Единственная для Зверя (СИ)

А теперь я вижу, что.
Он нашёл с ней спокойствие. Того, чего не хватало ему в браке с моей взрывной нервной мамочкой, воспринимающей всё близко к сердцу. Он решил поменять мамины истерики на флегматичность новой супруги, мамины яркие платья на простой домашний халат, и маминых многочисленных подруг на домашний уют с пирогами.
Разве могу я его за это упрекать?
Пожалуй, что нет.
Он, конечно же, и сам не хотел такого поворота событий. Но мамуля, как всегда, чересчур всё близко приняла к сердцу.
— Нет, спасибо.
Быстро отставляю от себя полупустую чашку сладкого остывшего чая, которую я так не смогла выпить до дна, как не пыталась. Никогда не пью сладкий чай. Он напоминает мне размокшую сахарную вату, отпечатываясь на моём языке приторным вкусом.
— Садитесь, Людмила Анатольевна. Мне очень нужно с вами поговорить.
Отставляю стул, на котором ещё недавно сидел отец, и выжидательно смотрю на мачеху. Она, кажется, сильно взволнована — её губы приобрели синюшный оттенок, а костяшки пальцев побелели. Из груди женщины вырывается облегчённый вздох, и она с радостью принимает моё предложение, тотчас плюхнувшись на стул.
— Да, Вика, ты права. Мне тоже нужно с тобой кое-что обсудить.
Чувствую покалывание в кончиках пальцев, и в душе нарастает какая-то необъяснимая тревога — вот-вот сейчас я, наконец-то всё узнаю и мы с мачехой после долгих лет всё же сумеем расставить все точки над «i» в наших отношениях.
Разве не об этом говорила мне гадалка?
Мы должны помириться — это обязательное условие моего счастливого будущего.
— Я очень виновата перед тобой…
Мачеха запинается, выхватывая из вазочки, стоящей на столе, очередную салфетку и быстро подносит её к своим сухим глазам. Я почтительно замолкаю, дав ей возможность собраться с мыслями. Уж не знаю, о чём она хочет мне сообщить, но, наверное, это для неё очень важно.
Вон как она нервничает…
— Вика, ты пойми, я была так раздосадована потерей ребёнка…
Женщина вновь замолкает, начиная рвать бумажную салфетку на мелкие клочки, и я смотрю, как перед ней стихийно растёт гора рваной бумаги.
— В общем, я знаю, почему у тебя семья не строится.
Делаю стойку, как гончий пёс, унюхавший жирную утку где-то поблизости и окидываю Людмилу Анатольевну тяжёлым, как бензовоз, взглядом. Ведь именно об этом говорила мне матушка ещё год назад, когда делала мне расклад на своих странных пугающих картах. И вот теперь, появилось ещё одно доказательство, что она не лгала тогда.
— Почему? Вы что-то сделали, да?
— Да.
Шелестит, еле слышно, и моё сердце начинает стучать, как бешеное, начиная гнать кровь по венам в два раза быстрее. Краска прилипает к моему лицу, и я аккуратно накрываю ледяную руку женщины своей дрожащей ладонью:
— Что вы сделали?
— Прокляла тебя.
Странная, непонятная фраза больно царапает мне душу и пульс учащается ещё сильнее, раздаваясь в моём мозгу громким ударом колокола.
— Как это?
Тётя Люда пожимает плечами, прижимая салфетку к своему лицу, и я понимаю, что она и сама сильно напугана тем, что ей когда-то удалось сотворить со своей падчерицей. Плечи женщины слегка подрагивают от еле слышных всхлипываний, и я осторожно подхожу к ней сзади, слегка приобняв.
— Понимаешь, я не хотела. Само так получилось. Ведь после того, как ты из дома убежала, у меня выкидыш случился, кровотечение открылось. Вот тогда я и пожелала, чтобы у тебя семья не строилась до тех пор, пока ты меня не примешь.
Замолкаю, вслушиваясь в сбивчивую речь мачехи, и закусываю губу.
— Я ведь очень хотела с тобой подружиться, чтобы ты смогла меня если уж не полюбить, то хотя бы принять. А ты наотрез отказывалась, ёжиком становилась, ласки мои отвергала, дерзила.
Да, именно так всё и было.
Подростки очень жестоки — это правда. И я искренне хотела тогда, чтобы на месте моей матери в могиле лежала эта всегда спокойная Людмила Анатольевна. Я её ненавидела всем сердцем и терпела только ради папы, которого очень сильно любила.
— В общем, плакала я после выкидыша сильно, и с языка будто сорвалось — не быть тебе счастливой в семейной жизни, пока ты меня в свою семью не примешь. Ужас, я понимаю, какой я была эгоисткой, не захотела тебя понять. Ты, наверное, очень страдала?
 
