Разорвать тишину

Алексей и Вера молча прошли по затоптанному снегу аллеи к крыльцу райотдела. Возле самого входа Алексей наклонился и поцеловал жену в холодную щеку.
— Дальше меня, наверное, не пустят. Я тебя буду ждать здесь, хорошо?
Вера неуверенно улыбнулась в ответ и, волнуясь, зашла вовнутрь.
Если на белых дорожках аллеи было тихо и почти безлюдно, то в самом здании райотдела царила суета рабочего понедельника. По длинному коридору без конца ходили какие-то люди, некоторые терпеливо сидели на крашенных, обшарпанных скамейках напротив кабинетов и тихо шептались или молчали, прикрыв глаза. В самом конце коридора, рядом с высоким светлым, окном стоял в полушубке парень наговатого вида и, поблескивая золотой фиксой, в полголоса разговаривал с двумя ярко накрашенными девицами в схожих синих беретах.
Отметив у дежурного повестку, Вера прошла по коридору, нашла кабинет с закрашенной цифрой «восемь» на дверях и осторожно постучала. За дверью слышались чьи-то голоса.
— Там занято, — тихо сказала сидящая напротив бледная женщина, одетая в рыжеватую дорогую шубу и такую же шапку поверх белого платка.
— Здесь очередь? — смутилась Вера, но женщина ничего не ответила, с напряженным вниманием прислушивалась к глухим голосам в кабинете. Вера вздохнула и присела рядом с ней.
Очень скоро дверь отворилась, и в коридор выскочил красный как рак мужчина в добротном пальто с барашковым воротником.
— Саша?.. Что?.. — быстро спросила женщина и мгновенно побледнела еще больше.
— Эт-то что-то… Произвол… — выдохнул мужчина и повернулся было обратно, но женщина сорвалась со скамейки и, схватив его за руку, быстро повела подальше от кабинета. Дверь снова отворилась и в коридор высунулась чья-то голова.
— Гражданка Измайлова явилась? Заходите.
Бывает некое человеческое предчувствие, которое мелькнув искрой, исчезает темной змейкой, оставляя за собою мрачный и гнетущий след. Отчего сердце начинает стучать почему-то сильнее. Вот и сердце Веры билось все громче и громче. Она встала и, прижимая ридикюль к груди, шагнула в кабинет.
В тот же момент Алексей, с нетерпением вышагивающий по крыльцу, выбросил в урну недокуренную папиросу и, стукнув дверью, решительно подошел к дежурному.
— Подскажите, как мне попасть к товарищу… — начал он мучительно стараясь вспомнить фамилию, указанную на повестке, — к товарищу Приходько.
— По какому вопросу? — равнодушно спросил дежурный, откладывая в сторону газету.
Алексей на мгновение замялся. Врать не хотелось, но не скажешь же этому постовому: «Ваш Приходько вызвал мою супругу, скорее всего по жалобе жилтоварищества, а жена у меня неземная, не надо ее волновать, поговорите лучше со мной…» Нет, так отвечать не годилось.
— По личному, — бухнул он, внутренне морщась от ситуации.
— По личному, — медленно протянул дежурный, с головы до ног рассматривая Алексея. Очевидно, ему было скучно. — Минуточку, — он снял трубку телефона и набрал на диске короткий номер. — Товарищ Приходько, к вам тут гражданин… — милиционер прикрыл трубку рукой и вопросительно посмотрел на Алексея. Злясь на себя, Алексей назвал свою фамилию, — гражданин Измайлов просится… Да… Говорит — по личному… Понял… — постовой положил трубку и многозначительно посмотрел на Алексея.
— Проходите. Восьмой кабинет.
В тесном прокуренном кабинете с крашенными стенами, кроме сидящей на стуле Веры, находилось сразу двое сотрудников. Возле окна стоял подвижный черноглазый молодой человек в пиджаке и белой рубашке, с отложенным на лацканы воротником. Не стесняясь присутствия женщины, он курил папиросу, стряхивая пепел прямо в открытую форточку.
Чуть дальше, возле стены с разноцветными плакатами, за заваленным папками столом сидел плотный краснощекий мужчина в форме. Не обращая внимания на посетителей, он что-то писал, часто обмакивая перо в чернильницу. По кабинету пластами плавал сизый дым, в дверь постоянно заглядывали люди, звенели спаренные телефоны, под самым потолком приглушенно звучал динамик. С первого взгляда было понятно, что здесь работают исполнители, а не те, кто принимает решения.
