Тригон. Изгнанная (СИ)

Тошнота тут же подступает к пересохшему от страха горлу и Тилия судорожно проталкивает подступивший ком обратно, понимая, что, если не успокоить взбунтовавшийся желудок, в этой адовой ловушке из гоминидских лохмотьев она просто захлебнётся собственной рвотой. А непрерывная качка из стороны в сторону и оглушающий гул, кажется, поселившийся прямо внутри её собственного тела только добавляют остроту ощущениям.
«Где я? Неужели каратели бросили меня вместе с этими существами?» — чувствуя, как страх сковывает тело, гадает Тилия, вспоминая враждебные взгляды и понимая, что ей, во что бы то ни стало, нужно выбираться.
Наспех ощупав себя свободной рукой, она пытается понять, что её удерживает в тисках. Под грудью, так что не продохнуть, животом и бёдрами нечто похожее на тонкие канаты, до боли врезающиеся в тело, и чтобы хоть немного облегчить своё положение, она просовывает руку сквозь удерживающие её преграды, пытаясь нащупать хоть какую-то опору, но пальцы то и дело проваливаются в пугающую пустоту.
Паника с новой силой завладевает телом Тилии, и она начинает задыхаться. Перед глазами уже пляшут багровые круги, когда она из последних сил, до хруста в позвонках выворачивает шею, наконец, освобождая из зловонного плена нижнюю часть лица, и судорожно втягивает воздух, тут же до отказа наполнивший горящие огнём, изголодавшиеся лёгкие.
«Будь сильной, даже если будет казаться, что хуже уже быть не может, — вспоминаются давние слова дяди, побуждая её дать своему подсознанию установку. — Сделай медленный вдох, успокой сердце и прими произошедшее, как должное. Мир суров и подарки не делает… особенно таким как ты».
Тогда она не восприняла всерьёз его наставление, ставшее для неё пророческими, сейчас же была благодарна и сделала всё, как учил Станум. Медленный вдох. Выдох. И снова вдох… И вот спустя пару минут прерывистое, истеричное дыхание выравнивается, пульс приходит в норму, а затуманенный паникой разум проясняется. Окружающий её смрад всё ещё чувствуется, но уже не так сильно. Или может она уже привыкла?
Когда близость смерти от удушья уходит на второй план, из тёмных глубин её подсознания выползают, словно чудовища из своих нор, новые страхи, заставляя Тилию судорожно искать ответы на вопросы: Неужели ей судьбой предначертано умереть в этой жуткой помойке? Этого от неё ждут те, кто бросил её здесь? Но самое ужасное, что никто об этом даже не узнает — родители, скорее всего, уверены, что их дочь уже на полпути к Обители в преддверие новой жизни и такой долгожданной свободы.
«И они будут верить в это до последнего», — с горечью осознаёт Тилия, когда закладывающий уши гул слегка меняет тональность, начиная звучать ещё надрывнее, отзываясь лёгкой вибрацией в ноющем теле. А в следующее мгновенье сдерживающие её тело тугие оковы ослабевают, словно теряя силу, и она, толком не успев ничего осознать, стремительно летит вниз.
Невесомость длиться лишь мгновение, за которое она даже не успевает испугаться, а затем следует глухой удар обо что-то твёрдое и новый фейерверк всепоглощающей боли. Тилия не в силах сдержать рвущийся наружу крик, который полностью заглушает механический гул, монотонно пульсирующий где-то над головой. Радует одно — что бы ни порождало его, теперь оно медленно удаляется, оставляя лишь звенящую пустоту вокруг.
А в следующее мгновенье, свернувшаяся клубком, притихшая Тилия, начинает различать окружающие её звуки. Выжидает около минуты, боясь пошевелиться и ожидая новых испытаний, но так ничего не дождавшись, заинтригованная, медленно стягивает с головы вонючее гоминидское тряпьё, и ослеплённая потоком яркого солнечного света, озирается по сторонам. Дыхание тут же перехватывает.
Вокруг неё, куда ни кинь взгляд, настоящая земля! Не песок, что так давно и бесцеремонно сковал весь мир, а плодородная почва — чёрная и твёрдая, обильно покрытая изумрудными островками свежей травы. И тот самый знакомый запах Теплиц, что годами впитывался в белоснежную кожу и тёмные, с первыми признаками седины, волосы её матери.
 
