принял тинктуры. Закапал по три капли строго выстроенных химикатов в каждый глаз. Не для сна, а для растравления демонов под своей потребностью во сне, который он всегда считал тратой времени. Он знал, что во сне не останется один, что Ворр присматривает за ним и снижает пульс, принюхивается к дыханию, ковыряется в недрах мозга. Бороться с этим было бесполезно, так что Сидрус поддался вездесущести чащи, позволив себе стать проницаемым для ее нужды.
Той ночью к нему приходили другие. Без обычных гнева и провокаций. Пузырящийся сон, что он счел столь полезным, перекрылся, и хлынула его противоположность. Вялый ступор в экзотическом бездонном пространстве, где пахло специями и океаном. Они вышли из леса, из-под опавшей листвы и почвы. Из ленивого камуфляжа полога. Двигались медленно, что и его залитый мозг, так что они стали совершенно невидимы. Перешептывались внутри его сна. Первыми человеческими словами, что они произвели за очень долгое время. Они рассказали о том, как проснулись в лесу. Им снова дали цель, но не Бог. Их воскрешал сам лес, чтобы наладить связь с теми, кто ушел. С Былыми, что похоронили себя в мире Слухов и теперь звались людьми. Великая угроза шла на Африку — война, что без задней мысли изничтожит Ворр.
  
После долгих часов тело Сидруса поползло червем по шершавой земле. С закрытыми глазами оно скользило и извивалось обратно в корневую пещеру. Внутрь он вместился с легкостью — теперь широкие плечи сложились или усохли. Внутри он с великой целеустремленностью скреб земляной пол. Они же сидели или лежали снаружи, наблюдая через сплетенные корни, ощущая оживление, что так внимательно их слушало. Все было кончено, и его от них закрыла тяжелая туча пыли. Он выполз обратно, в сон, запечатавший это мгновение наглухо. Скоро Уильямс сбросит с себя шкуру этого существа и выйдет на свет.