Семь Оттенков Зла (ЛП)
— Ага, и обязательно приходите пораньше, чтобы посмотреть, как их всех арестуют, — буркнул Грейтхауз, подняв чашку в сторону Мэтью, сидевшего напротив него. Произнеся этот тост во имя будущих трудностей квартета, он осушил чашку одним глотком.
Лав сел на отодвинутый от стола стул и начал бренчать на гитаре. Еще через несколько секунд Довер принялся удивительно тихо отстукивать ритм прямо по столу.
После нескольких аккордов Лав запел, но не в той кричащей манере, какую демонстрировал на недавнем выступлении, а в более величественной, сдержанной и даже проникновенной:
Ты, как нежный бутон, цветущий за окном,Глядишь на капли дождя.Ты сегодня грустишь, но грусть завтра уйдет,И солнце согреет тебя.О, мой нежный бутон, цветущий в тишине!Знаю, что ждешь ты меня,Как и я вдалеке мечтаю о тебе.Мое сердце согреет тебя!Не печалься, цветок. Песен грустных не пой,Верь я завтра приду и останусь с тобой!Ты мой мир… А я — твой!Когда отзвучала последняя нота, Содд первым начал аплодировать. Его поддержали Томас Бродин, затем леди Ричмонд и все, кто сидел за столом, за исключением Грейтхауза, который, как заметил Мэтью, просто пожал плечами, как будто всеобщие аплодисменты его лишь позабавили. На деле Мэтью понимал, что они его раздражали. Однако ему самому и музыка, и слова показались весьма недурными. Возможно, у «Фонарщиков» все же есть будущее… если, конечно, они переживут этот тур, и по пути их не застрелят и не вздернут.
— А теперь, — Содд выпрямился во весь свой невнушительный рост и упер руки в боки, — послушаем, что нам покажут наши многообещающие авторы песен. — Он произнес последние слова так едко, что Мэтью показалось, будто с губ Содда упало несколько капель яда.
С четверть минуты на камбузе звенела тишина, нарушаемая лишь треском деревянного «Бриза» и скрипом фонарей, отбрасывающих таинственные тени.
Наконец Гро встал.
— Дай мне эту гитару, — произнес он тоном могильщика, стоявшего в шестифутовой яме.
— Я никому не даю прикасаться к моей гитаре! — ревностно запротестовал Лав, и на его лице отразилась вполне искренняя эмоция, что было для него редкостью. Содд утешающе положил руку ему на плечо.
— Ну же, Лоуренс, — мягко попросил он. — Это ведь ради благого дела. Давай выведем этих двоих на чистую воду.
Лав пробормотал едва слышное ругательство, но инструмент все же отдал.
Гро сделал несколько пробных аккордов.
— Плохо настроена, — пробасил он и принялся крутить колышки [8] под аккомпанемент возобновившихся протестов Лава.
— Соболезную, Лави, — прогнусавил Ролли Делл. — И правда расстроена.
Когда Гро удовлетворился настройкой инструмента, он начал не только бренчать, но и перебирать пальцами одну струну за другой, создавая весьма приятную мелодию, на вкус Мэтью. Затем Спрейн встал рядом с ним, и они запели вместе — один грубым басом, а второй высоким, почти женоподобным тенором:
Я влюблен в вашу милую дочь, мистер Грин.(Мистер Грин, не гоните меня)!Она краше, чем все, кто по миру ходил,(Я об этом кричу, не тая).Я молю вас всего лишь о слове одном,(Мистер Грин, не гоните меня)!Я жениться хочу и прошу лишь о том,Чтоб вы благословили меня!Ваша дочь, словно Дева Мария, нежна(И чарует ее благодать!)В моих смелых мечтах она мать и жена.(Я готов свое сердце отдать).Мистер Грин, я вверяю вам счастье свое!(Я так сильно люблю вашу дочь)!Мистер Грин, я молю, дайте слово свое,Только вы мне и в силах помочь.Прозвучало еще два куплета, в которых раскрылся счастливый финал: отец дал свое согласие на свадьбу. На последней ноте Гретхен Гиденмейер тихо вдохнула:
— Как это прекрасно!
