Тригон. Изгнанная (СИ)

— Жить будет, — бросает Вара через плечо и тут же добавляет. — А ты отправляйся обратно.
Ей ничего не остаётся, как выполнить приказ той, от которой зависит жизнь каждого в этом лагере. Почему-то Тилия нисколько не сомневается, что если гоминидка захочет, её существование в Долине может сделать просто невыносимым. Медленно плетясь к барьеру, она уже в который раз обеспокоенно вскидывает вверх голову, наблюдая за одиноко-парящим высоко в небе пернатым хищником, высматривающим добычу. Стервятник!
Этих огромных птиц прежде она довольно часто видела из окон своей комнаты. Они кружили у стен Башни, чувствуя трупный запах, исходящий от разлагающихся на жаре гоминидских тел, которые не успевали вовремя убирать. В основном после бурь или вспышек инфекций, которые лишь благодаря быстрому реагированию немногих «сострадающих» врачей, вроде её отца, удавалось остановить. Иногда эти птицы подлетали так близко, что сквозь мутное стекло она могла, как следует рассмотреть и длинный в наростах клюв и плешивую бледно-розовую искривлённую дугой шею, кое-где поросшую сероватым пухом, и огромные отливающие синевой крылья. Поговаривали, что эти твари были способны без труда поднять в воздух маленького ребёнка.
Добравшись, наконец, до поляны и уже по привычке скрывшись за кустарником, Тилия выжидающе озирается по сторонам. Прислушивается, понимая, что вокруг слишком уж всё подозрительно спокойно и тут же усмехается своей осторожности. Ей понадобилось всего неделя, чтобы стать куда более осмотрительной. Она уже не расхаживает по Долине, разинув рот от изумления, любуясь здешними красотами. Всё это в прошлом. Пришлось поумнеть, когда её чуть не убили пару раз, и она чуть не стала мертвячкой, выражаясь на языке местных. Теперь она только и делала, что постоянно смотрела себе под ноги и прислушивалась: не хрустнет ли где сухая ветка или не крикнет где одинокая птица, лучше всяких датчиков тревоги, предупреждая об опасности.
Всё ещё опасаясь, что это может быть ловушкой, Тилия выжидает ещё пару минут, а затем осторожно выбирается из своего укрытия. Неподвижное тело всё в том же положении лежит на прежнем месте, и у Тилии, словно груз падает с плеч: «Значит, его до сих пор никто не хватился». Озираясь по сторонам, она торопливо пересекает барьер, с тревогой поглядывая на мертвяка, устрашающая физиономия которого за те пару часов, что она отсутствовала, раздулась и почернела, готовая в любой момент оросить всё кровью. Что неудивительно на такой жаре. Его и без того огромные ручищи выглядели не лучше.
А запах!
Прикрыв ладонью нижнюю часть лица, и стараясь дышать через раз, Тилия подходит ближе, чтобы рассмотреть рану, ставшую для этого здоровяка смертельной. Крови в том месте, куда угодил клинок изгнанника, почти нет.
Какое-то время она стоит в нерешительности, вытирая потные ладони о ткань штанов и раздумывая, как ей в одиночку сдвинуть с места эту неподъёмную тушу, весившую, наверное, раза в три, а то и в четыре, больше неё самой. Обречённо вздохнув и нагнувшись над бездыханным телом, Тилия отдуваясь, хватает мертвяка за распухшие руки, с отвращением отметив про себя насколько тёплая у того кожа, и стараясь подавить подкатывающую к горлу тошноту, тянет изо всех сил, с воодушевлением отмечая, что огромное тело гоминида понемногу начинает поддаваться.
Когда мертвяк, наконец, оказывается на нужном месте, сил совсем не остаётся, и взмокшая от пота Тилия, тяжело дыша, без сил опускается на землю. Выполнить приказ Вары оказалось не так просто. Она немного схитрила, расположив грузное тело гоминида так, чтобы его сородичи не смогли до него дотянуться. Если кому-то захочется рассмотреть или забрать тело, им придётся заступить на черту, а такие смельчаки вряд ли найдутся. Можно конечно подцепить его чем-нибудь длинным и подтащить, но она всё же надеялась, что его не хватятся ещё пару дней, а на такой жаре, даже за короткий срок, будет весьма проблематично определить, от чего тот на самом деле умер.
Именно по этой причине уже более двух сотен лет в колонии людей кремировали сразу же, как только до милитарийцев доходила информация об очередном умершем. Мусорщики под бдительным присмотром карателей забирали мёртвые тела, предварительно упаковывая их в огромные чёрные мешки, и увозя вниз. Там их ждали сжигатели и огромные печи.
 
