Принцессы Романовы: царские племянницы

Список званых обедов можно продолжать, но описания их мало отличаются один от другого. Перейдем к театру, новому увлечению Екатерины Ивановны. Она стала театралкой в Европе и теперь в Измайлово решила использовать накопленный опыт. Сколько их потом было, этих театров, где актерами были крепостные! И среди приусадебных театров были поистине великолепные, вспомните Парашу Жемчугову в Останкино. А в Измайлово искусство это только зарождалось, и пьеса была наивной, и декорации убогими, и костюмы самые доморощенные. Об актерах и говорить нечего. Им непонятны и странны были барские забавы. Но ведь играли. Правда, заглавные роли исполняли фрейлины и придворные дамы. Обязанности режиссера, автора и распорядителя взяла на себя Екатерина Ивановна. Премьера… Сцена, занавес, зрители в креслах. Больную маменьку Прасковью Федоровну доставили на спектакль в кресле на колесиках.
Немцы тоже присутствовали на спектакле, но не поняли ни слова из русского текста. Берхгольцу было за что критиковать театр. Он не понял текста, но понял хозяйку дома, когда она, показав на актера, играющего царя, сказала насмешливо, что этот «царь» перед выходом на сцену получил двести палочных ударов. Актер был «холопом» Екатерины Ивановны. Думается, что Берхгольц или не понял или перепутал количество ударов, после двухсот палочных ударов сам на сцену не выйдешь – надобно будет нести. Кроме того, на каждом представлении Берхгольц нес материальные убытки. То у него табакерку украли прямо из кармана, то шелковый платок. Может, виновником кражи был как раз «сценический царь»? Но это не меняет дела, избитый холоп – это всегда отвратительно.
Только отпраздновали день рождения малютки Анны Карловны (или Леопольдовны, как зовут дочь герцога Мекленбургского по русской традиции), как пришло известие, что через несколько дней в старой столице будет царь. Возвращение Петра из Персидского похода ждали давно, но приезд его, как выпавший в ноябре снег, был все равно «неожиданностью». Поздно вечером в Измайлово на взмыленной лошади прискакал Берхгольц и объявил: «Государь в 15 верстах. Завтра будет здесь!»
Приезда царя страшились. Как обычно бывает, ближайшие сподвижники императора в его присутствии состояли друг с другом в отличных отношениях – все для благо отечества! Но стоило им остаться одним, «птенцы» тут же вцеплялись друг другу в глотку. Уезжая в Астрахань, Петр оставил «оком государевым» генерал-прокурора Павла Ягужинского. Его должны были слушаться все. Его и слушались, может быть, для виду, но каждый защищал свои интересы. В отсутствие Петра в Сенате произошла большая свара между знатнейшими тузами России – князем Меншиковым и бароном Шафировым. Оба вельможи имели великие заслуги перед государством, но «деньги не поделили». И разразилась великая брань. Партикулярные споры привели к ругани не только словесной, письменной, но и к драке. Приезд государя все должен был расставить по своим местам.
Петр въезжал в Москву с триумфом. Благо триумфальные ворота сохранились еще с прошлого года, народу на улицах было великое множество, у всех ворот шло угощение, пушки палили, колокола звенели. Народ кричал «ура!». Конечно, Екатерина Ивановна присутствовала на встрече государя, была она и на пиру, который состоялся в тот же вечер в Преображенской съезжей избе.
Москва пила неделю беспробудно. Государь был весел, и хотя дела государства требовали его участия, он находил время и для увеселения на ассамблеях, публичных маскарадах, балах, театральных представлениях и т. п. Не забыл государь и свою больную родственницу – царицу Прасковью Федоровну. Первый раз он приехал в Измайлово по-семейному, соболезнуя болезни невестки, поговорил пристойно, расспросил о новостях, пожелал доброго здравия, а второй раз явился уже для пирования со свитой. Прасковья Федоровна, несмотря на болезнь, составила обществу компанию. Это было приятно царю. Он всегда обходится с ней ласково, видно, Прасковья Федоровна во все время долгих их отношений умела угодить царю. Она поддерживала его во всех начинаниях. Кроме того, у нее был легкой характер, она ценила шутку, не было в ней боярской угрюмости и подобострастия. И хоть она не отказывала себе в удовольствии придерживаться старых обычаев и превратила дворец свой в странноприимный дом, который Петр за глаза называл прибежищем уродов, юродов и ханжей, он явно угадывал в ее поведении что-то новое, западное, европейское. Кто поймет старые русские обычаи? Самозванцу Дмитрию бояре не простили, что он ел телятину, пел и любил танцы. Смеяться тоже считалось зазорным. А в доме Прасковьи Федоровны при всем боголепии царил легкий дух.
