Единственный вдох
Ева сидит в углу дивана, прижав голые колени к груди. Невероятное чувство усталости наполняет тело, веки закрываются, руки тяжелеют, дыхание неглубокое. Ночь словно поглотила их, окутав мраком тайны, известной только троим.
Комната залита мягким оранжевым светом ламп. Сол с задумчивым видом стоит у двери, сложив ладони у лица, будто в молитве, и то и дело поглядывает на Джексона – тот молча сидит на деревянном кресле-качалке и дергает за нитку из рвущихся брюк. Брат выплеснул все свое беспокойство и теперь кажется опустошенным.
Сколько раз Ева представляла возвращение Джексона: когда лежала одна в кровати и прислушивалась к тишине ночи, когда исследовала те уголки залива, где он бывал в детстве, когда особенно сильно наваливалась тоска…
Тело не нашли, и поэтому продолжала теплиться надежда: однажды Джексон вернется в ее жизнь.
«Я так хотела этого. И вот он здесь».
В тишине раздается вопрос Евы:
– Зачем ты приехал на Уотлбун – после всего, на что ты пошел ради исчезновения, после всего, что нам из-за этого пришлось пережить?
Джексон смотрит на нее одновременно с нежностью и сожалением, кладет руки на подлокотники кресла.
– Хотел убедиться, что ты в порядке, хотел быть рядом. Я и не думал выходить из тени, но сегодня услышал, как вы с Кейли говорили про поездку к Жанетт…
Ева напрягается: он что, был там, стоял в темноте и прислушивался? И часто он так делал? Ева столько раз думала, что сходит с ума, потому что ощущает то, чего быть не может.
– Давно ты в Тасмании? – спрашивает она, а мысли все крутятся в голове.
– Месяц.
– Ты заходил в хижину? – удивляется Ева.
Джексон смотрит на нее, затем опускает взгляд и кивает.
Значит, она это не выдумала, она действительно чувствовала его запах. Джексон бродил по хижине, касался ее вещей, заходил в спальню. Там увидел свою старую клетчатую рубашку, надел, чтобы ощутить кожей приятную и знакомую ткань и вспомнить, каково это – снова быть собой.
– Мне казалось, я схожу с ума. – Ева качает головой. – Я знала, что ты был там, чувствовала твой запах, но уверяла себя, что мне причудилось.
– Ева…
– И ты забрал нашу фотографию – ту, с джазового фестиваля?
– Прости.
Ева со вздохом закрывает глаза: это слово больше на нее не действует.
– Почему именно сегодня? – спрашивает Сол, не отходя от двери. Непонятно, собирается ли он уйти или, наоборот, не хочет выпускать брата. – Почему ты пришел сегодня?
– Я не собирался, просто услышал, как Ева плачет. – Джексон смотрит на нее. – Ты зашла в воду. Я волновался, все ли в порядке, и подошел ближе, а ты… увидела меня.
– Нет, – возражает Ева, – ты хотел, чтобы тебя увидели. Раз ты слышал наш с Кейли разговор, то узнал, что я уезжаю, и не удержался. Ты специально подошел близко – не оставил мне выбора.
– Все не так… – говорит Джексон, уже сам не веря своим словам. – Я не мог смотреть, как ты плачешь. Я хотел успокоить тебя, ведь я твой… – Он замолкает.
– Муж? – заканчивает Ева.
Она внимательно смотрит на Джексона. Где же тот мужчина, за которого она вышла замуж и которому доверила свое будущее?
Он уже не ее муж. И никогда им не был.
Сол оборачивается на стук: в окно бьется ночная бабочка, летит на свет.
– Так что дальше? – спрашивает он, засовывая руки в карманы. – Чего ты хочешь? Пойдешь в полицию, расскажешь Жанетт?
– Я… не знаю. – Джексон потирает лоб. – Не знаю, что делать дальше.
Джексон в своем репертуаре – поспешный, импульсивный, живет только настоящим моментом и не задумывается о последствиях.
– А отец? – спрашивает Сол.
Джексон пристально смотрит на брата.
– Как он?
– Нормально, – уже не так резко отвечает Сол. – Бросил пить.
– Правда? Отличная новость.
– Если только не сорвется.
– Я видел его здесь, вы вместе ужинали на террасе.
Ева с удивлением смотрит на Джексона. Ну конечно, в тот вечер она вдруг выскочила из-за стола, вся бледная, и бросилась в сад. Почувствовала его на расстоянии?