Когда-то Башня имела семь уровней, но население росло и умерших становилось так много, что самый нижний уровень отвели под место, прозванное Топкой. Кремирование стало обязательным условием для всех без исключения. Отец говорил, что это самое правильное, что мог предпринять Совет, не совершая ошибок прошлого, когда умерших закапывали в землю и каждый год подносили дары в знак того, что о них помнят и скорбят.
Но никто не мог вообразить того, что принесёт с собой война!
Многие плотины были разрушены и миллионы тонн не сдерживаемой ничем воды, хлынули в города, сметая всё на своём пути и обнажая могилы. Мир погряз в эпидемиях. Миллиарды людей погибали не только от оружия, радиации и голода, но и от заразы, выпущенной стихией на свободу. Пережив всё это, новое поколение стало куда более осмотрительным.
Дождавшись пока дрожь в, не привыкших к тяжёлому труду, руках утихнет, Тилия критически окидывает взглядом место преступления и добавляет последние штрихи: вынимает почти невесомое оружие, которым был убит гоминид и, отбросив его подальше, чтобы после забрать с собой, прикрывает разящей вонью одеждой рану на могучей шее. Если всё получится, стервятники примутся пировать прежде, чем появятся соплеменники здоровяка и возможно птицам повезёт, и они не сдохнут от яда.
«Скорее всего, — задумчиво бросает она последний взгляд на неподвижное тело и пускается в обратный путь до лагеря, — отрава не проникла глубоко. Кровоток остановлен, а значит и яду не пробраться дальше по телу. Хотя проверять я бы не стала. Кто знает, что ещё могли придумать учёные Нового Вавилона?»
Когда измотанная, она, наконец, возвращается в лагерь, солнце уже переваливает за западную стену и лагерь накрывает долгожданная, приносящая прохладу тень. В полутёмной хижине никого, пара наполненных до краёв вёдер сиротливо стоят у входа, дожидаясь её прихода. И она долго и тщательно трёт себя мокрым куском грубой ткани, раз за разом окуная ту в нагретую за день воду.
Когда на пороге появляется Рука, Тилия первая подаёт голос, кивком головы указывая в сторону клинка, металл которого хищно поблёскивает на заправленной чёрной шкурой лежанке:
— Я принесла твоему другу его оружие.
На обратном пути у неё было достаточно времени, чтобы убедиться, что идеально-ровные заточенные края лезвия, способны рассечь не только кожу, мышцы и сухожилия, но даже при желании разрубить кость. Отсутствие накладок на плоском металле рукоятки и лёгкость, могло значить только одно: это оружие использовалось лишь для метания.
Тилия ждёт, что Рука начнёт отрицать выдвинутое ею предположение в дружбе с убийцей эука, но та лишь рассеяно кивает, думая о чём-то своём.
— Как Като? — вновь обращается она к мельтешащей перед глазами гоминидке, со стоном удовлетворения, наконец, растягиваясь на своей лежанке. И только услышав имя мальчика, та выходит из задумчивости.
— Лучше. Галия ему что-то дала, чтобы он пока не просыпался и не чувствовал боли. Его сильно приложили по голове, и она говорит, что это самое плохое.
— Он обязательно поправиться, — успокаивает её Тилия, видя подавленное состояние собеседницы. — У Галии золотые руки, она обязательно поставит его на ноги.
 
— Я вот всё думаю о сестре… Что, если она вот так же ворует еду и расплачивается за это?
— Может всё не так плохо?
— Не будь идиоткой, Бледная! — отмахивается Рука, тяжело опускаясь на свою лежанку напротив. — Вспомни хотя бы того пожирателя с заточенными зубами.
— Раньше таких называли каннибалами, — задумчиво отзывается Тилия, вспоминая острозубого, от одной мысли о котором её передёргивает.
— В Гнезде полно тех, кому надоели крысы и змеи, но с таким я ещё не сталкивалась. Думаешь, этот вешал себе на шею чужие клыки просто так? Точно тебе говорю. Он пожиратель! Знаешь, что про таких говорят те, кто приходит из других городов? Что пожиратели ничего кроме человеческого мяса в жизни не ели! С самого детства они только и делают, что жрут друг друга, — огромные глаза гоминидки горят от возбуждения. — А ещё есть Таны. Поверь на слово, в Гнезде я видела, на что они способны. Всё, что их волнует, это как набить пустое брюхо и дожить до нового дня, когда они смогут снова рыться по помойкам в поисках объедков с Термитника. Они убивают друг друга, если чуют угрозу, разрывают плоть голыми руками. А теперь представь, что за барьером живут все эти твари. Моей сестре просто неоткуда ждать помощи.