Путешествие в Англию и Шотландию задом наперед
Капитан поднял голову и что-то буркнул. Ответ Жак перевел как «Неплохо, а вы?». Окрыленный успехом, он приблизился к помощнику капитана и повторил маленькую церемонию.
— Good mourning, master! [77]
Помощник капитана прислушался и странно на него посмотрел.
— Ну, как я управился! — радовался Жак. — Положительно, у меня большие способности к английскому языку. А теперь необходимо подкрепиться.
За пять шиллингов в день капитан предлагал своим пассажирам следующий режим питания: утром, в 8 часов, чай и жареный хлеб с маслом; в 10 часов — завтрак с мясным блюдом; в 3 часа — обед, состоящий из супа, мяса и пирогов, и, наконец, в 7 часов вечера — ужин с честерским сыром.
Парижане прекрасно освоились с предложенным распорядком. Мясо, в основном говядина и свинина, было превосходным и зажарено так, как это умеют делать только в Англии, изысканные ломтики прибывшего прямо из Йорка окорока ласкали глаз и восхищали желудок, варенные без соли сушеные овощи подавались в натуральном виде и с успехом заменяли хлеб, не шедший ни в какое сравнение с ирландским картофелем.
Из напитков подавалась только чистая вода. Англичане почти не пьют за едой; американцы, более цивилизованные, не пьют совсем. Во всяком случае, капитан Спиди и его помощник полностью придерживались традиции. Тем не менее они не отказались разделить со своими пассажирами несколько добрых бутылок бордоского, которыми молодые люди были обязаны дружбе Эдмона Р. За обедом на столе неизменно появлялась огромная миска, до краев заполненная аппетитным супом, в котором среди лопнувших ячменных зерен в обилии плавали овощи и огромные куски мяса. Неизменный пирог скрывал в своих дышащих жаром под золотистой корочкой недрах сладкие, сочные сливы. За десертом стол прогибался под тяжестью внушительного честера. Этот сыр со временем темнеет и приобретает все более выраженный аромат.
Все это изысканное великолепие подавалось стюардом на больших фаянсовых блюдах, закрытых высокими колпаками из английского металла, с эмблемой «Гамбурга» из Данди. Беседа за столом ни на миг не прекращалась и заметно оживлялась, когда подавали джин и виски.
Жак упорно пытался изъясняться по-английски и нередко допускал оплошности, заставлявшие до слез смеяться славного капитана и его помощника. Жонатан, как мог, разъяснял приятелю причину этой веселости. В тех случаях, когда Жак по счастливой случайности попадал на верное слово, чтобы объяснить свою мысль, он не мог избежать забавных недоразумений, связанных с неправильным произношением.
Так, например, за обедом он спросил хлеба:
— Give me some bread, — и произнес при этом «брайд».
Спиди расхохотался.
— Ты знаешь, что ты только что попросил? — спросил Жонатан.
— Хлеба, конечно.
— Ничего подобного — какую-нибудь невесту.
— Но разве bread означает…
— Да, когда его произносят «брайд».
— Вот в чем сложность! — воскликнул Жак. — По своей сути все языки похожи. Различается только произношение!
Глава XIII
ЖАК ЛАВАРЕ ИСПЫТЫВАЕТ НЕКОТОРЫЕ ЗАТРУДНЕНИЯ С ПРОИЗНОШЕНИЕМ
Днем по приказу капитана на баке раскладывали подушки, и гости «Гамбурга» предавались dolce farniente [78], проводя время в приятной беседе и за хорошей сигарой. Они следили глазами за тенями облаков на волнах или отмечали на бортовых картах путь корабля. Во вторник вечером, находясь на траверсе острова Уэсан, судно неожиданно оказалось в самой гуще огромной стаи морских свиней. Эти животные семейства дельфинов, необычайно грациозные, вопреки своему названию, двигались с поразительной быстротой. Они обгоняли «Гамбург», кружили вокруг него, обдавая брызгами от ударов мощных хвостов. Любопытное зрелище продолжалось более часа. Затем спустилась ночь. Ветер заметно посвежел, и капитан приказал взять риф [79] на марселе. Сказывалось сильное течение из Ла-Манша. Жонатан переносил качку со стойкостью закаленного штормами морского волка.
