Охотники на Велеса (СИ)
— Добрый день, моя дорогая ведьма, — сурово произнес он. — Поздравляю с еще одним впечатляющим исцелением.
— Да не ведьма я, — как обычно ответила Любава.
— Пройдемся, погуляем? Все сейчас гуляют. Пойдешь?
Они пошли по мостовой, стараясь не догнать группу идущих впереди и горланящих веселые песни парней и девиц.
— Ты знаешь, что Сольмир ходит к тебе по приказу старосты?
— Старосты?
— Да. Его отца.
— А-а-а.
То есть староста Муромля и есть главный волхв Велесова святилища. Все интереснее и интереснее. А сынок-то у него явно на сторону глядит.
— Что «а-а-а»? Это и все, что ты можешь сказать?
Любава хихикнула.
— Да знаю я, что по приказу отца, ничего особенного. Я, понимаешь, как березовый полешек, и он бы никогда ко мне не подошел, если бы отец не приказал. Такой послушный сынок.
Любава не выдержала и тихо рассмеялась.
— Чему ты радуешься?
— Ты не поймешь, Всеслав, — честно ответила Любава. — Это слишком возвышенно. Если бы ты мог понять, я бы сказала: просто поверь, у нас все хорошо.
Ее спутник резко остановился, развернулся к ней, схватил обеими руками за плечи. Любава подняла на него глаза. Он смотрел на нее с горечью.
— Как дешево ты себя ценишь. У этого возвышенного парня чуть ли не десяток девиц за последний год перебывало.
Любава освободилась из его хватки и двумя руками взяла за локоть.
— Ты странный, Всеслав. Ты говоришь, что я ведьма, и удивляешься тому, что я провожу время с красивым парнем сказителем. И не просто удивляешься. Тебе это неприятно. Но почему? Ведь мое поведение нормальное.
Всеслав положил руку поверх своего локтя и двух Любавиных ладоней.
— Потому, что когда я гляжу в твои глаза, я забываю обо всем, и мне кажется, что ты особенная. Что ты чистая, светлая и невинная.
— А кто ты такой, что для тебя это важно? — удивленно спросила она.
— Я как раз Купальский ребенок. Дитя, зачатое незаконно в ночь на Купалу.
— Всеслав! Да Купальские дети законнее законных.
— Мой князь Болеслав сказал точно так же. Но мой отец — его воевода — христианин. Я ненавижу этих лицемеров христиан.
Любава дернулась, но промолчала.
— У воеводы нет других детей. Только я, рожденный матерью от неизвестно какого мужчины. Он меня признал, но возненавидел. Христиане считают такое внебрачное соединение мужчины с женщиной тяжелым грехом.
— И ты тоже так считаешь, возможно, неосознанно, — прошептала Любава, внезапно поняв этого молодого, но уже исковерканного жизнью человека.
Тот криво усмехнулся, не ответив.
— У нас в Новгородской земле, многие люди — христиане. Настоящие христиане выглядят со стороны как веселые и очень добрые люди, — поделилась своим опытом добросердечная Любава.
— Вот уж чего не замечал, так именно этого.
— А это не всегда бывает заметно. Например, Рагнар, действуя от имени князя Ярослава, не уступает твоему князю Болеславу ни в одном из польских требований касательно Червенских городов. И ты вряд ли можешь считать Рагнара добрым. Но он самый добрый человек на земле, уж я-то знаю.
— Ах, ты знаешь… Еще и Рагнар. Эх, Любава!
Любава отчаянно покраснела и отдернула от Всеслава обе руки.
— Я бы попыталась тебе объяснить, но ты все равно не поймешь, — заявила она, возмущенно глядя в хмурое лицо польского посланника. — Ты не поверишь, что бывает такая любовь, которая не имеет ничего общего с тем, о чем ты думаешь. Я тебе буду говорить, что я люблю, а ты будешь мерить мою любовь своей узкой меркой. Поэтому я не хочу с тобой об этом говорить. Это оскорбительно и для Рагнара и для меня.
Девушка попробовала обойти своего спутника, но он снова схватил ее за плечи.
— Когда ты надоешь Сольмиру, приходи, я тебя утешу.
И вот тут Любава вырвалась окончательно и быстро побежала по улице вперед.
