Будет только хуже (СИ)
Вскоре они уже насобирали более-менее сухих деревяшек и развели костёр, дым от которого уходил куда-то в дыру под потолком. Потом достали горелки и подожгли сухой спирт, чтобы разогреть еду в пактах.
Алексей сидел у стены, положив автомат рядом с собой с правой стороны.
— Ты не ответил на мой вопрос, Алексей, — напомнил Влад. — Про то, почему на твой взгляд с миром что-то произошло, чего не должно было быть.
Капитан облизал ложку и засунул её в карман рюкзака.
— Сначала я ничего не понял. И мне показалось, что я сплю, или спал, и вот только что проснулся, после того как задремал в поезде. Будто мне снился большой и красочный сон. Ощущение, надо признать, довольно необычное. Но потом я взглянул на своих товарищей и понял, что они испытывают такую же дезориентацию, к которой добавлялось чувство дежавю.
Мы заговорили, и поняли, что происходит что-то неправильное. Что-то чего не должно было быть, потому что мы помнили совсем другие события, предшествовавшие тому, как мы оказались в вагоне.
Если бы не мои товарищи, оказавшиеся в такой же ситуации, я бы решил, в лучшем случае решил, что мне действительно всё приснилось. Ну, или моя «крыша» решила поехать, оставив меня в распоряжении психиатров. Но, как я сказал, мы все ощутили одинаковый эффект.
— Какой эффект, от чего? — вдруг спросила Джессика.
Алексей даже не посмотрел на неё, но ответил:
— От эксперимента, в котором мы участвовали. Да, мы вчетвером подписались на один эксперимент, смысл которого и вопросы, которые нам задавали после него, я понял только потом, когда очнулся в поезде. Почему бы не послужить на благо родины, особенно, если за это хорошо платят, верно?
Костёр продолжал медленно гореть. Последний вопрос прозвучал как бы ко всем и ни к кому в частности.
— И что учёные у вас спрашивали? В чём заключался эксперимент.
— Нас, всех четверых, поместили в камеру типа, как её, барокамеры, ну по форме одно и то же, короче, после чего запустили какой-то генератор. Всё, что от нас требовалось, просто сидеть внутри и ничего не делать. Ну, что, ну услышали мы гудение, слегка закружилась голова, но не более. Мы даже не поняли, зачем с нас, помимо расписки о неразглашении, взяли расписку с отказом от претензий в случае смерти или нанесения иного вреда здоровью. Хотя, опять же, денег заплатили много, и родным тоже обещали помочь, если что.
Влад снял с горелки свою порцию и стал с аппетитом уплетать картошку с мясом. Аппетит в их случае это хорошо, это означает, что радиация не поразила организм до такой степени, что он отторгает пищу. Может, ещё выкарабкаемся.
Проглотив очередной кусок, он посмотрел на пограничника.
— Так о чём спрашивали учёные?
— Хм… — Алексей потянулся к рюкзаку и вытащил из него шоколадный батончик. — О чём спрашивали, о чём спрашивали… Спрашивали о том, что я помню. Моих сослуживцев спрашивали о том же. Как спим спрашивали, что нам снится, мучает ли нас ощущение дежавю, ложные воспоминания, которые нам кажутся реальными, и тому подобные вопросы на грани психологии и психиатрии. Иногда мне в ходе таких сеансов даже становилось смешно. Прикинь, тебя разбирает смех, а перед тобой сидит такой серьёзный очкарик, ни разу не улыбнётся и всё время что-то записывает в свой блокнот.
— В смысле, о чём помнишь? И что ты им рассказал?
— А особо нечего было рассказывать. Ничего такого необычного никто из нас после пребывания в камере не испытывал. Галлюцинаций не было, спали как убитые, практически без сновидений. Мне даже показалось, что умники были сильно разочарованы нашими ответами. Ну, что есть, то есть.
— А потом, значит, вы очнулись в поезде и поняли, что эксперимент оказался успешным?
— Типа того, — кивнул Алексей. — Проблема в том, что эксперимент, в котором мы участвовали, это лишь часть чего-то большего, какого-то другого опыта. Потому мы вначале и не заметили никаких изменений, а масштаб произошедшего осознали только в поезде, когда увидели взрывы на горизонте.
