Небо в кармане! (СИ)
— Ничего, уже почти отдышался, — а сам с любопытством осматриваюсь по сторонам. В общем, ничего особенного! Несколько книжных закрытых шкафов со стеклянными дверками, стеллажи с полками в столь малом количестве, что если бы не те шкафы, то заподозрил бы, что библиотекой эту комнату назвали просто для маскировки. На самом деле она предназначена для чего-то другого. Тем более — камин! Насколько я знаю, открытый огонь вреден для книг? Вроде бы как они рассыхаться начинают. Или ещё что-то там этакое с ними происходит при резких перепадах температуры. Плюс излучение инфракрасное. Так что комната эта служит для чего угодно, а гордое название выбрано для прикрытия. И книги для маскировки! Вон даже сажа вниз из трубы просыпалась, когда дядька ту железку повернул. Заслонка это была, судя по всему.
Вот, что я говорил! Дядька Степан закончил возиться с камином, чиркнул спичкой и поднёс рыжий огонёк к берестяной растопке. Та затрещала, пыхнула чёрным дымком, скрутилась в трубочку и весело заполыхала ярким пламенем. Огонь тут же перекинулся на мелко колотые берёзовые полешки, заплясал суетливо, жадно облизнулся и весело вгрызся в сухое дерево. Заплясал, заметался, загудел торжествующе в трубе. Показалось или нет, но вроде бы как и в самом деле сразу исходящее от огня тепло почуял.
А ведь на самом деле хорошо! Поёрзал на коже сиденья, уселся поудобнее, ноги вытянул. Сбоку маленькую скамеечку углядел, ногой придвинул поближе и уже на неё умостил обе своих конечности. Вот теперь совсем другое дело! Ребро сиденья ноги не режет, комфортно так сидеть. Тапки сбросил, так голые ступни сразу тепло очага почувствовали!
И руки на подлокотники уложил. Кстати, а почему я до сих пор в лубках хожу? Почему не снимаю? Тоже для маскировки? Чтобы никого быстрым исцелением не шокировать? Ага? А то, что уже сам хожу, это как? Этим фактом никого не удивляю? Или здесь ещё и не к таким чудачествам знати привыкли?
— Пошло дело, — протянул руки к огню дядька, оглянулся, увидел, как я на скамеечку ноги умостил, улыбнулся и кивнул одобрительно.
Каминными щипцами поправил откатившееся полешко, потёр ладони одна об другую, ещё раз оглянулся:
— Что читать будешь, Николай Дмитриевич? Что принести?
— Газеты какие-нибудь есть?
— Есть, конечно, — выпрямляется с кряхтеньем дядька. Медлит, снова смотрит пристально и, наконец-то, уходит.
Уходит почему-то вообще прочь из библиотеки! Куда? Тут же приходит понимание — в кабинет, куда же ещё! Просто больше некуда! Похоже, в отсутствие родителя всю прессу туда относят. А её что, выписывают и на дом приносят? А я думал, что каждый раз на улице покупать нужно было.
— Вот, изучай, — опускает на журнальный столик толстую пачку серых газетных листов дядька. — Может, просто рассказать тебе то, о чём знать хочешь?
— Да я всё знать хочу! — вырывается из меня крик души, прежде чем успеваю осмыслить заданный мне вопрос. Тут же исправляюсь. — Говорил же, не помню ничего. Может, почитаю, так вспомню?
— А как читать, значит, не забыл? — хмыкает дядька.
— Откуда я знаю? — удивляюсь вроде бы как натурально. А по спине между лопаток ползёт и щекочет предательская капелька пота. Но заканчиваю с уверенным видом, как будто так и должно быть. — Сейчас и проверю!
Дотянуться до верхней из пачки газеты не получается, слишком глубоко провалился я в мягкое кожаное сиденье кресла. Дёргаюсь, наклоняюсь вперёд в попытке вырваться из мягкого плена, а клятые лубки мешают! Ограничивают мою подвижность. Да ещё повязки больно врезались в самый сгиб колен и локтей, сухожилия пережали. Морщусь, и это не осталось незамеченным.
— Больно тебе, Николай Дмитриевич? Чем помочь? Хочешь, сам тебе почитаю? А ты посидишь спокойно?
— Ну-у, —тяну словно бы в раздумье. И, соглашаюсь, конечно же. — Почитай! Да только негромко. Мало ли, засну?
Последнее говорю, чтобы совсем уж из новой, только что придуманной роли не выбиваться. Так понимаю, поведение моё нынешнее весьма не похоже на раннее поведение княжеского наследника. Значит, мне сейчас нужно больше лениться и вообще, размазнёй быть…
Дядька читает последние новости, а я вглядываюсь в цифры под названием газеты. Расстояние между нами невеликое, зрение отличное, освещение тоже неплохое, можно не только названия разглядеть, но и отдельные цифирки с буквами!
