Если башмачок подойдет…

— Значит, вы в детстве много шалили, — сказала она, — но это вовсе не означает, что у вас с его светлостью нет ничего общего. Ему нравится все то же самое, что и остальным детям, — играть в солдатики, читать о приключениях, искать всякую всячину на берегу.
— Он слишком застенчив и робок. Невозможно понять, о чем он думает.
— Это только предлог, чтобы избегать его общества. — Опасаясь, что ей не представится лучшего шанса достучаться до него, Аннабелл осмелилась добавить: — Я начинаю думать, что за всем вашим мужским бахвальством скрывается нечто вроде трусости.
— Трусости?! — Словно ошпаренный, он бросил ее руку и отступил на шаг назад. — Ей-богу, если бы вы были мужчиной, я бы вызвал вас на дуэль за подобное оскорбление.
Сердце Аннабелл забилось чаще. Но она не спасовала под его гневным взглядом. Не собиралась она и брать назад свое заявление. Своими собственными действиями лорд Саймон доказывал, что не в силах выносить боль прошлого. Он избегал общества герцога, потому что Николас походил на женщину, которая отвергла лорда Саймона много лет назад.
Повинуясь порыву, Аннабелл положила ладонь к нему на рукав. Его рука оказалась твердой и неподатливой, как и сам мужчина. Понизив голос, она сказала:
— Я не могу делать вид, что не знаю, как вам, должно быть, больно потерять женщину, которую вы любили. Но вы слишком увязли в прошлом, и это обернется еще большей трагедией, если вы не сумеете полюбить Николаса. Он чудесный маленький мальчик, который безмерно восхищается вами.
— Восхищается мной? — переспросил он скептически.
— Да. Он всегда играет с одним и тем же кавалеристом из тех солдатиков, что принадлежали вам в детстве. Не может быть простым совпадением, что он выбрал именно эту фигурку своим любимцем.
Лорд Саймон стоял с каменным лицом. Похоже, его нисколько не тронули слова Аннабелл. Его молчание убивало всякую надежду уговорить его. Он вовсе не горел желанием смягчиться по отношению к Николасу.
Никогда.
У нее перехватило горло от подступивших слез. Это было последней каплей, упавшей сверх того, что случилось за этот трудный день. Убрав руку, она дала волю своему разочарованию и неудовлетворенности.
— О, как вы можете быть таким бесчувственным? Если бы только вы могли понять, какое счастье иметь родных. Я бы отдала душу за то, чтобы у меня был такой племянник, как Николас, которого я могла бы любить.
Повернувшись спиной к лорду Саймону, Аннабелл торопливо направилась к замку. Служанке полагалось дождаться, пока ее отпустят, но она уже нарушила все установленные правила, так какое значение имело еще одно? Если ее безрассудство вызвало гнев его милости, так тому и быть. Он совершенно не ценил Николаса, и она просто не могла больше выносить эту несправедливость.
Когда девушка подошла к воротам, лорд Саймон догнал ее. Она видела его краем глаза, но подчеркнуто игнорировала его присутствие.
Однако он потребовал ее внимания.
— Скоро мы окажемся в компании, — сказал он, когда они вошли во двор замка. — Мои гости возвращаются после визита в поселок.
Аннабелл была слишком взволнована разговором, чтобы замечать происходящее в окружающем мире. Теперь же она услышала отдаленный стук колес экипажей, поднимавшихся по главной дороге. Подобрав свой джутовый мешок у фонтана, она холодно сказала:
— Тогда я покину вас здесь, чтобы вы могли приветствовать их. Доброго вам дня.
Но прежде чем ей удалось уйти, лорд Саймон взял ее за руку. Их глаза встретились. Холодный гнев в его взгляде пропал, сменившись чем-то жарким и неистовым, вновь пробудившим в ней глупые надежды.
— Они могут сами позаботиться о себе, — сказал он. — Я иду с вами в детскую.
  