Тилия с наслаждением вдыхает незнакомый, дурманящий аромат диких цветов, не тронутых рукой учёного-генетика и, опираясь на ладони, чувствуя при этом, как в кожу врезаются мелкие камушки, с тихим стоном садиться. Только теперь она замечает постепенно исчезающую в небе маленькую чёрную точку, похожую на надоедливое жужжащее насекомое, которых целыми многотысячными колониями держали в стеклянных боксах Теплиц. Несколько разновидностей таких жуков, разводили для переноса пыльцы на геномо-растения, не способных переопыляться естественным путём. Такие насекомые-переопылители были бесценны — без них Материнская Обитель и остальные города-спутники могли навсегда остаться без растительной пищи.
Оторвав взгляд от неба и наконец, осознав, что угроза миновала, Тилия озирается по сторонам и дыхание её перехватывает. Идеально-ровная площадка, в центре которой она оказалась, покрыта густым зелёным покрывалом луговых трав, доходящим почти до колен. Вдали густеют кроны вековых деревьев, отбрасывая вокруг себя манящие, тёмные тени. Её восхищённый взгляд на мгновенье останавливается на изумрудных кустах с тонкими, словно иглы листьями, усыпанных красными, на вид спелыми ягодами и рот тут же наполняется слюной. Ужасно хочется пить, да и поесть не мешало бы — она так нервничала перед Посвящением, что просто забыла про свой скудный завтрак.
Вдоволь налюбовавшись окружающими красотами и прикрыв рукой глаза от слепящего солнца, заинтригованная Тилия переводит взгляд на непреодолимые, каменные преграды по обеим от неё сторонам, с торчащими пучками скудной, местами пожелтевшей растительности. Эти стены, словно два стража, друг против друга, стерегущие это море зелени от внешнего, отнюдь не дружелюбного мира. Но больше всего поражает не это — связующей нитью между этими нависшими над головой преградами служит чёрная, словно выжженная огнём полоса земли.
«Интересно, сколько часов уйдёт на то, чтобы добраться от одной стены до другой?» — прикидывает в уме Тилия, когда её чуткий слух вдруг улавливает едва различимые шорохи за спиной. Цепенея, она медленно поворачивает голову, готовясь к худшему.
Позади неё все те же гоминиды, ещё недавно томившиеся от неизвестности вместе с ней в кватромобиле. Боясь пошевелиться и тем самым привлечь к себе их внимание, она выжидающе наблюдает, как почти пришедшая в себя облучённая, прищурив блеклые глаза от яркого солнечного света, крутит по сторонам светловолосой головой. Кажется, она удивлена не меньше самой Тилии. Те, кто постарше тоже очнулись и, поднявшись на ноги, озабоченно переглядываются, будто ища друг у друга поддержки.
«Стая!» — с нарастающим беспокойством думает про себя Тилия, настороженно наблюдая за тем, как гоминиды, не сговариваясь, сбиваются в кучку. Она понятия не имеет, чего ожидать от тех, кто всю жизнь прожил в Пекле, и подчиняется его варварским законам, но знает точно — от таких лучше держаться подальше.
Стараясь не привлекать к себе внимания, она медленно поднимается на ноги, чувствуя, как сердце в груди истерично бьётся о рёбра и, пошатываясь, на нетвёрдых ногах, осторожно отступает назад. Взгляд мечется в поисках того, чем можно было бы себя защитить в случае нападения, но кроме сети у своих ног, из туго скрученных конопляных волокон, вокруг ничего. Но и от этой скудной защиты приходиться отказаться, стоит только увидеть грязный клубок из детских рук и ног. Маленькие гоминиды ещё не пришли в себя: доза милитарийской «отравы» для них явно оказалась чрезмерной, и оставалось лишь надеяться, что карательница всё же знала своё дело, и дети смогут оправиться.
 
Когда гоминиды, уже не таясь, и перебивая друг друга, начинают громко обсуждать свои дальнейшие действия, беспокойство Тилии только усиливается. Она отчётливо понимает, что теряет преимущество во времени и нужно действовать. Устремив взгляд в сторону пролеска, прикидывает свои шансы. До деревьев слишком далеко — около одного стадия, но при желании быстро преодолеть эти двести шагов можно, главное не свалиться от изнуряющей жары и побочных действий снотворного.