Разорвать тишину
Пахло дымом и речной сыростью, приближающееся зарево освещало только стоящие рядом стволы деревьев, все остальное было погружено во мрак. В тот самый момент, когда Алексей твердо решил остановиться и узнать, что происходит, столб дыма впереди вновь полыхнул огнем, что-то затрещало, и все вокруг — и валуны, и низкие сосны — озарилось вспышкой красного света.
Затем снова потемнело, но Измайлов с каким-то обостренным вниманием успел заметить возле горящей избушки неподвижное тело кряжистого уголовника. Рядом с его головой валялся блестящий от черной крови камень. Дальше, наблюдая за пожаром, стояли какие-то поселенцы, а чуть в стороне от огня и дыма, зачем-то постоянно облизывая губы и держась за бок, согнувшись, сидел бледный, как полотно, Иван, скуластый упрямый парень, с которым они хоронили священника.
«Отомстил… Неужели они все уже мертвы?» — успел подумать Алексей и, еще не зная, что ему сейчас нужно сделать, шагнул к горящему срубу, где, как в ловушке, сейчас находились блатные. Словно отвечая на его мысли, оттуда сразу разнесся дикий крик. Затем пламя вспыхнуло, уходя на несколько метров вверх, снова затрещало, горящая еловая крыша и жерди рухнули, поднимая сноп искр, и прямо из огня, все-таки выбив заклиненную дверь, задыхаясь и закрываясь руками, выскочили сразу два человека. Один из них, похожий на Леву Резаного, почерневший и страшный, словно ослепнув от дыма, не разбирая дороги, согнувшись, с хрипом побежал куда-то в темноту. Второй, выбежав, тут же упал на колени и покатился по земле. Одежда на нем горела.
Дальнейшие события воспринимались отдельными фрагментами. Иван мгновенно вскочил, вытащил из пламени тяжелый горящий сук и, припадая на одну ногу, тяжело побежал вслед за Левой. В свете пожарища Алексей успел заметить, что одна щека его была порезана, а руки и рукава ватника густо забрызганы кровью. В низких соснах затрещали ветки, кто-то закричал, затем в темноте по дуге замелькал горящий сук, и послышались звуки глухих ударов. В тот же момент из стены огня прямо на Алексея выскочил еще кто-то и, крича от боли и страха, весь объятый пламенем, побежал в сторону кустарника. В соснах затрещало, видно Иван, бросив добивать первого, кинулся к нему.
«Значит, он дверь распорками заклинил, а сверху пуки сухого камыша накидал. Чтобы им было труднее выбраться…» — как во сне думал Алексей, не в силах оторвать взгляд от жарко полыхающего кострища на месте рухнувших стен избушки. «Остальные, наверное, угорели… Что дверь, они сразу должны были ее выбить, или через крышу полезть, раскидав горящие еловые лапы. Но, видно, спали так крепко, что угорели, и уже ничего не соображали». Перед его глазами на миг мелькнуло хищное лицо Козыря. «Ну вот, Витя, все и решилось…» — беззвучно шепнул Измайлов, словно поставил восклицательный знак в их недолгом знакомстве. «Не отпустили тебя из долины те, кого ты убил…».
Пахло паленым человеческим мясом, со стороны кустарника доносились крики и звуки ударов. Безучастно, словно все происходит не с ним, Алексей медленно подошел к потухшему костру и в свете пламени посмотрел на размозженную камнем голову кряжистого. Он уже не дергался. «Убить с первого раза не удалось»… — подумал Измайлов, восстанавливая цепочку событий, и сразу увидел лежащий в лишайнике окровавленный нож. Затем он зачем-то обернулся, и только сейчас заметил, что за его спиной неподвижно стоит Вера и, как зачарованная, пристально смотрит на догорающее пламя. В ее застывших глазах отражались отблески огня, а выражение лица было каким-то странным, искаженным, словно она радовалась и одновременно боялась за свою радость. Рядом с ней стоял очень серьезный монах и тоже неподвижно смотрел на пожарище.
Прошла вечность, прежде чем из темноты, пошатываясь, вышел Иван. Тяжело дыша и неустанно облизывая побелевшие губы, он молча присел на валун и прикрыл глаза. На его щеке темнел глубокий порез, шея и воротник ватника были залиты кровью, но Алексей, не обращая внимания на эту рану, сразу посмотрел на его бок. Там, из ткани прорезанной телогрейки, чуть заметно белели клочки ваты. Какая-то мысль пришла ему в голову, он вплотную подошел к бессильно закрывшему глаза молодому человеку, и уже зная, что там увидит, расстегнул его ватник и поднял свитер вверх. Вера и монах подошли поближе.
