Варяго-Русский вопрос в историографии
Проиллюстрирую сказанное конкретными фрагментами из источников. Согласно ПВЛ Лаврентьевской редакции, события в княженье Словен перед призванием варяжских братьев разворачивались так: «Изгнаша варяги за море, и не даша им дани, и почаша сами в собе володети, и не бе в них правды, и въста род на род, [и] быша в них усобице, и воевати почаша сами на ся. И реша сами в себе поищем собе князя, иже бы володел нами и судил по праву»[188]. Никоновская летопись дополняет эту картину: «И по сем събравъшеся ръша к себъ: “поищем межь себе, да кто бы в нас князь был и владъл нами, поищем и уставим такового или от нас, или от казар, или от полян, или от дунайчев, или от варяг”. И бысть о сем молва велиа; овъм сего, овъм другаго хотящем, таже совъщавшася послаша в варяги»[189]. Почему выбор пал на кандидата из варягов, разъясняет Воскресенская летопись, где читаем: «И в то время в Новегороде некой бе старейшина, именем Гостомысль, скончиваеть житие, и созва владалца сущая с ним Новаграда и рече: “Совет даю вам, да послете в Прускую землю мудрые мужи и призовёте князя от тамо сущих родов”»[190].
Каким образом «тамо сущие роды» были связаны с княженьем Словен, мы узнаём из Новгородской Иоакимовской летописи (НИЛ), которой В.Н.Татищев посвятил четвёртую главу своего труда и в которой рассказывается о том, что «Гостомысл бе муж елико храбр, толико мудр, всем соседом своим страшный, а людем его любим, расправы ради и правосудия... Гостомысл имел четыре сына и три дочере. Сынове его ово на войнах избиени, ово в дому измроша, и не остася ни единому им сына, а дочери выданы быша суседним князем в жены...». Вещуны предсказали, что «имать наследовати от своих ему. Он же ни сему веры не ят, пребываше в печали. Единою спясчу ему о полудни виде сон, яко из чрева средние дсчере его Умилы произрасте древо велико плодовито и покры весь град Великий... Востав же от сна, призва весчуны, да изложат ему сон сей. Они же реша: “Oт сынов ея имать наследити ему... И вси радовахуся о сем, еже не имать наследити сын большия дочере, зане негож бе... и посла избраннейшие в варяги просить князя...»[191]. ПВЛ опускает детали обсуждения, приводя только его конечный результат: «...идаша за море к варягам к руси... реша русь, чудь [и] словени и кривичи вся земля наша велика и обильна, а наряда в неи нет, да поидете княжитъ и володети нами»[192].
Несмотря на сугубую лаконичность этой фразы, она вполне конгруэнтна вышеприведённым сведениям более позднего летописания, если освободить её от смыслового искажения (отождествления летописного «наряд» со словом «порядок» вместо «власть»), привнесённого работой Шлёцера «Нестор» в силу двойного перевода – с русского на немецкий и обратно, и логически завершает всю картину: официальные представители княженья Словен отправляются в страну, где находятся намеченные кандидаты на их княжеский престол, и обращаются к данным кандидатам с приглашением занять этот престол в силу отсутствия у них власти-наряда (или представителя власти – «нарядника») в соответствии с правом и местом в ряду княжеского родословия. Известно скептическое отношение многих современных исследователей к сведениям из летописей XV–XVII вв., связанным с призванием Рюрика. Особенно это касается НИЛ, которая, по словам М.Н.Тихомирова, «вызывала наибольшее количество сомнений...». Постепенно НИЛ была признана подлинным произведением, но сочинением неизвестного автора XVII в., «использовавшим источники различного характера»[193]. Сегодня блестящие исследования С.Н.Азбелева показали более значительную историческую ценность данного источника. С.Н.Азбелев доказал, что составителем НИЛ был первый епископ Новгорода Иоаким (ум. 1030) и что в ней использованы исторические знания, передававшиеся в устной традиции Новгородской земли. Учёный напомнил, что подобные мысли высказывались уже А.А.Шахматовым, но исследователи НИЛ к ним почему-то не обращались[194].
