Стремнина

Арсений уложил якорь точно посередине верхней прорези, уже очищенной от взрыхленной породы. Канат с одинаковым успехом можно было натягивать и правее и левее, смотря по тому, где находится подрезка, до которой дошла очередь. Так, не перекладывая якорь, что весьма канительно, а только наращивая канат, можно было рвать камни в течение дня, по всей ширине прорези.
Головным на участке лежал большой шишковатый камень-одинец. С него и начали. Бригада, как оказалось, уже соскучилась по основной своей работе, и она началась с живостью, без всяких помех. Кисляев и Чернолихов выловили из реки канат и закрепили на его конце заряд. Мерцалов и Бабухин с обоих бортов спаровки ощупывали наметками речное дно. Канат постепенно натянулся, у якоря забилась на струе вешка. Когда спаровка остановилась точно над камнем, Морошка скомандовал:
— Клади!
Снаряд медленно сполз в реку. Лег он на камень хорошо, плотно, облегая шишки. На радостях на спаровке начались шутки да прибаутки.
— Сколько там смотали? — крикнул Володя Полетаев в нетерпении. — Отошли-то уж порядочно.
И Морошка и Подлужный промолчали…
— Да ведь мы уже в нижней прорези! — немного погодя вновь закричал Володя. — Кончайте, вы что?
— Нельзя, — хмурясь, ответил ему Морошка. — Опять будет нарушение. Опять поднимут крик…
Теплоход со спаровкой медленно сплавлялся кормой по течению прямо на земснаряд, который за несколько дней заметно продвинулся в нижней прорези.
— Так мы и на земснаряд налетим, — сказал Володя.
— Утихомирься ты…
Но вот наконец-то теплоход загудел — протяжно, заунывно, с застарелой болью в голосе…
Все замерли, всматриваясь вдаль. Бурлящая река сверкала под утренним солнцем так, что в глазах пестрило. Мысленно отсчитывали секунды…
Не утерпев, Володя оглянулся на теплоход:
— Что случилось?
— Не сработало, — смущенно ответил Подлужный.
— Отчего же?
— А откуда мне знать?
Все молчали, словно ожидая, что Вася Подлужный, верный своей привычке, и тут задумал пошутить. И только Игорь Мерцалов проворчал:
— И всегда-то первый блин комом!
— А все из-за вас! — резанув его недобрым взглядом, сказал Кисляев. — Отходили слишком далеко, вот и оборвало.
— Да вроде и не оборвало, — уныло ответил Подлужный. — Вот он, провод, его не относит.
Неприятно было Морошке начинать новый приступ на шивере с такой неудачи. Обернувшись к рубке, он сказал капитану виноватым голосом:
— Давай, Игнатьич, вперед, поглядим…
Капитан поморщился, как от зубной боли.
— Опять…
— Немного, Игнатьич.
Арсений вел теплоход строго на снаряд. Он поднимался против течения очень медленно, почти незаметно. Вася Подлужный спустился на спаровку и передал катушку Володе Полетаеву, а сам с необычайной осторожностью выбирал провод из воды. Но вот он взмахнул рукой:
— Стой! Дальше не пойдем. Провод цел. Значит, нарушение в цепи. Обрезать? Жалко провод-то…
— Обрезай! — с досадой решил Морошка.
Теплоход со спаровкой направился к запретной зоне. Арсений Морошка снял спасательный жилет, бросил его на палубу перед рубкой.
— Что думаешь делать? — спросил в открытое окно Терентий Игнатьевич.
— Придется класть второй заряд, — мрачновато ответил Морошка.
— Опять…
— Спокойно, Игнатьич.
— А пройдем над камнем?
— Пройдем.
Пока бригада монтировала на спаровке новый заряд и Вася Подлужный ставил запалы, Арсений Морошка успел осмотреть с лодки злополучный камень-одинец. Для этого ему пришлось несколько раз пройтись над ним, осторожно ощупывая наметкой невзорвавшийся заряд, с тем чтобы точно определить, на какой глубина он лежит, можно ли без всякого риска пройти над ним со спаровкой.
Геля с тревогой наблюдала с теплохода за лодкой Морошки и с каждой минутой заметно бледнела.
— Что с тобой, доченька? — спросила ее Гурьевна.
— А заряд… он не взорвется?
— Да что ты, глупенькая? Отчего? Ты не пужайся. Прораб зря не рискует.
