Седьмая сестра

Потом на сцене солировал тенор, певший арию Демона. Снова я, под звон бокалов и вилок. На песне из кинофильма «Горец» про живущих вечно и лишенных любви невеста опасно заблестела глазами и Петр Иванович сделал жест, приказывая сменить композицию. Так сказать, переставил пластинку. И я снова ему подчинилась, хотя всегда растекаюсь в желе от звучания «Who want to live forever». Но в самом деле, зачем добивать и без того несчастную девушку? Потом себе дома сыграю.
  
Постановку неизвестной мне труппы я не стала смотреть. Там был склеп и вроде как гроб и любовь до гроба, само собой. Я с удовольствием отошла к колонне, давая отдых спине, и мечтала лишь об одном: как сниму проклятые шпильки. Насладиться покоем мне не позволили, почти сразу уха коснулся шепот:
– Вы такая умница, Аля. Это редкое сочетание: артистическая натура и понимающая душа. Только эта безделица, – шеи коснулись жадные пальцы, как будто хотели сомкнуться на горле вместо черного бархата, – вам совсем не идет. Вы должны носить настоящие камни…
– Да, возможно, – прошипела я. И торопливо вышла из зала, на свежий воздух, к Элен. Свои десять минут перерыва я хотела провести на свободе.
Ленка выглядела напуганной. Даже загнанной, будто за это время успела решить кучу проблем, но на пятки уже наступали новые.
– Как там у вас? – спросила она, когда я упала на ступени лестницы и скинула чертовы туфли. – Хоть в бальном зале, надеюсь, порядок?
– Девушку выдали за нелюбимого, а в целом пока идет гладко.
– Фиг с ней, Алька, это их проблемы. У меня вся гостиница взбунтовалась! Постоянно что-то ломается, хлопает, бьется, рвется. Недовольна старушка сталинская, бунтует, норов показывает. Электронные ключи не работают, лифты стоят, а в них люди! Бармена ударила током кофемашина, Аля! Одного из гостей обварило в душе! Скорая приехала, и что ты думаешь? Врачи тоже застряли в лифте.
– Оу, – прониклась я. – Ну, в этом плане у нас все спокойно. Готика, свечи, танцы. Счастья нет, но это фигня. Ладно, пойду дальше лабать, пожелай мне удачи в бою.
Элен махнула рукой и сбежала. Я не стала рассказывать очумелой Ленке о том, что на свадьбе ожидается гость, который никого не обрадует. И о том, что ко мне пристает мерзкий тип, так отстойно, что хочется вымыться с хлоркой. Зачем добивать подругу?
Я вернулась к концу представления. В самый эффектный момент, когда главный герой нехитрого действа – вампир, ну кто же еще! – поднимает к небу кровавую чашу и пьет за счастье молодой пары. Мне оставался самый маленький сет, четыре простые композиции, а потом мое место займет квинтет, и под их нетленки начнется бал…
Я же свалю в свой неубранный номер, упаду на застеленную кровать. Или сразу отправлюсь в душ, потому что хмельной Петр Иванович меня запачкал алчными взглядами. Он вальяжно развалился за столиком, а казалось, что стоит за спиной, все сильнее сжимает пальцы на горле и в голове раздается шепот про драгоценности, яхты, про красивую недолгую жизнь…
«Почему недолгую?» – испугалась я, очнувшись от сладких видений. И мерзавец сразу отвел глаза, поднимая бокал за невесту.
Напоследок я оставила Вагнера, но гостям уже было на него наплевать. Изысканная антуражная готика успела смениться русским весельем: за столами шумели, спорили, обсуждали какие-то сделки, сплетничали и целовались взасос. Невеста почти успокоилась, почти смирилась с замужеством, зашептала что-то на ухо мужу, а тот и рад придвинуться ближе. Сыграй я сейчас композицию Шнурова, элита внимания не обратит, даже подхватит с пьяным азартом, подпоет полный текст без цензуры!
Но я работала не для них. Почему-то стало отдельным кайфом играть Вагнера в «Ленинградской», будто срастаясь с ней через музыку, вплетаясь душой в этажи высотки. Вагнер в церковных интерьерах гостиницы звучал удивительно хорошо, и мне хотелось продолжить, продлить…
Я очнулась от тишины, охватившей готический зал. Будто кто-то выключил звук, но не мой, остальных гостей.
