Двадцать шесть (СИ)

========== Часть 1 ==========
Стоит Олегу показаться в дверях спальни, как Птица торжественно провозглашает, словно продолжая нежданно-негаданно прерванную беседу:
- Кстати! А у меня для тебя подарок! - после чего несколько раз прокручивается вокруг своей оси в огромном кожаном кресле. Не как любит Сережа - расставив ноги на ширину плеч, уперевшись носками тряпичных кед в пол и медитативно покачиваясь из стороны в сторону - а как впервые увидевший американские горки пятилетка. С силой оттолкнувшись обеими ногами, он поджимает их под кресло и вращается с бешеной скоростью - один, два, три, четыре раза подряд. Даже наблюдающего со стороны Олега начинает подташнивать, а Птице хоть бы хны: на последнем обороте он пролетает чуть дальше необходимого и ему приходится поставить босые ступни на пол и прокрутиться в обратную сторону, чтобы оказаться с Олегом лицом к лицу. - Что, даже не спросишь, что это?
Кокетливый взгляд из-под колких ресниц на мгновение делается почти обиженным, но уже через секунду проясняется. Олег опирается плечом о дверной косяк - собственной, надо заметить, комнаты - и вопросительно поднимает брови.
Птица выглядит встрепанным, всклоченным, чересур взбудораженным: глаза горят лихорадочным золотом, шелковый халат запахнут кое-как, длинные рыжие волосы растрепались во время кресельных покатушек - он сдувает прядку и резким, каким-то неестественным, слишком птичьим движением наклоняет голову к плечу. В одной руке он держит бокал с розовым вином, в другой, не отлете, - ополовиненную бутылку. Тисненные золотом буквы на этикетке блестят неприлично дорого, Олег с трудом отрывает от них взгляд, возвращаясь глазами к лицу Птицы. Птица хищно скалится в ответ. Черт его разберет, вот эта кокетливая ебанца в позе, взгляде и каждом движении, она наносная или всамделишная, своя, родная? Страшно считать, сколько лет они знакомы, а Олег так и не смог научиться узнавать наверняка.
Раз на раз не приходится.
- Что за повод? - сухо спрашивает он, кивая на бутылку. Птица прикладывается к бокалу и делает щедрый глоток, старательно изображая, что не заметил намеренного игнора темы подарков. Олег морщится, как от несильной, но настырной зубной боли: от похмелья наутро страдать не Птице, о, нет. Сереже. Стоит только вообразить его сонный, затравленный, ничего не понимающий взгляд, как снова начинает мутить.
Птица, словно почувствовав, что его мысли потекли не в ту сторону, сердито хохлится, подбирается в кресле и подпихивает одну из босых ступней себе под задницу, отчего пола халата якобы случайно съезжает в сторону, обнажая молочную кожу бедра. Олег против воли прикипает взглядом к россыпи бледных веснушек и ровным рядам старых, выцветших до белизны порезов поверх нее. Он ненавидит Птицу: бессильно и оттого страшно.
За это - в первую очередь.
- Так день особенный, - Птица приподнимает углы губ в хитрой, так непохожей на Сережину усмешке и снова прикладывается к бокалу. Бутылку он отставляет на пол, перемещая освободившуюся ладонь себе на бедро. Тонкие аккуратные пальцы с коротко обкусанными ногтями проходятся по кромке цветастой ткани халата, подцепляют за самый край и тянут на пару сантиметров вверх. - Подумал, стоит отметить знаменательное событие.
- Рано еще, - равнодушно пожимает плечами Олег. Выходя из ванной, он машинально тапнул по циферблату перепрограмированных Сережей умных часов: была без тринадцати минут полночь. Взгляд Птицы на мгновение вспыхивает колкой нутряной злобой, но снова проясняется, заливаясь безмятежным золотом. Птица смотрит изучающе, с хитринкой, будто знает наверняка, что долго эта игра не продлится: Олег не будет ломаться, не с ним.
Он прав, и за это Олег ненавидит его во вторую очередь.
- А по-моему в самый раз, - тон Птицы не меняется, по-прежнему остается многообещающим и немного томным, но Олег явственно слышит прорезавшиеся в нем металлические нотки. Не дури, предупреждают они. Тебе же хуже будет.
Куда, интересно Олегу, уж хуже.