* * *Потом пришли горькие вести. Вести о том, как затрубили трубы в Новгороде, и стали стяги под Черниговом. Стали стяги недалеко от славного Чернигова в местечке Листвене. И стонала ночь грозою, птицы проснулись, свист звериный поднялся. И смеялся, смеялся страшный Див на высоком дереве, потому что в смертном бою сошлись Новгородцы с братьями своими Черниговцами. Искать себе славы, а князьям — чести. Не на радость пришел в землю Киевскую Мстислав, князь Тмутараканский, который зарезал в единоборстве Редедю перед полками Касожскими. Со своими полками Касожскими да Хазарскими и пошел князь занимать стол Киевский, вотчину отцову. Да не приняли киевляне князя нового, полюбился им уже мудрый князь Ярослав Владимирович. Отступил князь Мстислав до Чернигова, не ушел он к себе в земли Тмутараканские. И вступил Ярослав в золотое стремя, и помчалась за ним дружина да воины варяжские во главе с Якуном Слепцом. Непобедимые воины норманнские.
Да только нашел на них управу удалой князь Тмутараканский. Против центра воинов варяжских поставил он храбрых своих Черниговцев. Храбрых воинов, да необстрелянных. А свои полки закаленные, хазарские да касожские, разместил по крыльям.
И вот в самую ночь лютую, грозою стонущую, дождем плачущую, темную да рябинную, двинул князь Черниговский своих воинов на князя Киевского, князя Новгородского. И была сеча лютая, только в блеске молний мечи сверкали, да удары грома крики и стоны заглушали. И насмерть стояли храбрые Черниговцы против воинства варяжского. Ища себе славы, а князю чести. Порубили их варяжские воины, наступавшие клином, щитами защищаясь. И тогда в непроглядной тьме, по земле, скользкой от дождя да от крови выдвинулись с боков вперед закаленные полки хазарские да касожские. Полита земля была кровью русскою, полита кровью, да костями засеяна. Полегло перебитым все войско Новгородское, лишь успели бежать сам князь Ярослав, да воевода его, Якун Слепец. Потерял Якун в битве той золотую свою луду бесценную. Пир кровавый закончили русичи.
Лишь кровавая заря свет зажгла, а галки крик над убитыми подняли, как объехал поле брани удалой победитель князь Мстислав Тмутараканский. Посмотрел он на поле, сплошь телами покрытое, да и молвил слова крылатые, облетевшие всю землю русскую. «Кто сему не рад? Вот лежит северянин-черниговец, вот варяг, а своя дружина цела». Потому что не жаль было пришлому князю ни верных новгородцев, ни храбрых черниговцев, ни, тем более, варягов пришельцев. А любил он лишь дружину свою, воинов касожских да хазарских.
* * *Вести о поражении князя Ярослава в Лиственской битве принесли множество гонцов, направленных к разным людям. Всеслав, изначально не исключавший такой возможности, имел на этот случай особый план, утвержденный его князем. Сразу же по получении послания о победе Мстислава польский посланник предложил Отцам Муромля, как можно скорее отправить гонцов с дарами в Чернигов и умолять князя Тмутараканского о заступе городу Муромлю. Отцы города ухватились за эту идею с радостью. После того как в подвластном Ярославу Суждале и окрестностях были уничтожены все святилища Велеса, муромцы боялись, что люди князя отыщут и центральное святилище этой земли. Но теперь, если Муромская земля отойдет под власть далекого князя Черниговского, князю Новгородскому и уже больше не Киевскому, сюда путь закроется окончательно. Главное святилище останется неприкосновенным, а уж восстановить потихоньку остальные — труда не составит. Сопротивление центральной христианской власти в Залесье будет обеспечено.
Вполне довольный результатами своей деятельности, Всеслав шел мимо училища сказителей, когда увидел во дворе Негорада, терпеливо ждущего своего подопечного мальчика. Новгородец нравился Всеславу почти что против его воли. Негорад был воином, что чувствовалось в каждом его движении. Темноволосый с глазами темными, но не просто карими, а с прозеленью, с легкими скользящими движениями, он чем-то напоминал рысь или леопарда. И при этом у него на губах всегда была легкая беззаботная улыбочка. Наверное, и в самой жестокой сече, эта улыбка не покидала его уст. Всеслав и сам бы хотел идти по миру с такой беззаботной улыбкой на губах, да вот только не всегда получалось. И такой воин не погнушался стать почти что нянькой мальчику, недавно потерявшему мать. Изредка наблюдая, как добродушно переносит Негорад капризы и хвастовство ребенка, как теплеет при взгляде на подопечного его обычно холодноватая улыбка, Всеслав испытывал какое-то щемящее чувство. С ним-то в детстве никто так не возился. Да и не в детстве, если подумать, тоже. Его побратим, полочанин Мечислав, был единственным, кто отнесся с теплотой к диковатому подростку.