Лето длиною в жизнь (СИ)

— Прости, что напугал тебя! Я сам не знаю, что говорю и делаю. И я с ума схожу от твоей близости! Николь! — ее имя он практически прорычал, и оно сорвалось с его губ такой болью и горечью, что Николь буквально затопило этими эмоциями.
Дверь издала мягкий щелчок и открылась. А Николь так и застыла на пороге, не в силах сделать и шага, ее ноги, казалось, налились свинцом. Сердце бухало в груди, разрывая грудную клетку на части.
Она медленно повернулась к мистеру Смарту, подняла взгляд к его лицу, натолкнулась на такое глубокое, практически фатальное, желание в его глазах, что ее сердце совершило последний кульбит, оборвало тонкую ниточку, на котором болталось, и полетело в бездну, бурлящую таким же диким и горячим отчаянием. Наверное, именно это увидел мистер Смарт в ее глазах, потому что в ту же секунду он накрыл ее рот своим, смял ее тело в своих сильных объятиях, не давая ни на секунду опомниться и отступить. А она и не хотела сопротивляться, она жаждала ему сдаться, каждая ее клеточка горела огнем и требовала его прикосновений. Она отвечала на его поцелуй с голодным рвением, с какой-то животной страстью. Она вдыхала его аромат, смешанный с привкусом виски и голова ее шла кругом от этого возбуждающего коктейля. Мистер Смарт то покусывал, то облизывал ее губы, то играл языком, обводя то одну, то другую губу, посасывал, захватывая в плен, но ни на секунду не прерывал своего обладания ее ртом. Поцелуй затягивал, перетекая из обжигающего в чувственный, из чувственного в едва уловимый, а потом вновь в горячий и властный, забирающий последние остатки разума. Она чувствовала, как их обоих лихорадит и трясет, как его руки гладят в исступлении ее обнаженную спину, вжимая все сильнее и сильнее в свое крепкое тело. Николь вцепилась в его плечи, ощущая под ладонями как напряжены его мускулы, провела по ним, лаская, поднялась к шее, зарылась пальцами в его волосы. Мистер Смарт замер от ее прикосновений, внезапно прервав поцелуй и втянув резко воздух, практически зарычав.
— Еще! — всхлипнула Николь, подавшись за его губами.
— Я не смогу остановиться, маленькая моя, — прошептал срывающимся голосом он, лаская ее лицо своими красивыми длинными, чувственными пальцами, которыми Николь так нравилось любоваться и о которых она так мечтала в своих самых смелых и запретных фантазиях.
— Не надо останавливаться, пожалуйста! — прошептала Николь в ответ, прикусывая его палец, которым он вел по ее нижней губе. — Я так хочу вас, мистер Смарт! — ее голос дрогнул от смелости произнесенных слов.
— Александр! — проговорил он. — Назови меня по имени, Николь! — он взял ее нежно за подбородок и посмотрел в глаза.
— Я хочу тебя, Александр! — выдохнула она ему в губы.
И как только Николь произнесла его имя, мистер Смарт понял, что если минуту назад он еще готов был остановиться, то сейчас все сдерживающие его разум барьеры рухнули и ничего не осталось кроме дикого, необузданного желания любить ее, его маленькую девочку, подарить ей всю ласку, на которую он был способен.
Он обхватил ее за талию, оторвал от пола и внес в ее номер. Он сел на кровать, поставив Николь между своих ног. Она протянула руки к пуговицам на его рубашке, но он остановил ее.
— Тссссссс, — прошептал он, — я слишком долго хотел этого, чтобы теперь спешить. — Он провел рукой вверх по ее спине, очерчивая пальцами каждый ее позвонок, ловя себя на мысли, что до сих не верит, что это происходи в действительности. Он ловил каждое нервное дыхание Николь на свои прикосновения и это заводило еще сильнее. Он давно уже протрезвел, эмоции и чувства вытеснили весь хмель из крови, заменив его страстным желанием обладания. Он зацепил подол платья и медленно потащил его вверх, замирая от нежности. — Как же я хотел снять с тебя это платье, лишь увидев тебя в нем! А когда посмотрел на твою оголенную спину, то понял, что не смогу не дотронуться! — шептал он прерывистым голосом, отбрасывая платье в сторону и целуя Николь в живот. Он осторожно положил ее на спину на кровать, провел едва касаясь пальцами по ключицам, далее обвел грудь по чашечке бюстгальтера, спустился вниз по ребрам к животу, очертил кружок вокруг пупка. Николь выдохнула воздух со стоном, выгнулась навстречу его рукам. Александр упивался тем, что он видел, впитывал всей кожей то, что чувствовал под своими пальцами. — Твои коленки, как же хотел дотронуться до них, когда мы ехали в машине, накрыть их вот так ладонью, они такие маленькие, эти чашечки, — он погладил ее коленки, потом сполз ниже и поцеловал их, очертил языком. Николь никогда не чувствовала ничего подобного, ее сердце сжималось тисками от нежности, и казалось, что еще немного и оно не выдержит, разорвется на мелкие кусочки от всех тех чувств, что пробуждал в ней Александр своими прикосновениями. Ее тело тянулось за его руками, за его сладкими и такими томными, неспешными ласками. Он разжигал под ее кожей огонь так умело и так беспощадно.
 