На белом впавшем животе зиял еще один небольшой порез, из которого выпирало что-то бледно-фиолетовое. Крови почти не было, лишь несколько капель из разрезанной кожи размазались красным вокруг неопасной с виду раны. Иван медленно открыл глаза:
— Лужа ушел. Не успел я его… за батюшку… — сказал он, чуть шевеля губами, как будто вместе со звуками на воздух выходила его жизнь. Алексей только сейчас вспомнил, что один из выбегавших в горящей одежде куда-то исчез.
— Не думай сейчас об этом, — стараясь не показать своим голосом то, что он уже поминутно знает его будущее, резко сказал Измайлов. — Чем он тебя так?… Ножом?
Парень промолчал. Кожа на его лице приобрела землистый оттенок, впавшие глаза очертились черными кругами.
«Конечно ножом…» — быстро думал Алексей, осматривая рану. — «Тем самым». Он вспомнил окровавленный нож возле скрюченных пальцев мертвого кряжистого. — «На полное лезвие… Кровь не вышла, она пролилась в брюшную полость и в разрезанный желудок… Он уже умер. Ты разговариваешь с мертвецом».
Измайлов оторвал глаза от розово-фиолетового пореза и внимательно посмотрел на заострившееся лицо парня, не понимая, как он мог с такой раной бегать, что-то кричать и бить изо всех сил, рассчитываясь за смерть священника и Трофима, которых он почти не знал, не являясь прихожанином их прихода. Это был один из тех цельных русских характеров, которые способны принимать крайние решения, совершенно не считаясь с их последствиями. Он знал, что священников убивать нельзя, потому что должно же быть рядом с нами что-то светлое, и поступил так, как подсказывало ему его сердце.
«Он уже мертвый, но он успел сделать то главное, чем жил с момента похорон отца Александра. Он отомстил за смерть многих, и теперь ему не страшно и не стыдно навсегда уходить в черное небо. Он выполнил все, что должен был выполнить, и теперь ему с каждым мгновением будет все спокойней и спокойней. Ну, а ты?» — шепнул сам себе Алексей. — «Ты еще ничего не сделал».
— Что, плохо доктор?… — беззвучно спросил Иван, открывая мутные глаза. — Это уже не важно. — Он поднял голову и с каким-то детским удивлением посмотрел на темное небо. — Звезды спрятались… Всю ночь горели, а сейчас нету…
Алексей вслед за ним посмотрел вверх. Звезды действительно исчезли, на небе стало темно. Далекая белая луна, женская ипостась мира, на мгновение появилась в просветах между низкими тучами и, светя, словно сквозь воду, тут же скрылась в черноте. Все небо над долиной вновь затянуло мглой.
Совсем скоро на болотах опять зашелестит надоедливый затяжной дождь. Капли воды в полной темноте будут пузыриться в лужах между кочками, мхи набухнут, а здесь, на гряде, вода будет стекать по низким стволам сосен и, собираясь в маленькие ручейки, потечет между мокрыми замшелыми валунами к берегу затоки. Дождь окончательно прибьет к земле потухающее пламя на месте пожарища, и вскоре там будут лишь дымиться обваленные почерневшие бревна, а под ними трупы людей, которые сегодня ночью пожали последствия своих прошлых поступков.
Потому что ничего в мире не проходит бесследно, и любые наши поступки из настоящего переносятся в будущее. И что мы найдем на дороге своей судьбы — мину под ногами, которую вчера своим словом и делом сами забросили на шаг вперед, или накрытый друзьями стол — зависит только от того, как мы поступаем прямо сейчас. Но уголовники этого не знали… А рядом с ними, спокойно глядя стеклянными глазами на небо без звезд, навсегда останется лежать их палач. Наверное, это была не месть, а воздаяние, со смертью священника чаша переполнилась, и сейчас Алексею хотелось пожать парню руку. Только теперь он понял, зачем монах разбудил его полчаса назад.
— Вер, ты смочи ему влажной тряпкой губы… Пить не давай. Нельзя ему пить. Впрочем, это уже не имеет значения, — тихо сказал врач, застегивая телогрейку на животе парня. Он поднялся с колен и посмотрел на тухнущее пламя. Через час— другой на горизонте засереет рассвет, вдалеке станут видны пространства восточных болот, и Измайловы навсегда покинут заброшенную факторию, которая неразрывным узелком связала его семью с незнакомыми раньше достойными людьми.