Возвратясь на теплоход, Арсений сказал Терентию Игнатьевичу:
— Пройдем.
Увидев Гелю, он нахмурил брови:
 
— Слушай, Геля, иди-ка ты на берег.
— Но ведь не опасно?
— Тут не узнаешь, где поджидает…
Вероятно пытаясь как-то воздействовать на непослушную Гелю, Морошка окликнул Мерцалова и его приятелей, уже стоявших на спаровке, и предложил им сойти на берег.
— А зачем? — спросили те в три голоса.
— Сейчас опасность будет не больше, чем всегда в нашей работе, — сказал Морошка. — Но вам не приходилось класть второй заряд. Может показаться страшновато.
— Ну и что? — прокричал в ответ Мерцалов. — За кого ты нас считаешь?
Он не знал, какая предстоит работа, и втайне побаивался, что может по неопытности нарваться на беду, но гордость его, какая ни на есть, не позволила ему сейчас уйти со спаровки. Да и понимал он, что очевидное проявление трусости, несомненно, вызовет гневное презрение всей бригады, и ему придется немедленно, да еще с пустым кошельком, распрощаться с Буйной.
— Мне, может, еще не так приходилось рисковать, как тебе, — разошелся Мерцалов, любивший верить решительно всякой лестной выдумке о своей персоне, какая обычно сама собой срывалась с его языка. — Бывало, гонят на корчевку…
— Твоей жизнью рисковать не смею, — сказал Морошка.
— А злопамятный же ты!
— И не имею права.
— А я разрешаю: рискуй! Думаешь, я трус? Я еще…
— Давай отчаливай! — крикнул Кисляев.
— Во, глядите, так и затыкает горло!
За лето бригаде приходилось не однажды разными способами взрывать почему-либо невзорвавшиеся заряды. Никого это не пугало. Хотя, если сказать по правде, ходить над зарядом, даже зная, что его не заденешь, гораздо менее приятно, чем над чистым дном. Иной раз возьмет да и мелькнет тревожная мыслишка.
Теперь теплоход со спаровкой поднимался против течения особенно медленно и осторожно. Рабочие, стоявшие на носах понтонов, по обе стороны площадки, молча и напряженно всматривались в летящие навстречу многоструйные воды. Впереди, в глубине, замаячило белое пятно.
— Есть! — крикнул Кисляев. — Точно!
Белое пятно постепенно скрылось под спаровкой. Когда теплоход был уже над зарядом, Арсений обернулся назад — и будто хватил чистого спирта: за штурвалом стояла Евмения Гурьевна, а капитан сидел в сторонке, в углу рубки, и Геля вливала ему в запрокинутый рот лекарство. У Терентия Игнатьевича иногда стали случаться сердечные приступы.
Арсений кинулся к рубке:
— Плохо?
— Оклемается, — ответила Гурьевна небрежно и, заметив, как страдальчески повело губы прораба, даже прикрикнула на него: — Ну, а тебя-то с чего скривило? Боишься, что не удержу? Валяй, валяй, указывай!
Заряд остался позади теплохода, который двигался теперь над невидимым в воде канатом, строго на вешку у якоря, лежащего на дне. Но вот настало время найти и выловить канат. Сергей Кисляев и Володя Полетаев начали работать баграми. Они приподняли канат довольно быстро, а Уваров и Чернолихов, наблюдавшие за их работой, немедленно подвели под него недлинный канатный обрывок и концы его привязали за переднюю жердь, какой был скреплен заряд, лежавший на площадке. Так заряд оказался на петле, которая, как только теплоход дал задний ход, заскользила по канату, натянутому от якоря до камня-одинца. И как только теплоход прошел обратно над невзорвавшимся зарядом и камень оказался под спаровкой, рабочие ухватились с двух сторон площадки за концы жердей…
Взрыв двух зарядов гулко прокатился над Ангарой и тайгой. Волны дыма долго бушевали над шиверой. Евмения Гурьевна, отталкивая локтем своего муженька, не допуская его до штурвала, повела теплоход со спаровкой к запретной зоне.
В эти минуты Арсений Морошка, спустившись в трюм, нашел Гелю в капитанской каюте. Она лежала в углу, на спасательных жилетах.
— Опять, да? — спросил Морошка, присев у ее ног. — Тогда на берег…
Геля от стыда прикрыла глаза.