Николь не заметила, как они оба остались без одежды. Она лишь видела его смуглое крепкое тело, ощущала под ладонями мышцы, что перекатывались под кожей, как он вздрагивал от каждого ее прикосновения, как их пронзало током там, где кожа касалась кожи. И еще его глаза, бездонных два омута, что тянули за собой в пучину наслаждения, потери контроля и бесконечного удовольствия.
Казалось его руки и губы были везде, на ее теле не осталось ни одного обласканного им миллиметра кожи. Он то воспламенял ее своими смелыми ласками, то успокаивал едва ощутимыми прикосновениями. То доводил ее до предела, вот-вот готовую взорваться, и тут же отступал, заставляя балансировать в изнеможении на грани и не давая ей пересечь ее. Николь стонала, кричала, кусая губы, царапая его плечи и спину.
— Пожалуйста, — в какой-то момент не выдержала она, выгибаясь ему навстречу, — пожалуйста, Александр! Возьми меня! Я не могу больше… Александр!
И он сорвался вновь, услышав свое имя, которое она выдохнула рваным дыханием. Он вошел в нее резко, одним движением. Николь вскрикнула от острого наслаждение, что пронзило ее тело. Да, вот так, все правильно, все верно!
Волна удовольствия накрыла обоих одновременно, сначала окутав темнотой и оглушительной тишиной, а потом взорвав на осколки окружающий мир. Стон и крик, смешавшиеся и осыпавшиеся на два обнаженных сплетенных тела, подрагивающих в объятиях друг друга, были самыми лучшими звуками этой бесконечной, бездонной ночи.
А потом было утро и пробуждение в его крепких руках и снова ласковые прикосновения, что сводили с ума, отключая разум, заставлявшие только чувствовать, только жить ощущениями, эмоциями, желаниями.
А потом была дорога домой…и сцепленные всю дорогу руки…и бесчисленные остановки, чтобы вновь прикоснуться, поцеловать, обнять, заставить забыться…вырвать у безжалостной жизни еще пару мгновений, пару минут, секунд.
Ему казалось, что он больше не сможет дышать. Она его возненавидит, но пусть так…пусть!
А потом его взгляд, полный боли, и слова, режущие по сердцу до крови: «Прости…» и все, никаких объяснений, лишь ощущение, что что-то умерло безвозвратно.
Николь стояла на ступенях университета, как всего лишь сутки назад, смотрела на уезжающую машину мистера Смарта…и понимала, что ничего не чувствует…внутри была лишь пустота…холодная…черная пустота.
Как быстро может измениться жизнь…каких-то двадцать четыре часа…а уже никогда и ничего не будет прежним…как, например, вчера!
Глава 37
Мы сидели с Николь в арт-кафе, точнее лежали на пуфах. Я договорилась с хозяином, что он разрешит нам принести алкоголь. Обычно в подобных заведениях разрешаются только безалкогольные напитки. Но нам нужно было поговорить где-то вне студенческого городка.
 
— И что дальше? — спросила я.
— А ничего. Подъехали к дверям университета, он поворачивается ко мне и говорит: «Николь, прости! Ты поймешь потом. А сейчас просто — прости!» и смотрит как побитая собака.
— Мистер Смарт? — воскликнула я.
— Нет, дядя с переулка. — она вздохнула, задумчиво глядя в бокал, как будто пытаясь там увидеть нечто такое, что даст ей ответы на вопросы. — Что я должна была понять? Что между нами ничего невозможно? Что он струсил? Что он не захотел меня больше? Что он, наконец, наигрался в свои дурацкие игры? Партия окончена, финита ля комедиа!