 
И свет-Катюшку царь любил. Несмотря на тучность, она отплясывала без всякого стеснения. Царь давал ей советы: чтоб похудеть и в порядок себя привести, надо меньше спать и поменьше есть. Екатерина Ивановна свято поверила словам Петра, назначила себе строгий пост, но натура брала свое. Кому суждено быть тучным – так тому и быть.
Меж тем в Сенате шел разбор свары между Шафировым и Меншиковым. Последний от волнения даже слег. Ясное дело, что виноваты были оба, но царь решил дело в пользу Меншикова. Тем не менее следствие по одному из его дел не было закрыто. Как обычно, за Меншикова заступилась Екатерина, на что Петр ей сказал в сердцах: «Меншиков в беззаконии зачат, во гресех родила мать его, и в плутовстве скончает живот свой, и если он не исправится, то быть ему без головы».
Дело Меншикова-Шафирова было кончено 14 февраля 1723 года, и тут же была назначена казнь министра и вице-канцлера барона Шафирова. К действу приступили в 7 часов утра при огромном стечении народа. Шафирова привезли к эшафоту в простых санях, тут же был прочитан приговор с перечислением его злодеяний. Огласили приговор – смертная казнь с отсечением головы. Приготовление к казни было очень тщательным. Несчастного раздели, сняли парик, уложили голову на плаху. Палач поднял топор и опустил его с аханьем… Но не на плаху, а подле. Шафирову оставили жизнь. Попугали, постращали, потом доктор пустил кровь во избежание шока от пережитого потрясения, и поехал наш барон в ссылку в дальние края. Конечно, герцогиня Екатерина Ивановна видела все действо и вместе со всеми порадовалась бескровному концу. Она не была жестокой. Кто ей Шафиров – никто, но помилование – это всегда приятно и празднично.
Петр окончил московские дела и отбыл в Петербург. За ним, как водится, потянулись все прочие. Прасковья Федоровна с дочерьми, несмотря на хворь, тоже решила перебраться в Северную столицу. По распоряжению государя к измайловскому дворцу были поданы подводы и, не дожидаясь весенней распутицы, семья тронулась в дорогу. С трудом добрались до Великого Новгорода, а там решили передохнуть. Кроме того, в дороге расхворалась младшая дочь княжна Прасковья, и маменька срочно пишет письмо в Петербург благодетельнице Екатерине: «Пожалуй, государыня моя невестушка и матушка, прикажи уведомить нас о общем здравии В. И. В. – чего от сердца слышать желаем; при сем Вашему Величеству доношу: дочь моя, царевна Прасковья, гораздо больна, и я прошу у Вашего Величества – пожалуй, государыня моя невестушка и матушка, прикажи прислать к нам доктора или лекаря с лекарством; признаваем в ней болезнь лихорадку с горячкою». На следующий день, 5 апреля, Прасковья Федоровна послала царской фамилии поздравление с днем рождения императрицы.
Екатерина Алексеевна любезно ответила на поздравления и тут же выслала доктора. Болезнь отступила. Петр также выказал заботливость о семье покойного брата и послал в Новгород струг, чтобы можно было продолжить путешествие водой со всеми удобствами. В мае были уже на месте. Семья разместилась в собственном доме на Васильевском острове.
Екатерина Ивановна надеялась в столице получить новости о своем супруге и узнать, наконец, когда он приедет в Россию. Пока слухи о правлении герцога были неутешительными. Говорили верные люди, что если Карл Леопольд не угомонится в своих неправых деяниях и не выкажет покорности, то Римский император (австрийский двор) намерен передать управление Мекленбургом брату его – Христиану-Людвигу.