Она разразилась аплодисментами, а ее лицо раскраснелось от слез. Мэтью даже испугался, что она вот-вот рухнет без чувств. Свое одобрение выразили также капитан, Бродин и чета Ричмонд. Мэтью присоединился к аплодирующим и поймал на себе взгляд Грейтхауза, от которого прекрасная клумба могла вмиг обратиться в терновый куст.
— Что ж! — воскликнул Содд, лицо которого тоже заметно раскраснелось. — Что ж, — повторил он, будто не зная, что сказать. Наконец он нашелся: — Это пение… в два голоса… таких контрастных… Должен признать… единственное описание, которое я могу дать этой песне, это то, что она… очень праведная.
— Вы так пытаетесь сказать, что вам понравилось? — спросил Спрейн, когда Лав ревностно выхватил свою гитару у Гро.
— Понравилось! Это весьма… отличается от того, что пишут мальчики, и вы меня поразили. Вы прежде выступали вместе?
— Иногда в выходные в «Отбросах» и «Старой Конской Голове», — ответил Спрейн. — Это две лучшие музыкальные таверны в Лондоне!
Содд взглянул на Мэтью так, словно только что вместо вяленого мяса пожевал ухо Бродина, настолько смущенным он выглядел.
— Ох… минуту… дайте мне минуту! Я так ошеломлен… То есть, вы хотите сказать, что вы двое — в самом деле музыканты? Ну, то есть, конечно, вы музыканты, я же сам все слышал! И вы хороши, вы чертовски хороши! Я хочу сказать… а другие песни у вас есть?
— Целый сундук, — буркнул Спрейн.
— Господи, я не могу поверить! Хотите сказать, вы не работаете на Эдгара Аллерби?
— На кого? — переспросил Спрейн.
— Я просто думал, что… я думал, вы наемные убийцы, которых наняли из-за выходки Бена с… Впрочем, неважно. — Содд повернулся к Мэтью и Грейтхаузу. — Джентльмены, я даже не знаю, что сказать. Произошла ужасная ошибка!
— Не торопитесь с выводами. — Грейтхауз встал со своего места и, покачиваясь, подошел к Гро. — «Фонарщики» объявили о своем туре в лондонской «Газетт». Вы двое должны были знать, что они не пробудут в колониях очень долго. Зачем же вы бросились вслед за ними через Атлантику? Не проще было подождать, пока они вернутся?
— А мы так решили, дурья твоя башка! — вскинулся Спрейн, стоявший к нему достаточно близко. Грейтхаузу даже показалось, что он вот-вот бросится на него с кулаками или, по крайней мере, плюнет ему в лицо. — Откуда нам было знать, когда они вернутся? Они могли проработать здесь несколько месяцев! Или даже лет!
— Этому не бывать, — мрачно ответил Грейтхауз.
— Так запросто могло случиться! И вообще, пытаться подобраться к ним в Лондоне — все равно что идти против целой армии! А когда эта армия состоит из визжащих женщин, дело может дойти до драки, в которой тебе всунут шпильку в задницу!
— И еще кое-что, — пробасил почти безмолвный Гро, чей голос создал в воздухе низкую вибрацию, — в Лондоне слишком много музыкантов! Почему там должны были заметить именно нас? Там у нас и шанса не было что-то продать.
— Верно подмечено, — согласился Спрейн, вновь с вызовом посмотрев на Грейтхауза. — Тебя это устраивает, ты, большая поганка?
— Нет, — рявкнул тот.
— Так, я понятия не имею, что тут происходит, — вмешался Бродин, — но кому-то тут однозначно нужен адвокат.
— Похоже у них образовался опасный водоворот, — философски рассудил Гиденмейер, откинувшись на стуле и пожав плечами. — Но лично мне все понятно. Музыка хорошая, мне она понравилась. С вашего позволения, я отправлюсь наверх, поговорю с рулевым. А потом мы с Гретхен ляжем в койку.