Временная мама (СИ)

— Никак не успокоишься? — поинтересовалась Нинка и ко мне повернулась: — Вадичка всё напоить меня жаждет. В надежде, что посговорчивее стану и прыгну-таки к нему в койку.
Я смутилась и замерла пнем, толком не прореагировав на подобную откровенность. Однако, Брызгалов сконфуженным ничуть не выглядел, издал смешок, запрокинув голову, и фыркнул:
 — Окстись, ведьма, минералку дуй, кто мешает.
А потом и вовсе повел себя неожиданно: притянул Нинку за уши, смачно чмокнул в губы и пропел: «Обожаю». Нинка шутливо двинула ему кулаком под дых, он повращал глазами, изобразив как ему «больно», а я кашлянула в кулак, напоминая о себе, пусть без меня дурачатся.
— Вадик, ты нам работы свои покажи, — опомнилась Нинка и добавила: — Из бюджетных. Мы бабками не особо располагаем, а к прекрасному приобщиться жуть, как хочется.
Вадим только головой покачал на это. Впрочем, несколько картин предложил, из раннего творчества, пояснив, что с ними готов за сущие копейки проститься. Я присмотрела симпатичный пейзаж: темная гладь озера, закат, на далеком противоположном берегу город зажигался огнями. Место узнаваемо, туда и школьники с походами наведываются и молодежь отдохнуть на бережок едет, а запечатленная городская окраина «Зеленый остров» у нас звалась. «Сущими копейками» оказались семьсот баксов.
— Ты в своем уме?! — возмутилась Нинка, глядя на приятеля. Тот заржал и смилостивился:
— Ладно, за четыреста забирай. Но только ради нашей пылкой дружбы.
— Вадик! Ты смеешься что ли? Откуда у нас такие деньги?
Что ответил Вадик я уже не слушала, потому что увидела её. Уютный двор, замерший из века прошлого, и безродный пес под кустом сирени. Пес выглядел как живой: ещё минуту назад лежал, скучая, а теперь нахохлился, замер в стойке, заслышав шаги или что-то более подозрительное. И если поза его решительна, готов отпор дать в любую секунду, то глаза выдавали – добряк, пошумит только.
— А эта сколько? — отвлекла их от дружеской перепалки. Брызгалов повернулся.
— Эта?.. — почесал он затылок, а потом рукой махнул: — Эту так забирай. Соседке по молодости презентовать хотел, её пес, а она участковому на меня настучала. Теперь уже ни пса, ни старушки.
Раму мы заменили, старая выглядела не солидно, деньги Брызгалов, как бы я не настаивала, взял только за раму в итоге. Нинка поцеловала его на прощание и пообещала в скором времени заглянуть с инструментом, «подравнять его лохмы».
И вот теперь, стоя с торца ресторана, я отчаянно трусила – слишком уж габаритный подарок получился. Сверток, в нарядной бумаге, невольно внимание привлекает. Нужно было купить галстук и не выделываться. Ветер трепал мои волосы, а никак не решалась войти. Но производители закрепляющего лака уверяли: локоны выдержат любую непогоду, поэтому за них я особо не беспокоилась.
  «А подарок ли тебя беспокоит?» — спрашиваю себя. Кажется, я волнуюсь. А ещё немного… боюсь. Боюсь быть представленной его кругу, боюсь не войти в него, в этот круг.
Зазвонивший телефон заставил вздрогнуть, не отвечая — руки заняты — засеменила к главному входу. Я и не глядя знала кто звонит – Федоров.
Подарок пришлось вручить сразу. Отделенный от общего зала замысловатыми перегородками кабинет, куда я вошла за провожавшей меня улыбчивой хостес, оказался просторным и светлым. Всё внимание на меня сразу. А у меня картина эта огромная. Федоров шагнул ко мне – обнять, а она между нами. Вручила.
— Поздравляю, — пискнула. Он её одному из гостей за спиной передал и меня к себе прижал. Рукой  талию крепко обхватил, кончик его носа по щеке скользнул, теплом обдавая. «Потрясно выглядишь», — шепнул на ухо и отпрянул, терпкий одеколон ноздри пощекотал. Затем в ладоши хлопнул, внимание всеобщее привлекая, хотя нужды в этом не было, все и так на нас пялились.
— Так, други мои, знакомимся. Это моя Лиза.
