Другой путь. Трилогия (СИ)
– Фидель вытащит свою страну. – Ответил я. – Конечно, будет трудно, особенно в самом начале, когда в одночасье пропадет рынок для сахара и прекратится помощь братского Союза. Они потеряют очень много – едва не половину своего хозяйства и пятнадцать лет будут выползать из той ямы, в которой окажутся по милости нашего последнего Генсека, продавшего и страну и друзей – не глядя, оптом. Кубинскую революцию спасут пляжи, море, фрукты и медицина, равной которой нет ни у кого в регионе. И еще долго не появится.
– Я гдето читал, – сказал Захар, – что в начале пятидесятых Куба была более развитой страной, чем Япония.
– Япония в начале пятидесятых была после войны. После Хиросимы и Нагасаки, после того, как потеряла вообще все. Низкий старт.
– Чего? – заворочался Захар.
– Эффект низкого старта. Если мы имеем выпуск продукции ежегодно на 100 рублей, то выпустив в следующем году на 10, мы получим десятипроцентный прирост темпов, а если изначально была тысяча, то увеличив ее выпуск на пятьдесят рублей, мы в абсолютных единицах получим пятикратное превосходство над низкостартующим соперником, а вот в относительных он нас обгонит вдвое, потому что наш прирост будет лишь пять процентов. Вот с этим эффектом "низкого старта" и связано наше постоянное двукратное опережение темпов роста экономики над США, и постоянное при этом отставание в абсолютных величинах. Хотя, если бы эта гонка продолжалась достаточно долго – мы бы, конечно, догнали и перегнали.
– Это ты откуда знаешь?
– Пересечение линейных функций, алгебра, седьмой класс. – Ответил я. И отвернулся на другой бок, лицом к соседнему балкону, до которого при большом желании можно было, наверное, доплюнуть. – Давай спать, товарищ Майцев. Завтра понесет нас нелегкая на подвиги во славу отечества.
Он промычал чтото невнятное, потом отчетливо пожаловался, что ктото его кусает за ногу и, побрыкавшись недолго, уснул.
Но нелегкая никуда нас не понесла.
Утром я проснулся от того, что Захар толкал меня в бок. Хотел громко возмутиться, но он зажал мне рот рукой и, сделав страшное лицо, показал глазами за прутья перил на соседний балкон – на тот самый, куда вчера мне так хотелось плюнуть.
На балконе, нисколько не стесняясь своей наготы, делала гимнастику совершенно голая, чернявая кубинка. Нет, она вовсе не была негритянкой или мулаткой – она была брюнеткой того жгучеиспанского типа, что может иметь только одно имя – Кармен.
Захар едва не забыл как дышать, пожирая глазами это зрелище. Он зашептал мне в ухо:
– Между прочим, я вот как с тобой связался, так ни разу ничего, а я же молодой еще, мне ни в монахи, ни в подвижники идти не хочется. Эх, знать как хотя бы здороваться поиспански, я бы ее удивил! Не ворочайся, Серый, спугнешь!
– Захар, успокойся уже! – Я потряс его за шевелюру. – Спроси у Пабло, что за девица, они наверняка…
– Иээх, – выдохнул Захар, – это еще кто?
На балкон к гимнастке вышел такой же голый кубинец – жилистый и блестящий. Он облапил красотку и уволок ее внутрь дома, чем изрядно расстроил моего друга.
– Как с такими людьми можно социализм строить? – спросил меня Захар. – Они же несерьезные совсем: голышом почти по улицам скачут, поют все время, тьфу, срамота одна!
Я рассмеялся и встал:
– Если б ты был сейчас вместо этого Хосе или Хуана, все было бы в рамках приличий?
Захар почесал за ухом, тоже поднялся с матраса и рассудительно ответил:
– Ну ято совсем другое дело! Я бы себе таких вольностей не позволил.
Артем уже не спал.
Мы позавтракали какимито маленькими яйцами – размером вполовину от тех, к которым привыкли в Союзе, запили соком, выжатым при нас из разных фруктов.
Спустя еще час, проехав по исторической части Гаваны, налюбовавшись на изыски латиноамериканской архитектуры, обрызганные морем на набережной Малекон, мы оказались в гостинице – отеле, разместившейся в старинном особняке с ажурной колоннадой и внутренним двориком, где бродили какието местные павлины, орущие еще более противно, чем известные нам по мультфильму с бароном Мюнхгаузеном.