Петр Иванович замер, подняв вверх ладонь и забыв ее опустить. Все молчали, но смотрели не на меня. На нежданного гостя с огромным букетом, обвязанным черной лентой. Сотня белых роз, не меньше! Как он их держит в одной руке? Как их вообще можно держать? Впрочем, у парня сильные руки, кому это знать, как не мне?
Он был в черном, что называется, total black: застегнутый наглухо тренч с черными эполетами, узкие брюки, ботинки. Бархатный бант, собравший волосы в низкий хвост. Идеальный вариант на поминках, вызывающий – даже на готической свадьбе. На его фоне белые розы смотрелись до одури дерзко, будто пробоина в образе. Будто царапина в заливке тушью.
Все смотрели на парня: гости, невеста, резко отпрянувшая от жениха и вскочившая из-за стола. На него во все глаза пялилась я.
Парень не разменивался на толпу. Его взгляд пробивал мое сердце, изучал концертный наряд с усмешкой, обидной до неприятия.
Григ смотрел лишь на меня.
4
Пауза провисела недолго.
Как только я опустила смычок, Григ, будто ждал тишины, удовлетворенно кивнул и отвернулся к гостям. Ну разумеется, Аля! Он тебя вообще не узнал! С такого расстояния, в гриме, в платье. Да к тому же очки не надел.
Вряд ли он даже запомнил тебя, девочка из метро.
Теперь он смотрел на невесту, а та заполошно шептала:
– Григ, ты пришел, пришел!
Но этот шепот пропал в гневном окрике:
– Господин Воронцов! – Петр Иванович взвился со стула. – Вас на праздник не приглашали!
Григ чуть склонил к нему голову и протянул розы невесте.
– Поздравляю, Клара, отличный выбор. Эти цветы – символ союза между нашими семьями. И пожелание счастья.
Жених удержал Клару за руку и рывком усадил обратно на стул. Он кромсал гостя ненавидящим взглядом, буквально распиливал на куски. Никто не принял роскошный букет, тогда Григ просто швырнул его на пол. Лента развязалась, розы рассыпались, по зале прокатился то ли стон, то ли вой.
Григ повернулся к Петру Ивановичу:
– Господин Кондашов, зачем нагнетать? Я здесь по воле отца. Он позвонил и просил зайти поклониться вашему Дому. Сказал, у Тамары случился припадок. Поверьте, я сам не рад, что прервал такое веселье.
Здесь мне почудился легкий сарказм. Интересно, что еще за Тамара?
Григ же тем временем отчеканил:
– Что ж, позвольте откланяться.
Гости завороженно глядели на розы, лежащие на полу. Кто-то тихонько скулил от ужаса, словно эти цветы под ногами были как брошенная перчатка. Как граната с выдернутой чекой. Все посматривали на Кондашова, а тот хмурился и давил в себе гнев. Наконец, как мне показалось, разум одержал верх над чувствами: Петр Иванович подошел к Григу и приобнял за плечи.
– Извини, Григорий Андреевич, мы тут давненько гуляем. Много вина, эмоций. Пьянит. А ты, драгоценный, как погляжу, все розы скупил на Трех вокзалах? Тяжелый букет, колючий. Признайся: не удержал?
– Не удержал, – согласился Григ, не пробуя вырваться из лживых объятий. Видимо, тоже выправлял ситуацию, хотел обойтись без войны.
Какая еще война? И с кем? Кто, черт возьми, эти люди? Кто такой ты, Григ Воронцов, которого боится даже Петр Иванович?
Кондашов тем временем отпустил Грига, наклонился, ухватил пару роз. Тотчас, словно дождавшись знака, из-за столов подорвались гости, стали поднимать, собирать в букет, да так бережно, словно саперы, обезвреживающие смертоносный заряд. Мой взгляд притянула лента. На ней золотыми буквами, сверкавшими в огоньках свечей, было выведено жутковатое: «Вечный союз, вечная память!» И это поздравление новобрачным?
  
Когда этой лентой связали розы, Григ склонил голову и собрался уйти, но Клара вдруг вырвалась из рук жениха и закричала:
– Сыграй мне! Одну песню, Григ, прощальным подарком!
Григ улыбнулся равнодушной улыбкой, обернулся на Кондашова. Петр Иванович скривился так, словно у него разболелись все зубы. Но дозволил согласным кивком. Видимо, купился на «прощальный подарок».