Вглядываюсь в них и никак не могу увиденное осмыслить! И смирился уже с попаданием, и вроде бы принял его, как есть, даже шевелиться активно начал, а вот конкретную дату с названиями и изображениями на газетном листе увидел, и по новой нахлобучило!
Да сильно так! Вот только теперь окончательно и по-настоящему в перенос поверил! В то, что всё это отныне НА-ВСЕ-ГДА!
И это точно не кино! И не чудится мне, не снится! И возврата к прошлому не будет!
Да ещё передовица на весь разворот оказалась с большим портретом государя-императора! Оторвался от созерцания газетного листа, поднял взгляд, а над камином тот же самый портрет висит. Большой такой, в полный рост! А я-то внимания и не обратил особого.
Самый конец девятнадцатого века! И правит страной Александр Третий! А куда Николая Второго дели? Голова кругом идёт!
Комната закружилась, поплыла вокруг меня, ускорилась, стены слились в общий серый фон. Из этой серости портрет выплыл, приблизился вплотную, накренился, изображённый на нём государь усмехнулся в усы да взял и руку протянул, до плеча дотронулся, похлопал по нему — держись, мол, братец…
— Николай Дмитриевич, ты меня слушаешь? Николай Дмитриевич⁈ Да что такое с тобой происходит⁈ — откуда-то издалека, словно сквозь вату, доносится голос дядьки.
И чего суетится? Всё же хорошо! А тот не унимается, тормошит меня за плечи, трясёт всего, словно куклу безвольную. Увидел, что я на него внимание обратил, тут же из кресла меня выдернул, на руки подхватил, потащил куда-то. Да чуть было головой о дверной косяк не приложил! В последний момент извернулся и бочком, бочком проскочил, уберёг голову от столкновения с косяком. А вот ноги нет! Двойной удар я хорошо прочувствовал! Правда, боли особой не было. Так, на грани ощущения где-то.
И опять всё вокруг меня плывёт в неудержимом хороводе.
Резкий запах обжигает нос, продирает носоглотку, добирается до головы и взрывается в мозгу фейерверком, выбивая прочь полуобморочное состояние. Трясу башкой и ошалело осматриваюсь, с понятным раздражением отпихивая ещё раз сунутый под нос флакончик с вонючим содержимым:
— Убери от меня эту гадость!
— Марфа, полотенце дай! Марфа, ну что ты копаешься? Вон же висит!
— Да я чистое ищу! — возмущается кормилица.
— У меня здесь всё чистое! — режет повариха. И подгоняет явно замешкавшуюся женщину. — И водицу из вон того ведра ковшиком набери, она там ключевая, холодная, только что Федюнька с родника принёс!
Холоднючая вода льётся на лицо, обжигает шею, грудь, колет подмышки, щекочет живот. А повариха усиленно начинает растирать мне лицо поданным полотенчиком. Пытаюсь отстраниться, не получается, держат меня крепко. Отвести чужие руки тоже не хватает силёнок, приходится терпеть и стонать. Сначала тихо и еле слышно. А когда это не помогло, пришлось застонать в полный голос. Только тогда натирать стали более бережно, прекратили измываться над бедным и несчастным мной.
— Иди ко мне, миленький мой! Нянечка тебя сейчас в постельку уложит, сказочку расскажет, — подхватывает меня на руки Марфа и несёт в…
Вот как только сообразил, что сейчас со мной вытворяют, так сразу и опомнился! Забился в крепких руках, вывернулся, свалился на пол. Ну, почти что свалился. Из таких ручек так просто не вывернешься. Сама поставила на ноги, когда дёргаться начал. А я ещё и ругался при этом разными словами. Нет, слова всё были приличные, я же не дурень, себя контролировать могу. Просто…
Просто навалилось как-то. Осознал наконец-то, прочувствовал в полной мере всё со мной произошедшее.
Это в книжках бравые попаданцы сразу после переноса бегать начинают, мировые рекорды ставить и врагов сокрушать одной левой налево и направо. А тут настоящая реальность, не вымысел. Мне же как той яблоньке время нужно, чтобы веточка, привитая к главному стволу, надёжно прижилась, чтобы не отпала. А то, что ходить вроде бы как начал, так это от волнения и перевозбуждения! На выплеске лошадиных доз адреналина и голом энтузиазме! Потому и сдулся сейчас, что душа к телу непривычна, что силы закончились, и организм вразнобой заработал!