"Фантастика 2025-1". Книги 1-30 (СИ)
— Ты чего, дурень? — лоб зачем-то потрогала ему.
— Устал.
— Ты, барчук, брось это. Скоро светать начнёт, а у нас ещё конь не валялся.
— Повали. Сейчас ноги чуть отдохнут и спина, — промычал Санька.
— Вина? Чего вина, мне за вином идти? — кикимора поближе рожицу, вымазанную зелёным, к нему придвинула.
— Сейчас пойдём. Помоги встать.
— Спать? Ты чего мямлишь, дурень? Какой спать, светает, говорю, скоро. Пойдём! — она схватила его за рукав бабкиного платья и… оторвала почти. Материя хлипкая затрещала по шву.
— Встаю.
Со второго раза получилось. С первого кикимора не удержалась, и они вместе рухнули в траву. Рукав оторвался до конца.
А ведь хорошо, что собак нет. В усадьбе тишина. Всхрапнули кони в конюшне, когда они к крыльцу подкрадывались, но ржать и звать хозяев не стали, наверное, признали Сашку — дурня. Кох читал где-то, что чутьё — нюх у лошадей лучше, чем у собаки. Из них нужно было питекантропам выводить сторожевых псов. Зубы больше, нюх лучше. В общем, не ту страну обозвали Гондурасом, как скажет через сто восемьдесят лет Николай Фоменко.
На первом этаже в буфете штопор должен был находиться. Буфет был красивый такой — резной, а потом белой краской покрашен. Стоял он в углу гостиной сразу у входа. Нужно было зайти в парадное, потом пройти метров пять по холлу и справа будет дверь в гостиную. Обычно её всегда закрывают, а то толпы мух налетят. Эти писатели, что попаданцев в прошлое забрасывают про мух совсем не думают. Они себе «Вишневый сад» Чехова, начитавшись, представляют. Девушки в белых платьях, веранда, чаёвничают, а оттуда вид на вишнёвый сад весь бело-розовый. Красота. Ну, да. А то, что рядом с барским домом конюшня, птичник, коровник и свинарник, а в большинстве поместий и собачник, тьфу — псарня, забывают писатели. Мух всё это приманивает мильёны. Ложкой из воздуха черпать можно, и как не закрывай двери, всё одно тучами по дому летают. У Болоховских даже мальчик был специально обученный, который ходил и мухобойкой снижал поголовье. Целый день. И до нуля ни разу не довёл. Новые налетали. Звали пацана Кириллка и был он старшим братом Машки — переводчицы.
Дверь чуть скрипнула. Выпороть всё же их плотника надо. Опираясь на кикимору Анну, Сашка зашёл в гостиную и направил девчонку к буфету. Стеклом понятно никаким он не был застеклён. Не те времена, не стеклянные. Дверь была глухой, деревянной из тонких дощечек набранная. На полке, как и запомнил Виктор, лежал штопор. Орднунг это хорошо. Каждая вещь лежит на своём месте.
— Эта штуковина, — ткнул пальцем Кох в штопор.
Анна взяла и головой мотнула, мол, веди к вину, чего опять за титьку схватился. Само получилось. Когда Анна открывала дверь, то чуть ею не зацепила имбецила. Он отшатнулся и рукой потянулся, опору разыскивая. За что получилось, за то и вцепился. Привычка опять же.
— Пошли, это в подвале, — с неохотой отцепился. Нет, не из-за вожделения медицинского этого прыщика, из-за боязни равновесие потерять.
Подвалом или винным погребом это помещение назвать было неправильно, наверное. Дом строили на холме и получилось, что в этом месте склон. Архитектор это обыграл грамотно и построил под половиной дома цокольный этаж. Метра в два высота. Из холла туда вёл коридорчик и пару ступенек вниз. Дошли гуськом, открыли дверь. Темнота. В гостиной луна вполне себе все рассмотреть позволяла. А тут окон не было. Выключателей тоже. Зажигать шарик светящийся в руке ведьма Анна не умела, а чиркать тут кресалом, чтобы огонь высечь и свечку запалить не правильно бы было. Услышат ещё наверху. Пришлось идти на ощупь. Чуть-чуть свет в открытую дверь из холла попадал. Сашка довёл кикимору до угла ближнего, где и стоял шкаф открытый или этажерка, должно быть, так нет, боковые стенки-то есть. До конструкции довёл, где последний раз вино видел. Общупали. Стояло всего две бутылки.
— В обе? — пропищала-прошипела ему в ухо шишига.
— Да. Как показывал, вкручивай в пробку.