Ночью волнение усилилось. Судно скрипело и стонало под натиском ветра и волн. Жонатан уже давно спал, когда около двух часов ночи Жак разбудил его.
— Мы путешествуем ради впечатлений. Поэтому вставай и идем за ними. — С этими словами он заставил композитора подняться на палубу.
Небо было затянуто тяжелыми черными тучами; в кромешной тьме с трудом различались нос и корма судна; верхушки мачт терялись в тумане; паруса хлопали на реях. Свет от нактоуза [80], обычно видимый только рулевому, сейчас бил прямо в медную обшивку штурвала, и этот сверкающий круг в полной темноте — зрелище фантастическое. Казалось, какая-то сверхъестественная сила ведет корабль, управляя им с помощью светящегося колеса с огненными спицами и ободом.
— Какое великолепное зрелище! — восхищался Жак.
— Великолепное, — согласился Жонатан и спокойно вернулся в постель.
Утром наши путешественники были разбужены топотом ног на палубе. Судно мыли. Специальные насосы, приводившиеся в движение паровой машиной, выбрасывали мощные струи воды во всех направлениях. Вскоре палуба засверкала чистотой.
«Гамбург» был прекрасно оснащен технически. Помимо специальных приспособлений для уборки он был снабжен дополнительной машиной, управляющей подвижным краном, закрепленным на верхней палубе. Погрузка и разгрузка судна осуществлялась силой пара с типичной для англичан быстротой и точностью.
Когда капитан поднялся на мостик, Жак приветствовал его своим «Good mourning», заставившим англичанина вздрогнуть.
«Странно, — подумал юноша, — ему, кажется, не нравится, когда с ним здороваются. У англичан бывают порой странные причуды. Но, в конце концов…»
Вид английских берегов отвлек его от размышлений. Высокие дикие скалы Лендс-Энда возвышались прямо по курсу корабля, и берег был настолько близок, что можно было различить малейшие детали рельефа. Там начинался древний Корнуолл, суровая, бесплодная земля, окутанная густыми туманами и открытая частым бурям и штормам. На одиноком острове виднелся довольно грубо сделанный маяк; океан, более спокойный в этом месте, приходил тихо умирать к его подножию; небо приняло серый оттенок, столь характерный для влажной атмосферы туманной Англии. Вскоре острова Силли остались с подветренной стороны, и судно взяло курс на север, чтобы войти в пролив Святого Георга.
После уборки и обычных утренних работ экипажу нечего было делать. Но надо сказать, что забота о чистоте, столь рьяно проявлявшаяся по отношению к кораблю, никак не сказывалась на внешнем облике самих матросов, которых не смогли бы отмыть никакие помпы. Никогда еще такое перепачканное, чумазое, просмоленное племя не топтало доски торгового судна. Эти люди, кстати сказать, совсем не шумные, исчезали на большую часть дня в кубрике [81] на корме и мало интересовались двумя французами на борту. В часы трапезы, взяв чайники всевозможных форм, но непременно грязные и мятые, матросы шли за кипятком для чая, традиционного английского напитка, помогающего им переварить сухой хлеб, натертый сырым луком, — их основную пищу. Питались члены команды за свой счет, и скудость и недостаточность питания были следствием их собственной бережливости.
К вечеру вход в Бристольский залив остался справа по борту, и путешественники снова потеряли землю из виду. Они уже полностью освоились с жизнью на борту, которая с каждым днем все больше им нравилась. Жонатан часто беседовал с капитаном и его помощником, практикуясь в английском языке. Молодой человек с трудом понимал ответы моряков, говоривших на смеси жаргона и диалектов. Шотландский язык представляет собой смешение элементов английского, англосаксонского и эрса, или гэльского языка, являющегося не чем иным, как нижнебретонским наречием. Для композитора беседы были тяжелой работой, доводившей его до мигреней.