Другой путь. Трилогия (СИ)
Сергей Михайлович Майцев принял нас всё в том же кабинете, где мы уже были осенью восемьдесят третьего. Помещение блистало свежестью – совсем недавно был сделан ремонт, а стол и кресло остались теми же самыми.
– Ну, здравствуй, тезка! – Сергей Михайлович здорово раздобрел за прошедшее время. Но мало того, он обзавелся шкиперской бородкой и трубкой. И если бородка ему шла, то трубка отвратно воняла и освежитель воздуха, стоявший на столе, видимо, со своими функциями не справлялся.
Проследив за моим взглядом, Майцевстарший усмехнулся:
– Не обращай, это я курить бросаю. Ношу с собой как постоянное напоминание о том, какой мерзкой гадостью дышал двадцать лет. Стоит дома забыть – и тянет сигаретку высмолить, а пока она со мной – и желания нет. Чтото вроде овеществленной памяти.
Я слышал про разные способы отвыкания от этой привычки – от лузганья семечек до вымачивания сигарет в молоке и знал, что ни один из них не сработает, если курильщик сам не решил расстаться с сигаретой.
– У меня не так много времени, рассказывайте, что вы там надумали? – С места в карьер погнал разговор Сергей Михайлович.
Захар еще дома успел рассказать ему в основных чертах обо всем, чем мы занимались эти годы, и Майцевстарший, видимо, собирался обсудить какието проблемы, не видимые нами, но нам требовалось не обсуждение. Нам нужен был не совет, а он сам.
– Ну, понимаешь, пап, – начал Захар. – Мы ничего не успеваем делать. Я даже на курсы по таймменеджменту записывался – толку нет. Потому что элементарно не хватает рук, ног и голов.
– В Америке люди, что ли кончились?
– Нет, людей там полно. Просто только мы двое знаем о даре Серого. И если еще когото посвящать, то можно здорово промахнуться и облажаться – потом замаемся расхлебывать. А ты все знаешь, представительный, умный. Мы бы Изотова тоже взяли, но он старенький совсем.
– Вот как? – Сергей Михайлович поднялся со своего места и прошелся по кабинету. – И что же я стану там делать? Я ни в финансах, ни в политике ничего не понимаю. Если только за вашим душевным здоровьем следить? Но там квалифицированных психиатров не меньше, больше, скорее.
– В экономике у нас Захар разбирается получше иного министра, – вступил и я в разговор. – А вы нам нужны как представитель, как переговорщик. Вас же хрен проведешь? Вы же любую ложь на счет “раздва” вычислите? Самое нужное для нас на нынешнем этапе качество. Просто комуто придется встречаться со многими официальными лицами, до которых мы ни возрастом, ни фактурой пока еще не доросли. А между тем часто необходим именно такой человек – знающий обо мне, о будущем и в то же время достаточно самостоятельный. Станет ли разговаривать товарищ Лигачев с Захаром? Или со мной? Даже если нас представить миллиардерами? Вряд ли. Скорее, станет Егор Кузьмич искать того, кто стоит за спиной юнца, а никого не обнаружив, решит, что это его английская или израильская разведка на крепость пробует и потом можно пытаться до морковкина заговенья вытягивать его на серьезный разговор – толку не будет. Нужно было, наверное, вас еще тогда вытаскивать вместе с нами, но… всего не предусмотришь, даже с моим даром. Опыта и умения он не дает. Только знание о будущих событиях.
Майцевстарший повертел в руках свою трубку:
– Мда… Неожиданно. Вы предлагаете мне все бросить и ехать в неизвестность?
– Паап, не городи ерунды. Что бросить? Психов твоих? Они тебе благодарность никогда не выскажут. Ты здесь будешь сидеть или Иван Иваныч Иванов – им без разницы. Кабинет вот этот? Машеньку? Пенсию в сто рублей? Квартиру двухкомнатную площадью в пятьдесят квадратных метров? Что бросить?! Мы тебе весь мир предлагаем, жизнь, а не ее имитацию. Так что тебе бросить? Нечего. Бросать нечего – только приобретать. И нам ты поможешь здорово и сам чегото добьешься. Не вечно же тебе здесь сидеть? Подумай: через пару лет, когда здесь начнется сущий бардак, кому ты будешь нужен вместе со своей… – Я пнул друга в ногу под столом, и Захар оборвал свой монолог, поняв, что начал говорить чтото не совсем соответствующее моменту. Еще чутьчуть и Майцевстарший начал бы орать, что он не продается, что давал клятву Гиппократа, что он советский врач.