Федоров остальных по очереди представляет, мне бы запоминать, а я стою дура-дурой и думаю: «Моя… он сказал – моя». Отчего я о нем по фамилии думаю, отчего не Максим? Сама держу эту дистанцию, сама к себе не приближаю. Может, пора уже?
 
Пожалуй. Не самый плохой день для близости, кстати, и знакомы мы уже больше двух месяцев. В общем, если у этого вечера будет продолжение…
— Это Дмитрий, мой старинный приятель, — вернул меня в действительность Федоров. Представленный помахал мне, я улыбнулась в ответ, а Макс указал на его спутницу: — А это Ирочка, толщина её каблуков распространяется не только на мужа, но и всех его друзей.
Ирина демонстративно закатила глаза, оценивая шутку, и фыркнула:
— Федоров! Если бы не я, ты бы уже пятнадцать раз женился и столько же развелся, трезвея на утро.
«Мило она его подставляет», — подумала я, Макс лишь хохотнул в ответ. Только этих двоих я и запомнила, с остальными постепенно разберусь. Оставались ещё две пары и одинокий мужчина, имена которых я упустила. Мы расселись, меня Федоров по левую руку от себя усадил, сам во главе стола, справа от него два кресла пустуют. Выходит, не все подошли, осматриваясь, сообразила я. А ещё подумала: он даже не взглянул. Не поинтересовался, что это за сверток такой огромный я ему принесла. Безымянный гость картину на пустующий столик в углу определил, к стене наклонив, там уже цветы в вазе стояли – розы черные — и коробка подарочная. Может и к лучшему, что после, один посмотрит. И что вручила сразу – хорошо, не знаю, как у них принято, но «толкать речь» мне бы не хотелось. А так… вроде и поздравила уже, пусть и скомкано.
— Серегу не ждем, вечно опаздывает, — сообщил Федоров. Замерший до этого в стороне официант, кинулся обслуживать (позже Дмитрий его прогонит, заявив, что с напитками они справятся самостоятельно), а Макс наклонился ко мне и шепнул: — Я скучал без тебя.
Всё тот же Дмитрий сказать вызвался. Говорил пылко, душевно, Федорова называл то другом, то братом. Я поняла, что они ещё и коллеги, только чем занимаются так и не уловила. Все дружно выпили и замолчали. И не едой увлеклись, хотя и это тоже, — ко мне приглядываются. Я перехватила заинтересованный взгляд девушки, сидящей по диагонали напротив, мы одновременно отвели глаза и вернулись к своим тарелкам. Единственный человек, которому не было до меня никакого дела, это мужчине, прибывшем в одиночку. Толстый, хмурый, даже дежурно не улыбнулся ни разу. Он сосредоточенно жевал и разрушал мне миф о том, что все толстые люди непременно весельчаки.
Выпили ещё по разу, я тоже пригубила вина, разговор наконец наладился. Обсуждали неведомого Карнаухова, обзаведшегося на днях двойней посредством ЭКО. Мнения разделились. Одни считали двойня – здорово, другие опасались за товарища, у которого теперь трое детей, включая балованную супругу.
К тому времени, когда они вошли все уже окончательно расслабились, хмелеть начали. Удовлетворившийся едой толстяк, звали его Артур, кстати, в кресле откинулся, реже хватался за вилку, не так интенсивно наполнял себе тарелку закусками. Нас обдало холодком, я спиной почувствовала, а среди гостей возгласы раздались. «О-о… явились». Я хотела повернуться, полюбопытствовать, а девушка уже к Максу подскочила. Встала у него за спиной, подбородком в макушку уткнулась и покачалась с ним из стороны в сторону, а потом в темечко чмокнула. И смеется.
— С днем рождения! – пропела она Максу, за уши потрепала и волосы взъерошила. Отлипла немного, потанцевала и ладошки обе вскинула: — Приивеет, народ!
И на этом её замысловатый танец не кончился. Она подпрыгивала, вскидывала руки, светлые волосы порхали в такт, хотя музыка фоном играла, слышно едва. И так гармонично её выходки смотрелись, так естественно. Лидка бы непременно её распущенной назвала, а я позавидовала – свободная. И дресс-код ей по фигу и наши кислые лица тоже. Джинсы на бедрах рваные, толстовка и кроссы на толстой подошве. Впрочем, толстовку она в танце скинула и оставшись в майке на кресло возле Макса плюхнулась. Я обалдело глазела на неё, понимала это, но взгляд отвести не могла. Надпись на её майке гласила: «Все уйдут, а я останусь».