 
— А, гражданин Измайлов, — немного иронично произнес черноглазый у окна. — Проходите, раз пришли.
Алексей быстро посмотрел на Веру и замер на пороге. За долгие годы совместной жизни он видел самые разные выражения лица своей жены, но такого, как сейчас, он не видел никогда. На стуле посреди кабинета сидела пустая, раздавленная оболочка прежней Веры, а сама Вера была где угодно, только не здесь. Красиво повязанный шарф съехал куда-то в сторону, пустой взгляд уперся в пол, плечи поникли. Лишь руки, сжимая, комкая, разглаживая и снова сжимая носовой платок, подвали признаки жизни.
— Вер, что случилось? — тихо спросил он жену, не замечая милиционеров.
— Гражданка Измайлова, в девичестве Соболевская, на основании директивы облисполкома от двадцатого февраля сего года подлежит административной высылке. Место высылки — Иркутская область, — вместо Веры, чеканя каждое слово, ответил черноглазый. Похоже, ему нравилась его работа.
— Почему? — еще тише спросил Измайлов и расстегнул верхнюю пуговицу пальто. Слова черноглазого ушли куда-то в сторону, Алексей еще ничего не понимал, кроме того, что его жене, родному человеку сейчас плохо. Дышать стало трудно, во рту почему-то появился металлический привкус.
— Почему? — почти весело переспросил молодой человек. — Не почему, а за что! Гражданка Измайлова является ближайшей родственницей Михаила Соболевского, осужденного к десяти годам лишения свободы по статье — вредительство. От брата своего она не отказывается, а значит, разделяет его взгляды и подлежит высылке как чуждый Советской власти элемент, — он закрыл форточку, прошелся по кабинету и вплотную стал перед Верой, смотря на нее сверху вниз. — Объясните ей это как муж, а то она, похоже, оглохла…
— Да вы не волнуйтесь так, граждане, — пробасил вдруг краснощекий, не отрываясь от бумаг.
— Это же не каторга. По закону высланные сами имеют право выбирать себе место жительства. В пределах области, конечно. Будет жить, как жила, только что надо будет отмечаться в местном ГПУ. И время вам дают — вещи собрать. В деревнях вон за два часа до эшелона предупреждают. У вас свои обстоятельства — семья…
Вера вдруг встрепенулась. На ее щеках проступила слабая краска.
— Что семья? — не узнавая своего голоса, спросил Алексей. Он так и не осознал услышанное. Больше всего на свете ему хотелось взять жену за руку и увести из этого кабинета, от упивающегося своей властью черноглазого, от дыма, зеленых крашенных стен и звонящих телефонов. Увести и спрятать от того будущего, которое зачем-то придумали для нее чужие, незнакомые люди.
— Советская власть дает членам семьи право выбора, — нетерпеливо пояснил черноглазый. — Гражданка Измайлова! Дома будете переживать, давайте, расписывайтесь, что предупреждены о высылке. Мне работать надо, думаете, вы одна такая впечатлительная…
— Вы сами решаете, — продолжил мужчина за столом. — Формально, семья тоже попадает под директиву о высылке. Но ведь можно и развестись, — он поднял голову и впервые за это время посмотрел на Алексея. В его маленьких глазах мелькнуло понимание. — Сейчас это быстро, прямо отсюда зашли в ЗАГС, и все. В таком случае ребенок остается с отцом.
— Измайлова! Расписывайтесь, — рявкнул черноглазый.
Вера посмотрела на него пустыми глазами, встала, подошла к столу и несколько раз расписалась там, где ей указали. Черноглазый сунул бумаги в тонкую папку, а папку, звякнув ключами, демонстративно спрятал в сейф.
— Двадцать третьего марта вам надлежит явиться с вещами на сборный пункт, по адресу: Ляховская пять, — закончил он официальным тоном. — За неявку, а равно за попытку скрыться, вы будете привлечены к уголовной ответственности. Если ваш супруг разведется с вами, он должен уведомить меня не позднее, как за двенадцать часов до указанной даты. Если он этого не сделает, то тоже подлежит высылке. В таком случае ребенок, как лицо несовершеннолетнее, уезжает вместе с родителями. Отсюда вы будете отправлены в Тобольск, а там вам выдадут проездные документы до Иркутска. Все ясно?