Семь Оттенков Зла (ЛП)

— Ясно, — сказал Мэтью. — Но почему бы не поехать в Филадельфию в экипаже? Я полагаю, так поездка пройдет гораздо быстрее, чем на пакетботе, который делает крюк через Делавэр и идет вверх по реке. 
— Может, и нет, — возразил Грейтхауз. — Это зависит от паромов. Иногда приходится часами ждать, пока они разрешат свои проблемы, чтобы остальные могли продолжить путь. А иногда все проходит быстрее. 
Содд кивнул. 
— Есть и другая причина. Вы хоть представляете себе, какой вред можно нанести инструментам в экипаже? За сломанную гитару, скрипку или барабан придется чертовски дорого заплатить, а здесь, осмелюсь сказать, не так уж много приличных ремонтных мастерских. Нет-нет, нам подходит более плавное путешествие по воде. 
— А почему тогда вы не отплыли на утренней лодке? — спросил Грейтхауз. — Она отходит в шесть.
— Нас освободили только в восемь, — ответил Содд. — И мне пришлось поторопиться, чтобы найти нужный пакетбот со свободными каютами. Так что ситуация обстоит… так, как она обстоит. 
Мэтью и Грейтхауз некоторое время хранили молчание. Содд решился на последний вопрос:
— Каким будет ваше решение, джентльмены? 
— Я ненавижу вашу музыку, если ее вообще можно так назвать, — сказал Грейтхауз, — но водное путешествие привлекает меня куда больше, чем нью-йоркский августовский зной. Вы говорите, сначала Филадельфия, потом Чарльз-Таун? 
— И мы надеемся снова сыграть в Филадельфии, Нью-Йорке и Бостоне на обратном пути. Но… посмотрим. 
— Мэтью? — обратился Грейтхауз, проверив свои карманные часы. — У нас четыре часа до отхода пакетбота. Собери то, что тебе понадобится для двухнедельного путешествия. Хотя… нет, лучше трехнедельного. На всякий случай. Почему бы тебе не пойти домой и не подготовиться? А я останусь с Соддом и «мальчиками» — Он едко выделил это слово. — Когда закончишь, разделим эту проблему пополам. 
— Мы остановились в пансионе миссис Йоргенсон, — сказал Содд, поднявшийся с кресла и выпрямившийся во весь свой миниатюрный рост. При этом он выглядел так, будто у него с плеч свалился тяжелый груз. — Спасибо, джентльмены. Вы не пожалеете, что окажете нам эту услугу. 
— Главное, хорошо оплачиваемую услугу. — Грейтхауз окончательно решил отложить описание своего невероятно скучного дела до лучших времен. — Мы делаем это ради денег.
  
Глава 3
 
— Добро пожаловать на борт! Добро пожаловать всем! — Таково было приветствие капитана Руфуса Гиденмейера, пока пассажиры переходили по трапу на девяностофутовую шхуну «Летний Бриз». Рыжебородый Гиденмейер — известный любитель поболтать и сборщик сплетен — переименовывал свой пакетбот несколько раз в год в зависимости от сезона: «Летний Бриз», «Осенний Ветер», «Зимнее Солнцестояние» и «Весенняя Радость». 
Воодушевление Гиденмейера не передалось ни Мэтью, ни Хадсону. Каждый из них успел провести некоторое время в компании «Четырех Фонарщиков», пока собирался в это путешествие, и их лампы не зажглись, а скорее разбились. Без своих вычурных нарядов, ярких париков и сцены, на которой можно было кривляться всласть, молодые люди представляли собой апогей (или вернее будет сказать надир? [6]) плохих манер. Они были угрюмы, грубы, а характер их не отличался яркой индивидуальностью. Общаясь между собой, они говорили на языке аккордов и мелодий, добавляя к нему частое фырканье, плевки, ругательства, плоские шуточки и едкие замечания. Нельзя было определить, что им нравилось в этой жизни. Казалось, они были недовольны всем, в частности, своей музыкой. А также Сидни Соддом, друг другом и этим туром, в который они, по всей видимости, отправились не по собственному желанию, а лишь из страха быть убитыми. 
По мнению Мэтью, местный «Ромео» был самым отвратительным из всей четверки. Бен Довер источал высокомерие буквально всей кожей. Оно сквозило во всем: в том, как смотрел вокруг, чуть опустив тяжелые веки; в том, как морщил свой огромный клюв, вблизи напоминавший мерзкую жабу, которую хотелось раздавить сапогом… За время, проведенное в обществе Мэтью и Грейтхауза, он произнес всего несколько слов, чем выдал свой смолистый акцент ливерпульской пристани. Единственное, что Мэтью сумел разобрать в его речах, это многократное использование слова «приятель», которое можно было интерпретировать как «друг», если таковые вообще водились в кругах Бена Довера. Возможно, «Фонарщики» и могли по праву называться его «приятелями», вот только их союз казался совершенно сухим и начисто лишенным дружеской симпатии. Казалось, это было исключительно деловым вопросом. 
  
