Единственный вдох

Отец и сын молчат, в палате слышно лишь, как пищит кардиомонитор.
– За тобой тут хорошо присматривают? – спрашивает Сол, лишь бы не молчать.
Мимо палаты проходит медбрат, толкающий тележку, и радостным тоном с ними здоровается.
– Обтирание губкой не на высшем уровне, – отвечает Дирк.
– Я смотрю, старый моряк еще не растерял чувство юмора.
– Нет, только достоинство.
Отец с сыном болтают еще несколько минут.
– Послушай, – наконец предлагает Сол, – может, когда тебя выпишут, ты немного поживешь со мной? Пока не поправишься.
Наверное, в нем говорит чувство вины, но так будет правильно. Увидев отца в больнице, Сол вновь задумался о том, что годы не знают пощады. В последнее время они отдалились друг от друга, сейчас самое время это изменить.
– На Уотлбуне?
Сол кивает.
– Не, вряд ли это хорошая идея.
– Почему? – спрашивает Сол. Так легко он не отступит.
– Не знаю, просто не хочу.
– Раньше тебе там нравилось.
– Ну да, только это было давно, – мрачно отвечает Дирк.
После того пожара Дирк не появлялся на острове, однако теперь Уотлбун стал Солу домом, и отец должен жить там вместе с ним.
– Заманчивое предложение, сынок, мне очень приятно, правда. Только не люблю я это место.
– Подумай еще, ладно?
Дирк кивает в ответ и постепенно погружается в сон.
Ева выходит из кафетерия с двумя пластиковыми стаканчиками кофе. Пальцы обжигает; она ставит стаканчики на столик, натягивает рукава на ладони и снова берет кофе.
В коридорах стоит запах антисептика и хлорки, а еще переваренной еды. Похоже, все больницы мира пахнут одинаково.
Сол стоит у окна в отделении гастроэнтерологии. В стерильной атмосфере приемной он кажется чересчур крепким, чересчур загорелым.
– Как отец? – спрашивает Ева. Она ставит кофе на подоконник, и стекла запотевают от облачков пара из стаканчиков.
– Ему ввели еще морфина, и он уснул.
– Думаешь, его надолго тут оставят?
– Неделя отцу точно светит. Ему надо набрать вес.
– А что сказали насчет алкоголя?
– Если не бросит, то загонит себя в гроб. Поджелудочная ужасная. Высока вероятность новых обострений.
– Как, сумеет бросить?
– Наверное. Ненадолго. У него бывали периоды воздержания: однажды он не пил целый год.
– И что ты обо всем этом думаешь?
– О том, что он попал в больницу?
– О его зависимости.
– Большую часть моей жизни я помню отца алкоголиком. Я не в восторге, но что делать.
Ева молчит: Сола, как она поняла, не надо торопить во время беседы.
После небольшой паузы он продолжает:
– У меня не слишком получается понять… В смысле, мне ясно, в чем причина, просто… Я не пойму, почему он до сих пор себя травит. Конечно, это болезнь, зависимость – или как там говорят чертовы доктора, – но если бы он просто… остановился. Отец сильно постарел, – тихо добавляет Сол.
– Он у тебя крепкий, с ним все будет хорошо, – успокаивает Ева.
– Он звонил мне сегодня утром, а я не взял трубку. Я сто лет к нему не заходил, а надо было навещать регулярно, я ведь знаю, как он страдает из-за Джексона, потому и пьет больше обычного. Мне нечем оправдаться – я прохожу мимо его дома по дороге на работу. – Сол поворачивается к Еве и продолжает: – Отец мог умереть. У меня больше никого не осталось, а он мог умереть.
Ева подходит ближе и обнимает Сола.
Вокруг звучат голоса медсестер и посетителей. В ее объятиях Сол успокаивается, напряжение постепенно спадает. Она тоже успокаивается – когда они рядом, все остальное неважно.
Сол и Ева останавливаются на ночь в мотеле рядом с больницей. Комнаты простые, мебель старая, зато в душе отличный напор, вода горячая и приятная. Шея и плечи расслабляются, и Ева понемногу смывает с себя события дня.