Кроме летописей, известен целый ряд других русских источников, посвящённых родословию правителей Руси и характеризуемых в науке как легендарно-политические сказания русской литературы XIV–XVII вв.[195] В их числе можно назвать такие памятники как «Сказание о князьях владимирских»[196], «Корень родства великих князей русских»[197], «Корень великих государей царей и великих князей русских»[198], «Книга степенная царского родословия» и многие другие, в которых также сообщалось о княжеской родословной Рюрика и его братьев и повторялось, что они приглашались на правление в силу своих наследных прав и по причине отсутствия прямых наследников мужского пола после смерти Гостомысла.
И вот этакое источниковедческое богатство стало отбрасываться как недостоверное, вымышленное, не имеющее научной ценности под влиянием завезённой Байером, Миллером и Шлёцером схоластики и ненаучной мифотворческой историографии. Мысли об «очищении истории от всего чудесного и фантастического» вкупе с социально-политическими теориями философов-просветителей, согласно которым государственности предшествовал период свободы и народоправства, сделалась прокрустовым ложем, используемым норманистами для поддержания идеи о Рюрике – безродном военном наёмнике откуда-то из Средней Швеции.
С тех пор много воды утекло. Далеко вперед ушла наука в своем понимании потестарных процессов ранней истории человечества. Да и общий взгляд на древность, на первобытный период истории человечества радикально изменился. Сама Теория общественного договора признана утопией, поскольку давно стало ясно, что институт монархии не возникал в силу добровольно заключённого между отдельными группами договора. Учёными-медиевистами была обоснована идея о длительном переходном периоде от первобытного общества к феодальному, что и привело к критическому пересмотру концепций (разработанных в своё время в трудах Б.Д.Грекова и его учеников, хотя критику надо было начинать с Монтескье), в которых процесс разложения родоплеменных отношений рассматривался как одновременный процессу формирования классового общества. Всё это привело к разработке в 60–80-х гг. новых концепций дофеодального и предфеодального типов общественных отношений. Одновременно в западной политантропологии получила, также для определения поэтапной эволюции обществ эпохи разложения родоплеменного строя и предгосударственного общества, получила развитие теория вождества. Со временем термин «вождество» был принят и в отечественной науке для характеристики позднепервобытных и предклассовых обществ. При изучении проблематики институтов власти в доклассовых обществах было установлено, что институт наследственной власти – княжеской или королевской – возникает задолго до образования государства и тем более – формирования феодальных отношений, в рамках ещё первобытного общества, в недрах которого появляется верховная власть, носящая сакрализованный и наследный характер[199].
Но ничего этого нет и в помине в работе российских норманистов. У них как и встарь Рюрик – безродный наёмник, по договору с которым в русской истории в одночасье возникает государственность и как её следствие – княжеская власть. Открываем монографию Н.Ф.Котляра «Древнерусская государственность» и читаем: «...источники, западные и древнерусские, постоянно называют князьями племенных вождей, но это вовсе не означает, что они ими были. Князь в подлинном значении этого термина появится в восточнославянском обществе лишь тогда, когда начнет рождаться государственность»[200]. Открываем работы А.Н.Кирпичникова, И.В.Дубова, Г.С.Лебедева, Е.Н.Носова, Е.А.Мельниковой, В.Я.Петрухина и ряда других авторов и читаем: племена славян и финнов вели междоусобные войны, замириться не могли, заключили договор с неким предводителем военных отрядов, и как результат этого договора возник институт древнерусской княжеской власти[201]. Дальше XVIII в. норманистская мысль так и не двинулась даже в исследовании таких важных вопросов как генезис института княжеской власти и возникновение русской государственности.
Очевидно, что под влиянием норманизма наша историческая наука стагнирует и не может использовать достижения современной теоретической мысли, поскольку над ней, как кошмар, довлеет весь груз утопий XVI–XVIII вв., в частности, перепевы вышеозначенного рудбекианского военно-разбойничьего мотива в трактовке вопроса о происхождении варягов, которые приобрели личину академического догмата и постулат о безродном Рюрике – предводителе военных отрядов как консервация утопических идей историософии эпохи Просвещения, конкретно, теории Общественного договора. Оба эти вопроса неразрывно связаны с таким центральным для историографии вопросом как создание российской государственности, поэтому представляется необходимым более конкретно показать влияние вышеперечисленных факторов на трактовку современными норманистами различных проблем начального периода российской истории, чему и будет посвящена следующая глава.