Былые

Внезапно позади оказался Губерт.
— Сэр, я должен отвести вас в приемную.
— Спа… сибо, — просипел Гектор.
Они прошли длинной и лучезарной тропинкой ко входу в госпиталь. Гектор прочно ощущал каждую пядь доброй божьей земли под ныне неколебимыми шагами, хоть коленки все еще дрожали.
Доктор Хеджес оказался здоровяком, с легкостью преодолевавшим внушительные каменные ступени. Видом он более походил на кулачного бойца, нежели на последователя Фрейда. При приветствии его рука целиком проглотила довольно субтильную лапку Гектора. Он придержал дверь, и Гектор нырнул под его рукой в эксцентричный холл. Да это же музей, подумал он. Огромный приемный холл был полон заспиртованным и оттиснутым. Казалось, каждая тварь, когда-либо ходившая по планете, теперь набита опилками и орнаментально подвешена на стенах и в коридорах. Сие барочное видение включало даже людей. Вперемежку со зверями, глядящими стеклянными глазами, стояли шкафы с человеческими анатомическими образцами. Это место украшали мертвецы. Рептилии, млекопитающие, птицы и рыбы со всех аванпостов империи. Ископаемая естественная история, среди которой Шуман прошел изумленным, с отвисшей челюстью и капающей со штанин соленой водой.
  
— Доктор Хеджес, я весьма удивлен. Это что, музей?
— Да, профессор. Некоторые мои коллеги полагают благотворным убрать первое впечатление клинической резкости и подменить другим ощущением.
— Уж чего-чего, а этого вы добились, — не смог удержаться Гектор. Он нашел угрюмый зверинец таксидермии и маринованных органов гротескным, нелепым и слегка пугающим. — Но неужели это не пугает ваших пациентов?
Хеджес, услышав вопрос, нахмурился.
— Простите, профессор, не вполне понимаю.
— Ну, я бы сказал, кое-что из экспонатов может потревожить или расстроить людей с шаткой психикой.
Хеджес ответил новым недоуменным взглядом, так что Гектор развил мысль:
— В Королевской больнице Бетлем были разве что горшки с растениями да пара ископаемых, и то я видел, как один из пациентов беседовал с папоротником.
Хеджес остановился и рассмеялся.
— А! Так вот в чем дело, вы приняли нас за лечебницу вроде Бетлема.
Теперь пришел черед Гектора хмуриться.
— Мы военный госпиталь. Отделение для душевнобольных, где я работаю, — только маленькая часть «Вика». Мои пациенты этого холла почти и не видят. Вообще-то блок «Д» — отдельное здание, — он снова сдвинулся с места, и теперь они вышли из-под влияния мрачного музея. Хеджес сперва посмеивался, а потом заметил выражение лица Гектора.
— Прошу меня извинить, просто мысль о том, чтобы весь наш госпиталь отдали на лечение шаткой психики и безумия, довольно забавная. Во всей Англии не наберется столько сумасшедших, чтобы заполнить это место, — он снова усмехнулся, но Шуман не видел ничего потешного в своей ошибке.
Они вышли сбоку главного госпиталя и вошли в другое, низкое здание, через дверь с множеством замков.
— Добро пожаловать в пресловутый корпус «Д», профессор.
Гектору вдруг показалось, что у всех британских медиков одинаковое чувство юмора; должно быть, оно входит в курс обучения. Здесь стены были выкрашены в кремовый цвет, а коридоры стояли на удивление тихими. Хеджес выбрал другой ключ и открыл дверь в свой кабинет. Подвинул Гектору стул и снова запер дверь.
— А теперь, профессор Шуман, что конкретно вам известно о наших рядовых Дике и Гарри?
— О ком? — желчно переспросил Гектор.
— О наших двух таинственных пациентах, которым неймется закопаться в землю. Должны же у вас быть какие-то сведения.
— Только то, что рассказал доктор Бэррэтт: у вас здесь двое с такими же поведенческими симптомами, как у одного их пациента в Бетлеме.
— У Тома, — сказал Хеджес.
— У Тома? — переспросил Гектор. — То есть у пациента 126 по имени Николас Парсон.
— Том. «Том, Дик и Гарри». Это обобщенные имена, на английском языке обозначают группу неизвестных людей, — ответил Хеджес.