Итак, сегодня днем «Фонарщики» садились на борт «Бриза» со всем своим багажом, инструментами и управляющим, который, казалось, даже уменьшился в размерах от невыносимой жары. Вместе со всей этой компанией лодка с экипажем из шести человек, включая жену Гиденмейера, переправляла также других пассажиров: дельца Симмса Ричмонда с женой Джоанной, адвоката Томаса Бродина… в общем, довольно разношерстную публику. 
Пока все стояли на палубе, ожидая окончания погрузки, Гиденмейер занимался распределением кают между теми, кто заплатил за перевозку высшего класса. Из четырех доступных кают Ричмонды получили первую, Бродин вторую, Фоксглав, Делл и Довер третью, а Лав и Содд четвертую, в результате чего Мэтью и Грейтхаузу достались гамаки в носовой части вместе с членами экипажа. Здесь, конечно, тоже царили жара и духота, однако обстановка была поприятнее, нежели на шестичасовой лодке капитана Фабера, на которой пассажиры медленно запекались до хрустящей корочки. 
— Мы отправимся, — объявил Гиденмейер, — как только закончится погрузка и прибудут два опоздавших пассажира. Если они, конечно, не передумали… а, нет, вот они идут! 
И пассажиры действительно шли. Мэтью и Грейтхауз услышали взволнованный вздох Сидни Содда. «Фонарщики» остолбенели, будто разом проглотили все свои инструменты. По причалу с холщовыми сумками в руках брели те самые наемники — Гро и Спрейн. 
Прежде чем эта парочка успела пересечь трап, путь им преградила массивная фигура Грейтхауза. 
— Вы сегодня не сядете на эту лодку, джентльмены. 
Наемники остановились, но не отступили. Массивный Гро почти не уступал в размерах Грейтхаузу, а его лоб по форме напоминал каменную плиту под дьявольским колтуном вьющихся черных волос, свисавших на плечи. Спрейн же вблизи казался значительно меньше. Он был румяным, напряженным, как кнут в полете, а на его черепе с хищным ястребиным клювом беспорядочно лежала пушистая грива песочного цвета. Мэтью поначалу и вправду принял это за странноватый парик, но, присмотревшись, понял, что так выглядели собственные волосы Спрейна. 
Гро сделал шаг к Грейтхаузу и прорычал: 
— С дороги! У нас куплены билеты. 
— Выбросьте их в воду, они бесполезны. 
— Слушай сюда ты, бычья башка! — Спрейн протиснулся мимо своего спутника и остановился, глядя на Грейтхауза снизу вверх. Казалось, он вот-вот вывихнет шею в этом зрительным поединке. Голос у него оказался настолько высоким, что ему вполне подошло бы петь сопрано в опере. — Мы плывем в Филадельфию, хочешь ты того или нет! 
— Ну-ну, господа! — Гиденмейер приблизился и оказался рядом с Грейтхаузом. — Что за сыр-бор? Эти джентльмены и вправду заплатили за билеты. 
— Я сказал, они никуда не поплывут. Могут сесть на следующую лодку утром, если им так не терпится в Филадельфию. 
— Но это вздор! Они уже здесь, и на них хватает гамаков! А мы вот-вот отплывем. 
— Мы плывем без этих двоих. 
— Да что на вас нашло, Грейтхауз? — Гиденмейер нахмурился. — Вам голову напекло? Напоминаю вам, что я — хозяин этого судна, а не вы. 
— Они еще не на борту, — ответил Грейтхауз. — И если они понимают, как для них будет лучше, то немедленно отступят. 
— Да ты что? — рявкнул Гро. 
— Именно так, — кивнул Грейтхауз. 
— Да ну? — Настала очередь Спрейна выступить. Он воинственно вытянулся напротив Грейтхауза, но не дотягивал ему даже до подбородка.