Птица несколько раз хлопает ладонью по обнаженному бедру.
  
- Иди сюда, Волче. Давай, ко мне.
Это слишком похоже на команду хорошо выдресированной охранной собаке, чтобы вызывать что-то кроме неприятия, злости и отвращения.
А еще - вязкого, муторного возбуждения, медленно, но верно разливающегося аккурат между ног. Хочется сглотнуть, но во рту сухо, как в пустыне, а вместо языка - кусок наждачки.
Низ живота сводит горячечным предвкушением и Олег вдруг чувствует себя ужасно неуютно в одном полотенце, обмотанном вокруг бедер. Когда он шел хорошенько отмокнуть в ванной, дверь в Сережину спальню была плотно прикрыта, из-за нее доносилась тихая классическая музыка. Они только недавно сняли эту квартиру и не успели хорошенько поколдовать над звукоизоляцией. На самом деле даже не квартиру, а две квартиры разом - одну над другой. В нижней, кажущейся в сравнении с предыдущей едва ли не царскими хоромами, они живут, в верхней располагается импровизированный Сережин офис. Там без конца болтается добрая дюжина таких же, как он, молодчиков-энтузиастов. Не то подчиненных, не то стажеров, не то коллег - Олег как-то попытался вникнуть в путаную иерархию, но так ничего и не понял, кроме того, что Сережа там - за идейного вдохновителя и едва ли не мессию. Помимо того, что кодила без остановки, галдела и галлонами потребляла кофе, эта разношерстная толпа восторженных мальчишек и девчонок с обожанием заглядывала ему в рот и разве взмахи ресниц не считала.
А, может, и считала.
Раньше это была личная прерогатива Олега Волкова. Теперь, глядя на наслаждающегося заслуженным восхищением Сережу, он то и дело давится нечестной, бесправной ревностью и страшится представить, что будет, когда только рожденной “Вместе” станет тесно в добротной, но все-таки небольшой квартирке на Парке Победы. Что будет, когда для того, чтобы вместить талант, амбиции и перспективы Сергея Разумовского, понадобится настоящий офис в чисто вылизанном центре или - господи боже - собственное здание?
Высотная неприступная башня вся из стекла и больших денег, прямо как у этого… Железного Человека. Из Мстителей.
- Сережа, Сережа, опять Сережа, - со скучающим видом тянет Птица, и Олег вздрагивает, выныривая из нехороших, топких, как трясина, мыслей. Заметив ответную реакцию, Птица нетерпеливо дергает ртом: - Не заставляй меня повторять дважды, Олежа.
И вот теперь в его голосе нет ни намека на недавние обманчивую ласку и обещание - это однозначный, не подлежащий обжалованию приказ.
Уж что, а приказы Олег выполнять умеет.
- И тряпку эту сними, наконец. Хочу тебя видеть.
Звучит хлестко, наотмашь, намеренно грубо. Олег на автомате расслабляет кулак, выпуская из горсти край сжатого полотенца. Оно падает на пол и вот так, с налитым, покачивающимся между ног членом, что-то из себя строить становится в разы тяжелее. Птица удовлетворенно и вместе с тем чуть насмешливо хмыкает и снова постукивает ладонью по бедру. Олег отводит назад лопатки и делает первый шаг.
Второй и третий даются уже легче. Олег подходит вплотную к креслу. Смотрит на Птицу сверху вниз, а разница в росте и положении все равно кажется обратной. Отзеркаленной.
Птица обезоруживающе, совсем по-сережиному, улыбается, и Олег опускается перед ним на колени одним слитным движением и утыкается горящим лицом куда-то в бедро. Почему-то жжет глаза. В волосы тут же зарываются пальцы, жестко сжимают в горсти. Олег неловко трется носом о тонкие полосы шрамов, высовывает язык и касается самым кончиком медовой кожи.
Вот так, стоя на коленях, не видя лица, с требовательной рукой в волосах, на мгновение можно забыться и представить, что это - Сережа. Что в один из миллионов дней Олег набрался решимости и - рассказал. Что ему нашлось место в будущей башне, что его поняли, приняли, полюбили и теперь прижимают близко-близко и никогда, никогда, никогда не отпустят.
Он целует веснушки у Сережи на бедре. Целует шрамы. Прикосновения губ влажные, но легкие, почти невесомые.