Другой путь. Трилогия (СИ)

Когда мы оказались над сушей, едва ли не сразу стало заметно, как под нами вздыбилась горами земля. Небо было безоблачным и прозрачным, и вид открывался сказочный – длинная полоса побережья с частыми песчинками поселений, собравшиеся гигантскими складками горы, покрытые выгоревшей растительностью.
Мехико поражал своими размерами: мне показалось, что мы летели через него едва ли не полчаса. Он разползся по горам гигантским малоэтажным спрутом, истыканным иглами высоких дымящих труб.
Аэропорт, к моему удивлению, оказался расположен едва ли не посреди города: прямо вокруг него повсюду виднелись жилые дома, улицы, магазины, пробки на перекрестках, редкие пальмы. Все было какогото невзрачного пыльножелтого цвета, и только небо – пронзительносинее.
Вопреки ожиданиям, высота в две с лишним тысячи метров над уровнем моря, на которой располагался Мехико, никак не отразилась на нашем самочувствии. Опасения Захара, высказанные перед выходом на трап, оказались надуманными.
Нас встретил седой креол неопределенного возраста. Такому можно легко дать и тридцать лет и шестьдесят. И при этом непременно ошибиться. Назвался он Альваресом. На очень медленном и правильном английском он объяснил нам, что должен забрать у нас прежние документы и отдать новые.
Все три часа до нашего отбытия он пробыл с нами – словно и не было у работника аэропорта никаких дел, кроме сопровождения двух туристов. Он постарался рассказать все о своей стране: от революций и двух мексиканских императоров до состояния футбольной сборной, чем изрядно развлек Захара. Я же, напряженный и собранный, никак не мог успокоиться и пропустил его болтовню мимо ушей. Не успев побыть финном, я скоро стану американцем и должен буду пробыть в этой роли достаточно долго – это давило на нервы. К тому же сразу после посадки самолет немножко тряхнуло: как объяснил Альварес, землетрясения в этой части страны случались по нескольку раз ежедневно, но очень редко они вызывали какиелибо разрушения. Мне же, помнившему по рассказам старших разрушенный Ташкент и Газли, каждую минуту грезились провалы в земле и падающие здания.
Словом, когда нас поднял в небо "Clipper Mexicana" – "Боинг737" в раскраске Pan Am, меня уже сильно колотило – до дрожащих рук, и Захар почти насильно заставил меня выпить таблетку успокоительного. Я уснул. Чтобы проснуться уже на американской земле, где буду изо всех сил стараться ухудшить ее будущие перспективы.
 Глава 8 
  
– Эй, парни, как вы смотрите на то, чтобы выпить сегодня вечером пива? – Так спрашивал нас каждый день дядя Сэм, на ранчо которого неподалеку от Франкфорта мы расположились, став для его соседей двумя племянниками с Аляски.
Такое предложение звучало от Сэмюэля Батта очень часто, и мы уже совсем не удивлялись размеру его отвислого брюха, штанам, в которые легко могли поместиться вдвоем, трем подбородкам и постоянно потному лбу.
Накануне нашего приезда ему исполнилось пятьдесят пять лет, был он одинок: недавно похоронил жену, а сын погиб во Вьетнаме в последний год пребывания там американцев. Еще гдето в Сиэтле жила старшая дочь, но отношения с ней испортились по причине сильных политических разногласий. Все дело в том, что раньше Батт жил в НьюЙорке, держал небольшой бар на двадцать третьей улице и был коммунистом. Да и как не быть коммунистом, если над твоим заведением находится штабквартира американской коммунистической партии, а за столами в баре постоянно сидит десятокдругой идейных борцов с капиталом? Вот и Сэмюэль Батт проникся учением товарища Маркса и даже когдато давно был лично знаком с Гасом Холлом – главой коммунистов США! А теперь время от времени оказывал содействие старым единомышленникам.
Поэтому, когда его попросили ненадолго приютить у себя двух парней, он не стал отказываться – переносить одиночество в его возрасте, если никогда прежде не жил один, достаточно сложно.
Батт уже четыре года как отошел от политической активности – вместе с Моррисом Чайлдсом, доверенным лицом которого был. Он часто с восхищением рассказывал о своем боссе, весомом человеке в КП США, двадцать лет мотавшимся по миру в поисках финансирования для своей партии. Все успехи коммунистов в Штатах Батт связывал с деятельностью этого человека, убедившего лидеров из Москвы и Пекина вложить в развитие американского коммунистического движения десятки миллионов долларов. Но после того, как восьмидесятилетний Чайлдс сообщил товарищам, что к нему подбирается ФБР, ему было рекомендовано уйти на пенсию. Вслед за ним отошел от активных дел и Сэмюэль Батт.
 