В ванной стоит густой пар; Ева выходит из душа, и на полу остаются мокрые следы. Завернувшись в полотенце, она идет в спальню за феном, заглядывает в ящики, но его нигде нет. Потом присаживается – буквально на минутку и даже решает прилечь – совсем ненадолго…
Ева почти уснула, как вдруг раздается стук в дверь. Прижав к себе полотенце, она бросается поднимать с пола вещи и одеваться, затем идет открывать, раскрасневшаяся и все еще с полотенцем в руках.
 
За дверью Сол встречает ее улыбкой – как всегда легкой и доброжелательной.
– Есть хочешь?
– Хм-м… Не уверена, что мне хочется лезть в машину.
– Может, закажем доставку?
Ева находит глянцевую брошюрку какой-то пиццерии, и они заказывают две пепперони. Пиццу привозят через пятнадцать минут. Сидя на кровати, Сол с Евой откусывают от горячих треугольничков, расплавленный сыр прилипает к рукам.
– Прости, что не получилось вернуться на Уотлбун, – говорит Сол.
– Пиццу-то туда не возят.
– И то верно, – ухмыляется он.
Ева достает из мини-бара пиво.
– Твое здоровье.
Они сидят, оперевшись о спинку кровати, и обсуждают самые простые вещи: книги, фильмы, друзей. Ева расслабляется, чувствует приятную усталость.
На столике вибрирует мобильный. Ева видит на экране имя Кейли, но не знает, взять ли трубку. После отъезда Евы из Мельбурна подруги говорили всего пару раз, и то как-то натянуто, почти формально. Кейли звонит, чтобы узнать, как прошла встреча с Жанетт, а сейчас ни о ней, ни о Джексоне думать не хочется.
– Все в порядке? – спрашивает Сол.
– Это Кейли, – объясняет Ева, глядя на телефон. – Когда я была в Мельбурне, мы немного… повздорили. Она не хотела, чтобы я возвращалась в Тасманию. – После паузы Ева добавляет: – Думает, я совершаю ошибку.
– А ты как думаешь?
Она ловит взгляд Сола.
– Не знаю.
– Я рад, что ты здесь, Ева, – уверенно говорит он.
Сол смотрит на нее так пристально, будто пытается проникнуть внутрь, познать самое ее существо. Сердце бешено бьется в груди, тело вспыхивает отчаянным желанием.
Вдруг в мысли врывается Джексон, и его губы, чуть более тонкие, чем у брата, беззвучно произносят: «Не смей».
– Надо навести порядок. – Ева вскакивает и начинает убирать с кровати коробки из-под пиццы. Картонки не помещаются в урну, и она кладет их рядом. Стоя спиной к Солу, она говорит: – Пойду помою руки.
Закрывшись в ванной, Ева становится над раковиной, хватается за ее края. Зеркало еще запотевшее, и не видно, как она краснеет, однако щеки горят от стыда. Он – брат Джексона.
Нельзя этого допустить. Каковы бы ни были ее чувства к Солу, их породила такая темнота в душе, что корни слишком слабы и перекручены. Ева смотрит на свое отражение. Что с ней такое? Сол ей дорог, и его дружба помогла справиться с трудностями в последние недели. И пора остановиться. Точка.
Ева открывает кран, отмывает пальцы, жирные после пиццы, тщательно вытирает руки. Когда она выходит из ванной, Сол выбрасывает пустую бутылку в урну и, позвякивая ключом от своего номера, говорит:
– Я пойду, долгий был день.
Он поворачивается к выходу, и Еву обжигает чувство досады. В открытую дверь врывается прохладный воздух.
– До завтра. – Сол слегка улыбается на прощание. Он пристально смотрит на Еву, и в его взгляде проскальзывает что-то вроде смирения. – Приятных снов, Ева.
Она закрывает глаза и нервно сглатывает.
– Не уходи…
Слова сменяются молчанием, а затем она то ли слышит, то ли чувствует, что Сол повернулся.
– Что ты сказала?
– Не уходи.
Ева открывает глаза: Сол замер в проеме, держится за ручку двери. Осторожно закрывает ее.
– Ева?
Глаза наполняются слезами. Ева сама не знает, что она делает, что она чувствует.
Сол подходит ближе, от него приятно пахнет, как после душа. Он слегка касается ее лица, проводит пальцами по щеке.
– Не знаю, что это со мной… – шепчет Ева.
Сол не отрывает от нее внимательного взгляда темных глаз.
– Мы оба не знаем.
Он наклоняется и прижимается к Еве губами. В пылу ее желания не остается места для разумных сомнений.