Блеф (ЛП)

Когда я была маленькой, мои любопытные уши этого не понимали. Но, будучи подростком, я умела читать между строк.
Случайность.
— Как ты? — спросила я.
— Занята. Я звоню потому, что еще не получила от тебя финансовую информацию на конец года.
Ах, да. Налоги. Теперь этот звонок обрел смысл. Эта женщина любила налоги. Папа тоже.
Каким я была ребенком? Конечно, я была хороша в математике, но для них в жизни не было ничего интересного. Кроме… налогового сезона. Они вели себя так, словно это были Олимпийские игры, и они были готовы выиграть золото.
  
— В этом году я сама буду заниматься своими налогами. — Я собралась с духом. — Через ТурбоТакс (прим. ред.: ТурбоТакс — это налоговое программное обеспечение для самозанятых).
На линии воцарилась тишина.
Просто нелепо быть почти тридцатилетней женщиной, которая боится молчания своей матери, но вот она я, стою в своей квартире, и мое сердце бьется так сильно, что я была готова потерять сознание.
Тишина на другом конце провода стала такой тяжелой и тягучей, что я не выдержала.
— Мама?
— ТурбоТакс. — Она произнесла это слово с такой горечью, что было удивительно, как у меня не съежилось и не расплавилось ухо.
— Тебе нет смысла заниматься моими налогами, — выпалила я. — Это пустая трата твоего времени. Это должно быть достаточно просто. — Потому что за последние несколько месяцев прошлого года мой доход был нулевым.
Молчание мамы означало, что она не купилась на мою чушь.
Черт. Причина, по которой я не хотела, чтобы она, как обычно, занималась моими налогами — или перепоручала их сотруднику низшего звена в своей фирме, — заключалась в том, что я не хотела, чтобы она знала о моем финансовом положении.
За последние несколько лет, занимаясь пением, я не заработала много денег, но я зарабатывала сама. Зарабатывала достаточно на аренду жилья, одежду и еду, а оставшиеся крохи откладывала. Этот небольшой плюс в активах моего баланса успокоил моих родителей, так что мне удалось избежать потока лекций о своем образе жизни.
Но мой баланс был опасно близок к минусу. Спасательная подушка, которую они научили меня иметь, которую я накопила, была почти исчерпана.
Я не хотела, чтобы они знали, что я потерпела неудачу.
Их жизнь была полностью поглощена цифрами, дебетами и кредитами. Они считали, что хорошее финансовое положение — это успех. А я была их разорившейся, необразованной дочерью.
Что я делала со своей жизнью?
Очевидно, стала разочарованием для своих родителей.
— Ты хотела что-то еще? — спросила я, мои руки дрожали.
— Нет.
Верно. Наши дела были завершены.
— Приятно было с тобой поговорить, мам.
— Пока, Эверли. — Ее прощальные слова были как удар в грудь. Щёлк.
Мои финансы ее не касались. Я не была обязана отвечать ей по-другому.
И все же я жаждала их гордости. Я ждала их гордости в течение десяти лет. Я так сильно хотела этого, что была похожа на голодную собаку в грязном переулке, выпрашивающую объедки.
Какое-то время я думала, что, если смогу стать певицей, если смогу стать знаменитой и богатой, как Люси, они наконец-то смирятся с тем фактом, что я бросила колледж. Они поймут, что то, что я не последовала их плану, не пошла по их стопам, еще не значит, что я испортила свою жизнь.
Когда же я перестану обманывать себя?
С каждым годом пропасть между нами становилась все шире.
Это причиняло боль.
Я любила своих родителей. Они любили меня, по-своему. Мы просто… не были близки.
Слезы навернулись на глаза, но я смахнула их. Не плакать. Я не сделала ничего плохого.
Я бросила телефон на диван и подошла к окну.
После того, как меня чуть не убили, мама с папой позвонили мне один раз. Всего один. После этого мной интересовалась только папина ассистентка. Она писала мне каждый день в течение двух недель.
Мои родители были придурками. Люси говорила то же самое, когда нам было по двенадцать, и это доставило мне удовольствие. Тогда я рассмеялась. Мама с папой наказали меня за что-то, что я сочла несущественным — сейчас я не могла вспомнить подробностей, — и когда я прокралась к Люси, чтобы сказать ей, что не смогу играть целую неделю, она назвала их придурками.