— Ах! Понимаю, — сказал Гектор. — В Германии есть выражение «Хинц и Кунц». Как видите, то же самое.
Хеджес не видел, а его интерес, очевидно, занимало что-то другое.
— И зачем вам понадобился Том? Ради чего ехать к нему из самой Германии?
Шуман не ожидал допроса. Не готовился к напору этого дотошного и раздражающего человека. Он пошарил в поисках ответа и осознал, что у этого врача решительно другое отношение к нему. Он излучал авторитет, которому Гектор не доверял.
— Я приехал для изучения, потому что у нас в Германии есть два похожих случая.
— У кого у «нас»? — спросил Хеджес.
— Ну, я представляю министерство внутренних дел. И этот медицинский вопрос касается заведения, где я проживаю.
— Почему, профессор Шуман? Вы сами не врач?
Впервые кто-то в Англии идеально произнес его имя.
— Нет, я доктор философии из Гейдельбергского университета.
— Где-где? — переспросил Хеджес.
— Прошу прощения? — Гектор уже заволновался.
— Я уточнил, где. Вы семь лет как в отставке.
Такие познания привели Гектора в изумление и смятение.
— А заведение, где вы «проживаете», — это дом престарелых имени Руперта Первого, верно?
Гектор не расслышал циничной интонации на слове «проживаете», четко обозначившей, что Хеджес понимал, как выбор слов вычленял истину из предложения старика, почти целиком сложенного изо лжи. Впрочем, Гектор все же понял, что этому человеку, который, должно быть, знает о нем все, врать больше не стоит.
— Итак, мой вопрос — зачем правительственное министерство прислало академика в отставке в такую даль для беседы с тремя душевнобольными?
Гектор оказался в ловушке. В Германии ему приказали ничего не выдавать о болотных существах. И даже расскажи он, доктор не поверит. Нужна идеальная ложь и нужно идеально ее поднести, а шанса ни на то, ни на другое не было.
— Я приехал не для того, чтобы отвечать на ваши вопросы. Вы не имеете права меня допрашивать.
— О, имею и еще какое, — сказал Хеджес. — Я же сказал, это военное учреждение. Я не только доктор, но и офицер вооруженных сил Его Величества. Вы ответите на мои вопросы. Ради своего же блага и ради своей цели. Вы ответите на мои вопросы, или уже через час я вас арестую.
— Арестуете. За что еще арестуете?
— Для начала — по подозрению в шпионаже.
— В шпионаже? — Гектор едва не хохотнул это слово.
Хеджес не ответил, а медленно встал, и перенес свой деревянный стул ближе к взбудораженному профессору, чтобы без помех смотреть в лицо.
— Итак, профессор, начнем заново?
Через час Гектор по меньшей мере дважды рассказал все, что знал, а разок — и то, чего не знал. Хеджес поднялся и отодвинул стул.
— Хорошо, — сказал он перед тем, как взять телефонную трубку и попросить в кабинет чай. — Итак, у вас есть вопросы ко мне?
Сжавшийся профессор снова был поражен.
— Множество, — сказал он. — Но сперва я должен знать, в чем вы меня подозреваете.
— Уже ни в чем. Во многом подозреваю ваших нанимателей, но думаю, вы тоже. Как считаете, Химмельструп считает моих двоих за немцев?
— За немцев? Почему вдруг немцы?
— Потому что не англичане и не французы. Они попали сюда из окопов осенью 1917 года. Состояли в группе солдат из разных полков, вели бой всего в нескольких ярдах от вражеской передовой. Прошла крупная бомбардировка, многие раненые долгие дни провели под землей. Число жертв в те последние месяцы было огромно. Большинство поступивших к нам либо умерли, либо оправились и выписались; лишь немногие были ранены слишком тяжело, чтобы вернуться на фронт или к гражданской жизни. Пострадавшие физически отправились в закрытые палаты в Рохэмптоне. Пострадавшие психически остались здесь. Вообразите: их состояние было настолько тяжелым, что многие из остававшихся в сознании просили известить свои семьи, будто они погибли на фронте. Многие поступали без опознавательных документов. Шок стер все их воспоминания, приходилось полагаться на то, что их признают другие пациенты. Дик и Гарри — в их числе. Ну, по крайней мере так мы считали поначалу.