На самом деле нужно быть сущим идиотом, чтобы вот так заявить человеку, что он тридцать лет занимался черт те чем. И я понял еще отчетливее, что теперь, когда пришло время непосредственной работы с людьми, которые действительно чтото решают, мы с Захаром можем завалить весь план – просто потому что однажды скажем фразу не вовремя и не тому человеку.
– … в общем, папа, подумай – быть полезным для пяти десятков психопатов или для всех остальных сограждан, которые вскоре хлебнут лиха полной ложкой. Потом будешь локти кусать, но исправить ничего будет нельзя. И мы шишек набьем и сделаем хорошо, если половину из того, что сделать могли бы, и ты так и останешься провинциальным врачом. И даже те несколько публикаций в “Здоровье”, которыми ты так гордился, просто забудутся. Через пять лет уже никто о них не вспомнит. Думай. – Закончил свою сложную мысль мой друг.
Сергей Михайлович уселся в свое крутящееся кресло, погромыхал ящиками в столе и досталтаки откудато пачку “Космоса”. Шмыгнул носом, скрутил кончик сигареты – чтобы не высыпался пересохший табак и прикурил от стоящего на широком подоконнике калорифера с раскаленной спиралью.
– Когда в первый раз вы сюда заявились, у меня появилось предчувствие, что в тот день моя жизнь подошла к какомуто рубежу. – Он выпустил под потолок струю дыма. – Наверное, не стоило бросать, если я с такой радостью и легкостью вернулся к курению?
Мы молча смотрели на него, ожидая решения.
– Когда я вам буду нужен?
– Вчера, – мы ответили хором.
– Если бы я дал вам ответ прямо сейчас, я бы признал, что все мои жизненные достижения – только мираж. Но, даже если это так, он мне дорог, мой мираж. Я не могу с ним проститься, не оплакав его, – он пустил к потолку еще одну дымную дорожку.
– Сколько времени вам нужно на “похороны”?
Сергей Михайлович достал еще одну сигарету, прикурил ее от тлевшего “бычка”:
– Вы выкручиваете мне руки, молодые люди.
– Папа, если бы это помогло, я бы с удовольствием выкрутил тебе еще чтонибудь, – доверительно сообщил Захар. – Не кокетничай.
– А как мама?
– Уговоришь ее, – без тени сомнения заявил Майцевмладший. – Тебе всегда это удавалось. К тому же это не навсегда. Года через трипять, ты сможешь вернуться сюда. В смысле – в Россию. В Москву или Ленинград. Если хочешь, мы можем купить ей квартиру в Москве уже сейчас, а ты будешь часто бывать в столице. В общем, можно придумать любые варианты.
Сергей Михайлович поднял трубку телефона и сказал в нее:
– Машенька, нам три кофе. И коньяк дагестанский, чтото нервы расшалились. – Он повернулся к нам. – Значит, вам хочется, чтобы я стал представителем ваших миллиардов в России? Почему не ваши московские стариканы? У них ведь уровень влияния и доступа куда выше?
– Новое мышление, перестройка, гласность, – объяснил я. – Они в глазах реформаторов – пережиток прошлого, с которым и здороватьсято противно, потому что выкормыши Сталина. Да и не вечные они. Им уже сейчас по семьдесят и маразм уже совсем близок. По крайней мере, у некоторых. Мы всяко думали, лучше вашей кандидатуры и нет никого.
Еще полчаса мы проговаривали всякие технические подробности и, в конце концов, Сергей Михайлович дал свое принципиальное согласие.
– Видите, какой из меня неважный переговорщик, если я так просто согласился со всеми вашими предложениями? – Пошутил Майцевстарший.
– Так ведь и предложение было не из тех, от которых можно отказываться? – рассмеялся Захар.
– Это – да… Но вот было бы мне лет на пять побольше и никакая сила не сдвинула бы меня из этого кресла. И еще – я не знаю английского языка. Немецкий бытовой или медицинский, немного польский – от деда досталось, и все.
– Пусть это будет последнее горе, которое случится у тебя в этой жизни, – отмахнулся Захар. – Месяца за три тебя натаскают. А память у тебя профессиональная, медицинская. Даже не думай о такой ерунде.