Я не стал говорить добродушному толстяку, что Моррис Чайлдс, второй человек КП США, ее "министр иностранных дел" и, по совместительству, "министр финансов", пользующийся безусловным доверием Суслова и Пономарева, двадцать лет был агентом ФБР, вводящим в заблуждение коммунистов по обе стороны океана. Это лично ему в руки передавал деньги Павлов.
Если б я знал в Москве, что с этим человеком мне предстоит косвенно пересечься, я бы непременно рассказал о его "подвигах", а здесь мне бы никто из тех, с кем я имел возможность познакомиться, не поверил бы никогда. Да и напутствие Павлова однозначно трактовалось как "всячески скрывать свои способности от посторонних". Здесь жаловаться на Чайлдса было попросту некому – ничем невозможно объяснить свою информированность. А мое слово против слова героического подпольщика – даже не пыль, нечто гораздо меньшее.
Видимо, труд своего помощника Чайлдс считал заслуживающим хорошего вознаграждения, а может быть, источники достатка были другими, но как бы там ни было в прошлом, к моменту нашего появления дядя Сэм обзавелся приличных размеров хозяйством, где выращивал табак, сою и кукурузу, и для собственного удовольствия совсем немножко разводил лошадей: десятка тричетыре бродили по лугам его земли.
А еще у Батта всегда было много пива – в обед, вечером и обязательно на ночь. Частенько напиваясь, он начинал мечтать, как выставит однажды своих "лошадок" на скачках "Кентукки дерби" и, конечно же, они привезут ему к финишу Гранпри.
Захару такое существование было в тягость. С его холерическим темпераментом спокойная, размеренная жизнь воспринималась как наказание. Ему хотелось уже завтра начать переворачивать мир наизнанку, крушить и доказывать всем свою исключительность. Он едва себя сдерживал тем, что каждый день старался уработаться до потери сознания. Да и то ежевечерне начинал жаловаться, что устал от неизвестности и делиться опасениями, что мы доверились не тем и теперь нас попросту выперли из родной страны, и мы окончим свои дни, ковыряясь в грязи посреди штата Кентукки. А я подшучивал над ним и ждал человека, что привезет мне привет от Сомовой Юленьки.
И он появился в конце октября. Когда целыми днями лились со свинцового неба дожди, хотя нам с Захаром уже хотелось снега. Но снег в субтропиках выпадает редко.
Мы с Захаром ковырялись с утра в сломавшемся тракторе, нужно было запустить его до вечера – дядюшка Сэм сказал, что он понадобится ему на днях. Сам он уехал на какуюто местечковую ярмарку, и ждали мы его только к ночи. Причину поломки обнаружили достаточно быстро. Мне даже не пришлось напрягать свою "память": топливный насос не желал запускаться. Я пошел в сарай поискать замену – у запасливого Батта при большом желании можно было найти и комплект ЗИПа для синхрофазотрона. А когда вернулся, увидел, что Захар о чемто разговаривает с веселым мужиком в деловом костюме, чемто похожим на Гаррисона Форда – мы недавно посмотрелитаки "Звездные войны". Рядом с нашим трактором стоял красный "ДоджДарт".
Приезжий чтото рассказывал, посмеиваясь при этом, а Захар хмурил брови.
Заметив меня, гость раскинул руки:
– Серхио, как я рад тебя видеть! – однако идти по размокшему от дождей двору не решился, побоявшись испачкать свои блестящие туфли.