Вот тут-то мы всё и вспомнили. Вспомнили, что мы делали в последние месяцы, как жили, что происходило в мире. Мы осознали, что эксперимент-то удался, как ни крути!
Да, мы не понимали всего, но кое-какие зацепки у нас уже были, и мозаика стала складываться в единое целое. Пускай с кучей отсутствующих фрагментов, но всё-таки она обрела определённые очертания.
Рассказ пограничника порождал ещё больше вопросов и главное, не давал ответов на основные из них. К тому же из ответов капитана вовсе не следовало, что он всё не придумал по каким-либо одному ему известным причинам. В конце концов, его товарищей, с которыми он тогда ехал в «Ласточке» вместе с остальными пассажирами, в том числе Владом, Алей и Джессикой, сейчас рядом не было и они никак не могли подтвердить его слова.
Ну, ладно, допустим, вот просто на минуту, допустим, подумал Влад, что пограничник говорит правду.
— Ты хочешь сказать, что всё, что вокруг нас, — Влад глазами обвёл окружающее пространство, — нереально? Мы типа в Матрице сейчас находимся.
— В Матрице? — ухмыльнулся Алексей. — Нет, не в Матрице.
Он взял с пола кусок отвалившейся от стены штукатурки и поднёс к носу.
— Плесень. Известь. Сам понюхай, — он протянул обломок Владу. — Чувствуешь запах плесени? Старой штукатурки, земли? Дело в том, что нет реальности, кроме той, которую мы ощущаем здесь и сейчас. Реальность — она всегда одна единственная и самая что ни на есть реальная. Ветер дует, снег падает. Если мы ощущаем реальность — значит, мы живы, значит, реальность существует.
— Сложно.
— Я не обещал, что будет легко, — продолжал Алексей. — Мы тогда, с товарищами, решили разделиться, чтобы собрать как можно информации о происходящем, найти тех, кто тогда руководил экспериментом и имел к нему хоть какое-то отношение. Заставить их вернуть всё, как было.
Из того, что мы узнали, можно сделать вывод, что данное конкретное состояние пространства-времени может одновременно существовать с другими реальностями. Они равновероятны. Но сгенерировав волну, о которой я говорил ранее, можно получить новое состояние пространства времени.
— Легче не стало.
— Я примерно так же реагировал, когда слушал впервые. Над такими проблемами бьются по-настоящему гениальные умы. Мне вот геометрия с трудом в школе давалась, что уж говорить о высшей математике, квантовой механике, чёрных дырах и всех этих теориях о множественности вселенных, или множественности возможных состояний одной Вселенной. Видать, я потому и согласился на участие в эксперименте, что толком не отдавал себе отчёта в происходящем.
— Или тебя успешно подвели к участию в нём.
— Не исключено, — закивал Алексей.
— Значит, кто-то осуществил этот сдвиг.
— Да, кто-то его осуществил, — согласился он. — И тот, кто это сделал, тоже имел в своём распоряжении камеру, подобную в той, которой находились мы во время эксперимента.
— Чтобы помнить, что произошло, и увенчался ли сдвиг успехом, — высказал догадку Влад.
— Совершенно верно, — махнул указательным пальцем капитан. — Правильно мыслишь.
Влад переваривал услышанное, пытаясь заставить себя поверить во все эти изменения континуума.
— А вот это изменение пространства-времени произошло во всей Вселенной, — с сомнением спросил он, — происходит во всей Вселенной разом или только в рамках небольшого сектора пространства.
Алексей, услышав вопрос, заинтересованно взглянул на Влада.
— Интересное замечание, но ответа у меня нет. Подозреваю, что в какой-нибудь их теории возможны оба варианта. И оба из них равнозначны.
— Этого не может быть.
— Разве? Вот тебе пример: есть Тихий океан, или давай возьмём глобальнее, Мировой океан, так?
— Так, — кивнул Влад.
— Так вот, бросаешь ты камень в этот океан и от него пошли волны. Но сам океан в целом не изменился. Тот же объём, те же берега, да и волны от брошенного камня быстро сойдут на «нет». Но изменение будет внесено. Изменению подвергалась как вся гладь океана, так и отдельная её часть. В то же время, эти изменения нигде кроме этой части заметны не были и ни на что не повлияли.