Глава 17
 
Поднимаясь вслед за Аннабелл по узкой каменной лестнице, лорд Саймон задумчиво разглядывал ее стройную безупречную фигуру. Плавное покачивание женственных бедер и изредка мелькавшие в поле зрения пышные груди возбуждали бешеный вихрь эмоций. Вожделение, усмехнулся Саймон. Только этого ему не хватало, помимо всех прочих чувств, которые она вызывала в нем.
 
Каким же неисправимым дураком он оказался, позволив женщине стать настолько мучительной занозой в своей душе. Он должен был приказать ей замолкнуть сразу же, как только она начала свою тираду там, на дороге.
Правда, она вряд ли бы подчинилась. Аннабелл никак не хотела понять, что она всего лишь гувернантка. Эта девушка дерзко не считалась с его авторитетом и то и дело безрассудно вмешивалась в его личные дела.
«Я начинаю думать, что за всем вашим мужским бахвальством скрывается нечто вроде трусости».
Его гордость все еще не оправилась от этого штыкового удара. Он был потрясен ее откровенной оценкой его действий. Она разбередила старые раны и отказалась отступить даже перед лицом его гнева.
И что его больше всего раздражало — она ведь, в сущности, была права. Ему и впрямь не хватало смелости лицом к лицу встретиться с болью прошлого.
Все это время с момента возвращения в замок Кеверн после десятилетнего отсутствия он держался отстраненно от Николаса. Он готов был наказывать невинного мальчика за грехи его родителей. Зачем?
Однако из всей кучи упреков, что наговорила Аннабелл, больше всего Саймона потрясло ее последнее заявление, высказанное перед стремительным уходом к замку.
«Если бы только вы могли понять, какое счастье иметь родных. Я бы отдала душу за то, чтобы у меня был такой племянник, как Николас, которого я могла бы любить».
Несколько недель назад Аннабелл упоминала, что она осиротела в юном возрасте. В то время Саймон не придал этому значения. Но сегодня неизбывная тоска в ее голосе погасила его ярость и тронула сердце. Она знала, каково это — расти брошенной, страдая от одиночества. И она не хотела, чтобы Николаса постигла та же участь.
Она гораздо больше заботилась о мальчике, чем Саймон.
Чувство неловкости и стыда охватило его. Весь последний год он обманывал себя, пребывая в убеждении, что добросовестно выполняет свои обязанности по отношению к племяннику. Из эгоизма, вероятно, он не уделял Николасу должного времени и внимания, которого тот заслуживал. Лишая мальчика любви, он не выполнил свой долг перед семьей.
Осознание этого оказалось горькой пилюлей. По собственной небрежности он сам создал ситуацию, которую теперь не знал как исправить.
Добравшись до вершины лестницы, Аннабелл направилась по темному коридору к детской. Девушка ни разу не оглянулась, даже не подавала вида, что замечает его присутствие. Ясно, что она сомневалась в его способности изменить свое поведение.
Саймон вознамерился доказать, что она ошибается, — тем или иным способом. Несмотря на хаос, который она привнесла в его упорядоченную жизнь, он невольно восхищался ее дерзостью и отвагой. Она противостояла ему не из вздорного желания управлять и манипулировать, а потому что искренне желала лучшего для Николаса.
По той же причине она отправилась в лес с Саймоном, хотя и подозревала, что это он стрелял. Она готова была рискнуть собственной жизнью, чтобы защитить мальчика. Только однажды он видел, как ее стойкость дала трещину. Описывая момент выстрела, она была заметно потрясена. Он заключил ее в объятия — и сразу же забыл свое возмущение ее несправедливой оценкой его натуры.
Господи! Под ее колючим нравом скрывалась такая теплота и мягкость — а эта пуля, прошедшая совсем рядом, могла ведь убить ее. Жгучее желание защитить девушку охватило Саймона. Он решил во что бы то ни стало выследить злоумышленника и свернуть ему шею, если даже это будет стоить ему жизни.
Но сначала он должен исправить другую несправедливость.
Чувствуя себя узником, которого ведут на виселицу, Саймон проследовал за Аннабелл в классную комнату, где в ряд стояли маленькие столы и стулья, сейчас пустые. Запах меловой пыли и книжных переплетов пробудил в нем воспоминания о собственном детстве. За окнами виднелась чайка, свободно парящая в голубом небе.