В остальном отель был вполне на уровне – чистый, опрятный, с доброжелательным персоналом. Под потолком каждой из трех комнат в нашем номере крутились огромные лопасти вентилятора, создававшие хоть какоето движение воздуха. Захар обрадовался этим вертушкам так, словно были они самым производительным кондиционером. Он попросил сопровождавшего нас кубинца запустить вентилятор побыстрее, Артем с улыбкой перевел просьбу и в ответ мы услышали экспрессивное объяснение, в котором четко разобрали три часто повторяющихся слова: "электрисиста", "ромпио", и традиционная уже "маньяна". "Маньяны" в объяснении было больше всего.
– Переводить? – Ехидно спросил нас Артем.
– Завтра? – практически не сомневаясь в верности предположения, поинтересовался я.
– Завтра, – подтвердил Артем.
А кубинец улыбнулся во весь рот и дважды добавил:
– Маньяна, си, маньяна! Электрисиста ва асер бьен!
Кроме неисправного вентилятора в номере нашлись холодильник, телевизор – "Горизонт" и здоровенная микроволновая печь "Мрия МВ", которой ни я, ни Майцев пользоваться не умели.
Артем велел нам сидеть в номере. И, чтобы не скучали – подкинул несколько ярких журналов с картинками пляжей и бассейнов, а сам ушел в город, пообещав вернуться к ужину.
Через полчаса Захар, выключив бормотавший поиспански телевизор, вдруг заявил:
– Я понял, почему США страна успешная, а Австралия, населенная такими же англосаксами – так себе, ни рыба, ни мясо!
Такое заявление от него было для меня внове и я, отложив в сторону оставленный Артемом журнал, попросил:
– Давайка подробнее?
– Все просто, – вскочил из кресла Захар. – И там и там изначальное население – всякие преступники, отщепенцы, недовольные жизнью в метрополии, случайные люди. Но разница в том, что в Америку ехали те, кто не попался – уверенные в себе, наглые и успешные, решившие поменять жизнь по своей воле, а в Австралию – приговоренные к сроку, сломленные и забитые. Соответственно, альфасамцы в одной стороне света, а всякие бэты и омеги – в другой. Естественный отбор и ничего более!
Если бы я не знал его уже давно, я бы подумал, что он это говорит всерьез, но, немножко зная его любовь к провокациям, эпатажу и словоблудию я просто отмахнулся:
– А расстояния и открытие Австралии на двести лет позже, здесь, конечно, совершенно ни причем.
– Это ерунда, – сказал Захар. – Ну их в задницу! Я еще вот что заметил: когда смотришь на карту Европы, то четко видна граница между северными – богатыми странами и южными – победнее. Сначала я думал, что во всем виноват климат, но после того, как ты мне рассказал о его влиянии на производство, я стал искать другой фактор!
– Ииии? – Мысленные упражнения Захара всегда были занятны.
– И я его нашел! Все дело в том, что люди живут и действуют согласно некоторой жизненной философии. У нас это марксизмленинизм, а у них?
– У них нет марксизмаленинизма, – ответил я. – И южные испанцы и северные голландцы в него не верят.
– Вот! – Воскликнул Захар, подпрыгивая с кресла. – Вот оно! Вера! Посмотри: Англия, Голландия, Германия, Швеция, Швейцария, Норвегия – богатые. Испания, Португалия, Италия, Румыния, Венгрия, эти две последние социалистические просто как иллюстрация – так вот эти все – бедные! По крайней мере, до войны было так – пока не пришел социализм. Почему? Что их объединяет, кроме географии? Вера! Религия! На юге утвердились католики, которым богатство дает Бог и при этом не оченьто любит богатых, а на севере – протестанты, добывающие богатство сами и за это сильно любимые тем же самым Богом! Понял?
– Както не очень…
– Ну вот смотри: если за успех в деле тебя окружающие похвалят – ты станешь его делать вдвое усерднее, потому что будешь выглядеть в их глазах достойно! А если они станут тебя ругать и обещать тебе кары небесные, не думаю, что у многих найдутся силы продолжать начатое.