Событие тридцать первое
Закон, живущий в нас, называется совестью. Совесть есть, собственно, применение наших поступков к этому закону.
Назад, когда на дорогу выбрались, что к лесу ведёт заповедному с кикиморами и шишигами, уже светать начало. Не вставал восход, как в стихе:
Вставал восход, блистателен и строг,
За старых сосен медными стволами.
Нет пока просто небо посерело и мириады звёзд стали потихоньку растворяться, остались сначала самые яркие — Бетельгейзе, должно быть, всякие. Ещё бы знать, где она. Потом вскоре и они попрятались, и только Венера на востоке сиять осталась. Поспешали. Анна время от времени пятками пинала животик вороного великана и тот с задумчивого шага на короткий период переходил на вдумчивую рысь, но ленивый был англичанин этот. Как там грузинский князь его обзывал Суффолк-панч? Суффолк — это графство в Англии, а что такое «панч»? Эх, не занимался Кох никогда скотоводством… лошадиноводством. Тут специалист нужен. Всю жизнь рассаду выращивал. Саженцы. Если вдруг придётся этими княжескими конями заниматься, то надо специалиста искать.
Сашка сидел опять позади шишиги Анны и трусил, обхватив её и прижавшись. Кикиморе видимо нравилось, раз не дёргалась, или притерпелась уже, смирилась, как с неизбежным злом. Ну подумаешь, дурачок за титьки схватил. Пусть ему. Нечего радости убогого лишать.
Приехали, Анны сгрузила опять на грешную землю молодого отравители и пятками в очередной раз брякнула конику по пузе.
— Отведу мальчишкам в ночное, а то их запорют до смерти.
Виктор Германович согласно кивнул. Он и не подумал о мальчишках деревенских, и взаправду, за утерю коня стоимостью в полторы тысячи рублей на серебро забьют ребят до смерти. Ускакала навка, а Сашка кое-как доковылял до леса и там, выбрав палку поровнее, стал переходить от дерева к дереву по тропинке узкой, направляясь к землянке. А потом надоело зайцу бояться… да, надоело. Отбросил палку и пошёл. Нужно же учиться ходить? Сколько можно⁈ Нет, чуда не произошло. Не Иисус. Но от дерева к дереву по нескольку шагов делал.
В избушке он свалился на топчан, прикрылся тем куском серой материи, что использовала вместо банного полотенца Анна и отрубился. Получается, всю ночь не спал. Да не просто бодрствовал, а мотался на коне за три девять земель, да ещё и яд в бутылки с вином подливал, что душевному спокойствию тоже не способствовало. Пусть и не сам, а кикимора лила, но он ведь рядом стоял и, выходит — полностью причастен. Пока всё это творил, то не думалось, что это убийство двух человек. Не из пистолета палил, не шпагой тыкал. Капнула Анна пару капель в бутылку, заткнула пробкой и назад на полку поставила. Ни крови, ни грохота выстрела. А вдруг не отравятся? Укладываясь на топчан, Виктор думал, что мучимый совестью, не уснёт. И ошибся. Только вытянул ноги и уже вырубился, и ни кошмаров не снилось, ни других снов. Отрубился — правильное слово.
Разбудила его Анна. Растолкала.
— Барчук просыпайся, уступи место девушке. Я обед сварила и лекарства тебе от дурости, ты суп похлебай и выпей вон в той кринке отвар. Как солнце садится начнёт, меня разбуди.
Кикимора в своём кикиморском наряде вытянулась на шкурах и засопела. Кох брякнул себя ладонью по лбу, потом по жопе, потом по плечу. Нет, не честно так, они такое дело сделали, так намучались, на смертоубийство пошли, а комарихи, как пытались его голубую княжескую кровь испить — продегустировать, так и не изменили своего намерения, при этом над лежащей шишигой ни одного, а над ним туча. Пришлось сначала идти на улицу опростаться, потом искупаться, потом дровами загрузиться, ну и травой прихватиться. Когда дым заполнил землянку и комарихи полетели через распахнутую дверь и дырку в крыше на улицу, Виктор, наконец, добрался до харчей. Это была каша. Из тех, видимо, зёрен, что принесла вчера навка. А как каша из зёрен пшеницы называется? Про полбу Пушкин писал, может она и есть. Хрень это, а не полба, за что там бился с попом хитрец Балда из его сказки. Не вкусно. Пресно. Мяса нет, даже маслица постного и то нет. Про маслице нужно подумать, вспомнил Виктор Германович, вроде ещё не начали давить из семечек. Нужно будет опередить конкурентов.