По сравнению с ее родителями, мои были ими.
Родители Люси обожали ее. Они обожали меня. Они приняли меня в свою семью, поощряя нашу дружбу, помогая нам сблизиться как сестрам по сердцу. Внешняя привязанность и любовь, которых мне так не хватало от моих собственных родителей, свободно лились рекой в доме Россов.
Когда они погибли в автомобильной катастрофе, Люси была безутешна. Я тоже. Мы скорбели о них вместе.
Вскоре после этого ее певческая карьера пошла в гору. Люди в Нэшвилле часто спрашивали, не завидую ли я, что она добилась такого невероятного успеха, в то время как я пела в барах за пятьсот баксов за вечер. Многие не верили мне, когда я заверяла их, что рада ее достижениям.
Люси взлетела прямо на небеса просто потому, что была яркой звездой, и именно там ей было самое место.
Ее мотивацией была музыка.
Моей мотивацией была работа.
Я просто хотела выжить на своих собственных условиях. Хотела жить со своей лучшей подругой. Хотела доказать своим родителям и самой себе, что уход из колледжа не был ужасной ошибкой.
Я промахнулась, не так ли?
У меня зазвонил телефон, и я поспешила поднять его, взглянув на экран. Это была не мама.
— Привет, Люси, — ответила я.
— Привет. — Она всхлипнула, и мое сердце остановилось.
— Что не так? Ты в порядке? Почему ты плачешь? Это Дюк? — Ее муж был полицейским. Ее должно было пугать, что на его работе может случиться что угодно.
— Нет, нет. Я в порядке. — Улыбка в ее голосе заставила меня расслабиться. — Ты занята?
Уф.
— О, да. Очень занята, — невозмутимо ответила я.
— Хорошо. Я сейчас подойду.
Пятнадцать минут спустя она села рядом со мной на диван, улыбаясь от уха до уха, и сказала, что беременна.
— Я так счастлива. — Я притянула ее к себе, и слезы хлынули из моих глаз во второй раз за день. С тех пор, как Люси потеряла родителей, она была одинока. Потом она приехала сюда, в Каламити, и нашла Дюка.
Я почувствовала укол ревности не к тому, что она обрела семью. А к тому, что она ускользала от меня.
Я теряла ее из-за «долго и счастливо», в то время как сама пребывала в подвешенном состоянии.
— Эверли — действительно красивое второе имя, — сказала я, отпуская ее и отгоняя зависть. Это была моя проблема, и я не стану омрачать счастливый день моей подруги.
Люси рассмеялась.
— Да, все так.
Я улыбнулась, увидев радость в ее красивых зеленых глазах.
— Насколько Дюк взволнован?
— Он на седьмом небе от счастья. — Она просияла. — Я спросила его, кого он хочет, девочку или мальчика, и он сказал, что ему все равно, лишь бы ребенок был здоров. Но сегодня утром я застукала его за просмотром имен мальчиков в своем телефоне.
— Эверли — не лучшее второе имя для мальчика, но я слышала и похуже.
Люси хихикнула, и мы проговорили целый час, пока ей не пришлось пойти домой, чтобы выгулять Чеддер.
Мой урчащий желудок выгнал меня из квартиры на поиски еды. Было три часа дня, но это стало моим стандартным временем для ланча. Жизнь безработной бывшей певицы отличалась непостоянством.
Я дошла до Первой улицы, закуталась в пальто и бросила быстрый взгляд на галерею Хакса, прежде чем повернуть в противоположную сторону и направиться к кафе «Уайт Оук».
Мы с Хаксом не разговаривали с тех пор, как он встал с моей кровати в воскресенье вечером. Четыре дня и ни слова, хотя я этого и не ожидала. Я подозревала, что мы будем встречаться по выходным, что меня вполне устраивало. Будет легче поддерживать эти жесткие границы, если он будет лишь случайным попутчиком.
Он был просто придурком, если воспользоваться его словами. Отвлечение. Интрижка с горячим, задумчивым художником была идеальным бегством от реальности. Хаксу не нужно было беспокоиться, что я стану навязчивой. Я не искала ни любви, ни дружеского общения. Если бы это было так, он был бы первым, кого я вычеркнул из списка кандидатов. Этот человек был таким же закрытым, как банка соленых огурцов в моем холодильнике, которую я не могла открыть целый месяц.