— Это в прошлом.
Мгновенно вспоминаю, как ночью стояла под дверями спальни и прислушивалась к томным вздохам Людмилы Анатольевны. Тогда мне хотелось ворваться внутрь, вытащить её за волосы из отцовской постели и выкинуть из нашей квартиры.
Наверное, именно так поступила бы мама.
У меня — её характер.
Но разве была виновата Людмила Анатольевна тогда? Пожалуй, что не больше, чем все остальные. Но именно её я винила во всех смертных грехах, строя многочисленные козни.
— Простите и вы меня.
Женщина поднимает на меня свои мокрые от слёз глаза, и я понимаю, что я, на самом деле, уже её давно простила и смирилась с выбором отца. Да, это не мать, конечно, но именно с этой женщиной папа обрёл, наконец, настоящее счастье.
— Я вас понимаю и ни в чём не виню. Я ведь тоже вела себя как сущий дьяволёнок.
Тётя Люда начинает растягивать свои бледные губы в дрожащей улыбке, и я помогаю ей подняться. В следующую секунду женщина попадает в мои объятия и заходится в судорожных рыданиях.
  
Глава 20
 
Андрей
*****
— Дрю, я на фитнес.
Мелодичный голос супруги, больше похожий на журчание горного водопада разносится из прихожей, и я плотно сжимаю челюсти, чтобы не разразиться нецензурными ругательствами.
Смотрю на часы — полвторого.
Чудесно. К двум часам должна приехать няня и я, передав в её опытные руки свою дочурку, отправлюсь за негодницей — женой в ту клоаку, рассадник разврата, чтобы как следует проучить незнакомого мне охотника за чужими жёнами.
— Хорошо, а во сколько ты закончишь?
Напрягаюсь у зеркала в гостиной, почёсывая кулаки. Ох, отработать бы на Артуре мой коронный апперкот левой, чтобы он надолго вышел из строя, отлёживаясь в больничке со сломанной челюстью. А моя супруга, если ей будет угодно, пусть носит ему протёртые супчики и кормит с ложечки!
Алиса осторожно выглядывает из прихожей, кидая на меня обеспокоенный взгляд.
— А что случилось? У тебя какие-то планы?
— Думал потом втроём, по-семейному, по парку прогуляться. Мы бы с Варечкой могли подъехать, забрать тебя.
Пожимаю плечами, стараясь придать своему голосу самый будничный тон. Все внутренности завязываются морским узлом при взгляде на супругу, и я отчётливо замечаю, как эта лживая тварь начинает мести хвостом, как провинившаяся собака.
— Ой, не заезжай, я приеду сама, как освобожусь. А потом пойдём, погуляем. Погода и вправду чудесная.
Ага, чудесная.
Вот и думай, как ты сегодня будешь спать под открытым небом, на лавочке. Потому что в свою квартиру, за которую я до сих пор плачу ипотеку, я тебя больше не впущу.
Расплываюсь в злорадной ухмылке и вслух произношу:
— Договорились, любимая. Хорошей тренировки.
Алиса тотчас расслабляется, выдыхая полной грудью, и извлекает из сумочки помаду, аккуратно скользя ярко-красным столбиком, по своим дрожащим от напряжения, губам.
Проститутка…
— Пока!
Взмах рукой, и жена исчезает, оставив после себя лишь шлейф дорогих французских духов с нотками цитрусовых.
Вскакиваю на ноги, размашистым шагом направляясь в комнату — мне нужно лишь переодеться, чтобы не запачкать белоснежную любимую футболку кровью этого недоноска — тренера.
При мысли о Бельцеве, мои руки сами по себе начинают сжиматься в кулаки, а на шее выступает отчаянно пульсирующая вена.
 
Спокойно, Зверь.
Главное — не перегнуть палку и не убить нечаянно этих любовничков, застав их на месте преступления.
Варечка вбегает в нашу с женой спальню и, смотря, как я одеваюсь, нараспев произносит, смешно сморщив носик: