Песнь одного дня. Петля
На что, собственно, он собирается жить? До сих пор его содержали родители, они платили за его учение. Он и сегодня приехал на отцовском автомобиле. Неужели они верят в него? Мать, например. Впрочем, она, возможно, и верит. Но отец вряд ли. Они небогаты. Его мать, состарившаяся раньше времени от вечной борьбы с пылью и грязью и уже давно оставшаяся без служанки, верит, по-видимому, что он настоящий художник, даже гений, только не понятый и не оцененный своим временем.
Старики в ком угодно готовы усмотреть гения. А Хидди очень независимый и всегда был таким. Она улыбается, вспомнив неутомимую борьбу, которую его мать вела с пылью. Сама Свава быстро расправляется с пылью. И она не боится пылесоса. В те времена, когда они с Хидди любили друг друга, его мать из страха перед пылью пользовалась пылесосом только в самых крайних случаях. Кто знает, а вдруг пылесос неожиданно выпустит всю пыль, которую он всосал в себя? Да, у этой женщины были странности. У Хидди тоже есть странности. Но в то же время он очарователен. Господи, какие они с ним глупые, ведь прошло столько лет! Морщинки на лбу Свавы становятся чуть заметней. Столько лет? Самое ужасное в Хидди, что ему ничего не стоит сбить человека с толку. Он кого хочешь заставит поверить в любое безумие. И ведь нельзя сказать, чтобы все эти годы она чувствовала себя несчастной. Йоун прекрасный человек. Она не сомневается, что со временем они переедут в новую квартиру с большими комнатами и великолепной кухней. Со всеми современными удобствами. На одной из лучших улиц. В этой улице нет ничего привлекательного. И в их старом доме — тоже. Холла в квартире нет, лишь полутемный коридор, в котором уже не разойтись, если кто-то разговаривает по телефону. Почему бы им с Хидди не остаться просто друзьями? Они встречались бы изредка, развлекались бы. Это вполне безобидно. Йоуну и в голову не пришло бы заподозрить ее в чем-нибудь предосудительном. Тем более что она намерена относиться к Йоуну гораздо лучше, чем раньше. Разве такие отношения между мужчиной и женщиной не могут быть совершенно невинными? Дудди так делает. И говорит, что все женщины так делают… Вот если бы на месте Хидди был другой человек… Хидди ее не понимает, не понимает, что ей хочется легкого и приятного романа, ничего серьезного, просто немножко радости. Игры, которую можно прекратить в любую минуту.
Так что же такое эта человеческая сущность, о которой уже столько времени твердит лектор? И как ему не надоест? Может, он просто вынужден говорить то, чего от него ждут? Что подобает тому, за кого он себя выдает. Совсем как она, когда чувствует, выходя из комнаты, что все глаза с восхищением устремлены на нее, что все завидуют ее легкой и красивой походке.
Так и должно быть. Потому что людям доставляет удовольствие то, что прекрасно. Или талантливо. Или интересно, как, например, Хидди. Она отлично знает, что такое она сама. По крайней мере до сегодняшнего дня у нее не было сомнений на этот счет. Разве она — это не та девушка, которая ссорилась с мамой, с родными, с Хидди, ссорилась по-настоящему, не из кокетства? И точно так же мирилась. Ворчала наедине на Йоуна из-за того, что его отец занял у них одну комнату. Ворчала не потому, что им было тесно, а потому, что стеснялась своих подруг, друзей Йоуна, жильцов и даже самого дома.
А может, она — это женщина, которая бежит в слепом страхе по коварным джунглям, где ее ребенка на каждом шагу подстерегает опасность? Бежит, не думая о том, что задыхается, что на нее смотрят и что кто-то может оказаться свидетелем ее страха.
Бежит одна, призывая всесильного сурового бога. Чувствуя свою вину, она предлагает жертвы неведомой силе и в тот миг страстно желает, чтобы эта сила действительно существовала. Свава закрывает глаза и вздыхает. Может быть, она еще немного верит в бога? Она рада, что они отделались от старика, и нет смысла пытаться скрыть это от бога. Она будет хорошо относиться к Йоуну. И она не намерена немедленно начать встречаться с Хидди, может быть, после похорон. Хидди должен понять. Возможно, бог вовсе не такой строгий, каким он кажется людям, когда рушится мир, под ногами разверзается бездна и реальным остается только страх… Лектор по радио так и не сумел сделать сколько-нибудь удовлетворительные выводы о наличии души, его время уже истекло. Он обещает рассказать об этом подробнее через неделю. Диктор объявляет следующую передачу, музыкальную… Свава быстро выключает приемник, сегодня у нее нет настроения слушать серьезную музыку.
Она заходит в комнату старика и осматривает ее. Здесь придется приложить руки. Хорошо, что Ауса еще не уехала. Когда похороны будут позади, она перекрасит обе комнаты, снимет старые створки и сделает широкую раздвижную дверь. Или нет, лучше пусть это будет обычная комната. Правильно, это будет нечто среднее, дверь лучше оставить как есть, все-таки неудобно, когда в квартире только одна комната может служить спальней. Правда, после отъезда Аусы освободится комната в подвале, но она не совсем подходит. Как можно строить квартиры с одной спальней! Будто архитекторам ставят какие-то ограничения, когда они проектируют дома. Архитекторам надо больше советоваться с женщинами, женщины знают, какой должна быть квартира. Свава еще раз осматривает комнату, приводит в порядок мебель. Что это за фотография лежит на столе? А, покойная Маргрет, ее свекровь, молодая круглолицая женщина в национальном костюме — застывшее выражение лица, под цветастым фартуком вздымается большой живот, руки покоятся на резной спинке стула. Держа в руке фотографию, Свава погружается в раздумье. Интересно, какая она была, эта женщина. Ведь она жила когда-то и была матерью Йоуна, так же как Свава — мать маленького Инги.
Свава смотрит на фотографию широко открытыми глазами, ее поразила мысль, которая вообще-то очень редко приходит ей в голову, — мысль о неизменной судьбе поколений — жизнь, смерть, жизнь, смерть. Господи, почему Йоуна нет дома? Зачем он оставил ее одну на весь вечер? Впрочем, Ауса дома, только где же она? Свава стоит у стола, которым пользовался свекор, точно пригвожденная к месту. Рядом с фотографией, единственной фотографией, которую хранил умирающий сейчас старик, лежит его отделанная серебром табакерка. Свава знает, что старик умрет. Врач сказал, что он вряд ли доживет до утра. И так умрут они все — Йоун, она сама, маленький Инги, Лоулоу, Хидди… О, Хидди! Когда раздается звонок, со Свавы как бы спадают чары. Ауса бежит открывать. Оказывается, она все время была на кухне. Свава с облегчением вздыхает. Это влюбленный с верхнего этажа, как они иногда зовут его между собой.
* * *
Да, это он. Он может и не объяснять, в чем дело, они сразу понимают. Хотя он не сказал ни слова. Женщины обмениваются быстрым насмешливым взглядом: наконец-то эта пара поймет, что игра шла всерьез! Но он ничего не замечает.
— Моя жена… — с трудом лепечет он, хотя Свава отлично знает, что они не женаты.
— Насчет места договорились? — спрашивает она деловито.
Да, надо только позвонить. Постепенно его язык развязывается. Это началось так внезапно. Он хочет попросить хозяйку подняться к ней, пока он звонит. Они боятся, что все произойдет очень быстро. Но Свава и Ауса не боятся этого, в первый раз так не бывает. Они весело поглядывают на испуганного и растерянного мужчину, бесстрашные и умудренные опытом.
— Ауса, поднимись к ней. Я тоже сейчас приду. Хотите я позвоню вместо вас?
Он, заикаясь, благодарит ее, счастливый и испуганный в одно и то же время.
— А вы идите наверх, — по-хозяйски командует им Свава и начинает листать телефонную книгу.
Он бежит наверх. Ауса уже там. Раньше она только издалека видела эту женщину, хотя они живут в одном доме. Она вытирает испарину со лба роженицы, укладывает ее поудобнее, успокаивает.
— Ты не тужься во время схваток. Мы должны успеть доехать. По крайней мере до больничной каталки. У тебя очень сильные схватки. Давно они начались?
Женщина не знает, может быть, час тому назад, у нее начинаются новые мучительные схватки. Но женщина не кричит, она лишь стонет, задыхаясь, подавляет крик боли, так что из горла у нее вырывается только хрип.