– У отца вид не особо, – говорит Джексон. – Болеет, да?
– Панкреатит, как и раньше.
– Все серьезно? – Сол кивает. – Думаешь, он больше не станет пить?
– Говорит, будет держаться, но кто его знает. Если сорвется, выпивка его прикончит.
Джексон молчит, затем добавляет:
– Он… он вынесет все это?
Сол задавал себе тот же вопрос. Дирку придется осознать не только то, что Джексон жив, но и правду о пожаре, которая вновь вскроет рану, оставшуюся в сердце после смерти жены. Если отец узнает, то сразу же схватится за бутылку – он сейчас слишком уязвим.
Наконец Сол отвечает:
– Вряд ли.
Джексон осознает значение слов брата и нервно сглатывает. Глядя на Джексона, Сол наконец принимает решение. На лбу выступает пот.
– Я не хочу врать отцу и жить двойной жизнью – знаясь с тобой, но скрывая это от папы. Так не пойдет. – Джексон молчит. – Пожар в лесу – это несчастный случай, ты тогда был ребенком и совершил ошибку. Жаль, ты не доверился мне, не рассказал правду, однако былого не вернешь. – Сол замолкает и смотрит на брата. – Я прощаю тебя.
Джексона переполняют эмоции, на глаза накатывают слезы.
Сол не закончил; не отрывая взгляда, он продолжает:
– Только и ты меня прости, Джексон. Ты мой брат, и я люблю тебя, но тебе нельзя возвращаться в мою жизнь. Ни сейчас, ни когда-либо еще.
– Я понимаю. – Лицо Джексона искажает боль.
Затем он поднимается, подходит к Солу и протягивает ему руку.
Немного помедлив, Сол пожимает ее.
Они не обнимаются, а жмут друг другу руки: в знак согласия, примирения и прощания.
Сол выходит на террасу, закрывает за собой раздвижные двери. В комнату врывается поток свежего морского воздуха, но его тут же поглощает духота от печи. Такое чувство, что Ева заперта в этом доме вместе с Джексоном.
Он с болью смотрит, как уходит брат.
– Боже, Джексон, – вздыхает Ева – она измучена, сил нет. Получится ли тоже уйти от него, бросить мужчину, которого любила? – Чего ты хочешь?
Джексон смотрит Еве в глаза: в его взгляде столько печали, что сжимается сердце.
– Вернуться.
Ева закрывает глаза.
– Не выйдет.
– Я пойду в полицию, во всем им сознаюсь.
– А потом что, в тюрьму? Хочешь убить этим отца? Ты всем врал, Джексон.
На поминальную службу пришло столько людей, и все говорили, каким замечательным человеком был Джексон. Но теперь ему не к кому обратиться.
– Или поедем куда-нибудь, только ты и я, начнем все сначала.
В его словах нет искренности, Джексон и сам им не верит.
Ева подходит к книжному шкафу Сола, просматривает корешки. Вот она, «Море вокруг нас» – Джексон говорил, что именно из-за этой книги решил стать морским биологом. Очередная ложь, одна из множества.
– Ты говорил, осенью мы поедем в Тасманию, – говорит ему Ева.
Глаза Джексона загораются.
– Я всегда хотел привезти тебя сюда.
– Но не мог. – Внутри все сжимается от гнева. – Пришлось бы придумывать отговорку, Джексон. Ну, и почему бы мы не смогли поехать?
– Я… я не…
– Папа заболел бы или билеты слишком дорогие? Не отпустили бы на работе?
Мысли занимает все то, о чем врал Джексон: поддельные письма от Дирка, рассказы о путешествиях, выдуманная карьера морского биолога, прежняя семья, приезд Жанетт в Лондон, последние моменты перед падением со скал.
– Боже, я так тебе верила! Наверное, врать было легко.
– Я не хотел тебя обманывать! – кричит Джексон – лицо покраснело, в глазах застыли слезы. – Это убивало меня, я мечтал, чтобы все было по-настоящему!
Если это правда, то невозможно представить, в каком напряжении жил Джексон, пытаясь поддерживать свою ложь. Сплошные нервы, ведь надо помнить каждую ниточку, из которых он сплел обман.
В то утро Джексон укрывался в лодке под брезентом, тело трясло от холода и ужаса, а думать он, наверное, мог лишь о том, как спастись. Разумеется: Джексон так устал от жизни во лжи, что хотел начать все сначала, однако в тупике он оказался не только из-за приезда Жанетт в Британию. Обман уже давно загнал его в угол.